Билл Эванс, Deicide, Gargantua, Полина Барскова, Сергей Мезенцев, смысл хоррор-фильмов и скринлайф в видеоиграх
Привет! В новом выпуске рассылки - снова очень разнообразные блага культуры преимущественно для домашнего потребления. Часть из них направлена на борьбу или же на наслаждение осенним сплином. Не отказывайте себе в этом удовольствии.
Получать письма счастья, если вы пока боитесь и еще не подписались, можно кликнув по ссылке.
Двигатели [внутреннего культурного потребления] этого выпуска: Максим Бугулов, Ева Иванилова, Кирилл Горячок, Денис Салтыков, Сергей Сергиенко, Алексей Филиппов
Музыка 🎷
О, где же ты, брат? / Bill Evans Trio - Waltz for Debby (1962)
Сиквел одного из самых потрясающих джазовых альбомов Sunday at the Village Vanguard, записанный в том же месте и тем же составом. Нельзя объективно сказать, какой из них лучше, хотя в первом сет-лист, как будто, чуть более впечатляющий. Тем не менее, знайте, что Waltz for Debby – шедевр и жемчужина джаза, а также лучший саундтрек для осенней меланхолии.
В то время как Орнетт Коулман и Джон Колтрейн рушили основы бибопа фри-джазом и агрессивной импровизацией, Эванс и компания расширяли исполнительские границы совсем в другом направлении. Из сложных и не всегда очевидных контрапунктов между инструментами у них возникает неповторимая гармония и настроение. Музыканты очень заботятся о неспешной динамике, паузах, выдерживают почти математически точный ритм друг с другом. Колоссальная сыгранность трио позволяет лидеру на клавишах достигать необъятных далей, созидая собственный джаз, джаз Билла Эванса, который невозможно ни с чем перепутать.
Оба альбома были своеобразными любовными посланиями Эванса басисту трио Скоту ЛаФаро, который трагически погиб в автокатастрофе вскоре после записи. Их единение как музыкальное, так и товарищеское сильно поддерживало Эванса, одержимого депрессиями и героином. ЛаФаро стал неотъемлемой частью его нового музыкального сознания. Обратите внимание на заключительный трек I Love You, Porgy: узнав о трагедии, Эванс сел за клавиши и стал играть именно его. Смерть ЛаФаро подкосила музыканта, и он еще глубже погрузился в наркотики и тоску. Неспособный ни с кем сыграться, спустя два года он запишет знаменитый Conversations with Myself, где один сыграл на трех пианино и свел их вместе.
(К.Г.)
Ваша вера в бога – мертва: Deicide – Overtures Of Blasphemy (2018)
Deicide – не просто важнейшее имя для дэт-сцены Флориды, но и одна из главных сатанинских команд США. Принято считать, что качество альбомов группы напоминает карьеру Николаса Кейджа: куча великолепных дисков до 2006-го, а затем – существенный спад. Точка зрения субъективная (лично для меня и предыдущий альбом был более чем убедительным), но Overtures Of Blasphemy, безусловно, относится к одной из жемчужин флоридских сатанистов.
Первое, что бросается в глаза – это разнообразие, отражающее серьёзную работу Deicide над каждым треков. Одни песни бросаются в уши с тупой яростью настоящего дэта (Crawled From The Shadows), другие работают с грувом (All That Is Evil), третьи не стесняются подпускать мелодичные, чем-то напоминающие Slayer соло (Anointed In Blood; Defying The Sacred). И, конечно, каждый из 12 треков заряжен ненавистью, богохульством и бруталитетом, словно разрывной патрон.
Deicide утюжат уже 30 лет – срок, более чем серьёзный для любой банды. Но ветераны не только не сдулись, они по-прежнему способны тянуть творчество к вершинам, оживляя сцену такими качественными релизами, как Overtures Of Blasphemy. Если death metal для вас – не пустой звук, вы уже прогнали пластинку вдоль и поперёк. А если же нет, то какого чёрта вы, собственно, ждёте?!
(М.Б.)
Затерянные в море пустоты: Gargantua – Through The Void (2018)
Британский квартет Garganjua недавно появился на doom-сцене, но уже успел оставить след из свежего подхода к саунду. Through The Void – всего второй полноформатник коллектива, состоящий из четырёх треков. В принципе, диск можно назвать концептуальным: все композиции так или иначе посвящены потерянному блужданию в море или дрейфу вдали от родного берега.
Лестерские чуваки начинают с песни Crushed Beneath The Tide, наполненной мощными риффами и осадным басом, через которые процежены меланхолические мотивы. Вокальные партии с лёгкостью перетекают от гроула к клину и обратно, что характерно для всей пластинки: благодаря контрастному вокалу, налёту прога и стоунер-вставкам Garganjua даже в рамках одной композиции ловко играют настроением. Следом идёт чуть более короткая Adrift, играющая с пауэр-аккордами и акустическим бриджем, аналогичном тому, что был в первой песне. На этом «мостике», сопровождаемом шёпотом, можно почти прочувствовать предательскую сырость тумана и тщету навигации, а вклинивающаяся лид-гитара лишь доводит эмоции до крещендо. В титульном треке раскрывается тяга британцев к прогрессиву: гитара звучат почти обволакивающе, не пытаясь прижать к земле, как это нередко случается с думом. В завершающей A Distant Shore ещё лучше ощущаются прог-влияние, да и стоунер пробивается сквозь густоту риффов гораздо сильнее. Экстрим- и чистый вокал уже не столько сменяют друг друга, сколько сливаются в унисон, то же самое касается и гитарных партий Газза Чемберса и Скотта Тэйлора.
Пластинка получалась терпкая и влажная, с характерным для дума горьким послевкусием. Однако есть в ней и лёгкость, которая, безусловно, порадует тех, кто устал вязнуть в монотонном риффинге и мерных ударных. Отличный альбом для того, чтобы прийти в себя после плотного психологического загруза.
(М.Б.)
Литература 📜
«А потом проза-матушка»: Полина Барскова «Живые картины» (2015)
Полина Барскова — специалистка по римскому поэту Катуллу, русской прозе 1930-х годов, культурным сюжетам Ленинградской блокады. Девочка из семьи филологической интеллигенции, попавшая из СПбГУ в Беркли, чтобы поменяться. Обязательное имя российской поэзии 1990-2010. Преподает русскую литературу в американском городке Амхерст — там, где жили и работали Эмили Дикинсон и какое-то время — Роберт Ли Фрост.
Первая прозаическая книга Барсковой «Живые картины» вышла в 2015 году. Это сборник о самых сильных и мучительных внутренних процессах: прощении, умирании, узнавании, разочаровании, а главное — воспоминании. Последнее объединяет все рассказы (очерки?), невероятно точно воплощающие, как трудится память (местами подчеркнуто женская). Личные переживания и кусочки чужих дневников, писем, разные языки — все это Барскова сшивает в тугое полотно, в котором трудно ориентироваться, которое наваливается чем-то неделимым. Вместе с писательницей здесь то и дело начинают говорить вдова Исаака Бабеля, Даниил Хармс, его жена Марина Малич, Виталий Бианки, многие люди. При этом право голоса не передается, как эстафетная палочка. Все, что читала и видела авторка (а это очень много и насыщенно), сливается в симфонию, в фильм, звучит и переливается. Груды опыта — своего и чужого — смешиваются в чувственную бликообразную прозу, полную повторами и даже заиканиями: «Внутри вечно зудит ноет память о себе там о стыде там вылизываешь тарелочку плачешь оглядываешься воешь лижешь».
Работу памяти Барскова воплощает не одними повторами и звукописью. Здесь полно легких рифм между полуреальными персонажами, прямых цитат, литературных и мифологических аллюзий, образов-подсказок. Отдельным персонажам Барскова даже доверяет закатить глаза на такое highbrow: одну «раздражает это блаженное бессмысленное повторение», другая спрашивает «почему всё должно быть так сложно. <…> Ведь можно просто рассказать историю: как дело было, за чем дело стало». Но текст ясно отвечает, что нельзя. «Живые картины» были бы мертвыми будь там прямая повествовательная линия. Классическое письмо (из точки А в точку Б или обратно) едва ли умеет показать, как люди переживают себя во времени, в его неловком ландшафте, открывающемся «глазу после сладкой контузии» — из точки А в тысячу других точек.
(Е.И.)
Видеоигры 👾
Позвони мне, позвони: A Normal Lost Phone (2017) и Another Lost Phone (2018)
В то время, как Бекмамбетов старается штурмовать кинотеатры скринлайф-лентами, в геймдеве революция идет более естественным путем. Там пример скринлайфа — серия о потерянных телефонах, где игроку просто дают возможность управлять аппаратом и не дают никаких инструкций.
Обе игры начинаются схожим образом: немалая часть функционала заблокирована или не работает по какой-то иной причине. Задача игрока — понять, что случилось с владельцем, установить истину и что-либо с этим сделать.
Обе игры — прекрасный пример удачного выстраивания нарратива: постепенно, шаг за шагом совершенно обычный телефон со множеством незначительных заметок начинает раскрываться с новой стороны, отрабатывая актуальные тренды в духе эры #MeToo — насилие, гендерная идентичность, буллинг и прочие вещи, с которым наконец-то активно борется общество. Подавать это через столь важное устройство, как телефон, кажется и правда интересной затеей — и это действительно работает.
Сочетание формата и темы позволяет играть даже людям, максимально далеким от видеоигр, — по сути, это и не особо игра, а своеобразный симулятор подглядывания за чужой жизнью. Бонусом идет занятная мысль о том, насколько же, оказывается, легко узнать невероятный объем информации о человеке, просто получив доступ к его гаджетам.
(С.С.)
Youtube 🍿
Сначала реклама, потом Алабама: «Сережа и микрофон» (2 сезон)
Уже второй год Сергей Мезенцев (два метра юмора, made in Kirov) ведет на youtube влог со снайперским названием «Сережа и микрофон», где ходит по улицам и торговым центрам столицы и задает людям философские вопросы: про юмор, про страх, про ложь, про работу. Шоу, разумеется, сардоническое: Мезенцев сервирует каждую беседу штампами из области бестолкового журнализма и нахрапистого поклонения богатству и успеху (рефреном, например, звучит мечта о роллс-ройсе), выступая иллюстрацией к статье «постирония».
Еще лучше этот сложный прикол иллюстрирует комедийная кривая Мезенцева, которого на всех youtub’ах страны узнали после «РеутовТВ», которое он делал с Владимиром Маркони (сейчас - сайдкиком вечернего Урганта), где подтрунивали, тролили и даже стебали посетителей модных тус. Противотоскливая деятельность М и М сопровождалась сменой разнообразных масок - эдакая комедия дель арте 8.1, где гротескный образ и образ мыслей ведущего высекал искры из душных или слишком угарных мероприятий.
Бесконечными переодеваниями Мезенцев продолжает заниматься и сейчас: DJ Oguretz, рэпер Lil Dik, наконец, охочий до хайпа, рекламы и легкой славы Сережка с микрофоном - всё это одновременно и грани личности, и элемент (само)пародии (например, тексты песен Lil Dik’а восхитительны ровно потому, что остроумно аккумулируют штампы жанра).
Вместе с тем «СиМ» не только постироническое предприятие с целью нажиться на рекламе финансовой пирамиды, но и прекрасная иллюстрация тезиса, что каждый человек по-своему интересен. Мезенцевская энергетика вытягивает из людей не всегда откровения, но занятные мысли, а десятки людей на улице оборачиваются отдельными личностями, о чем в ритме большого города легко забыть. Сам СМ тоже не боится раскрыться: он привлекал к съемкам и маленького сына Джей Дабл Ю (выпуск про детей), и снимал сентиментальный (несмотря на порно) репортаж из родного Кирова. Вот вам и джимбо джамбо.
(А.Ф.)
Кино 🎬
Фильммейкеры и академики за всё ужасное на экранах: «Американский кошмар» (2000)
реж. Адам Саймон
Амбициозный проект «Американский кошмар» копирует название классической книги 1979 года, с которой начались серьезные исследования жанра ужасов. В фильме, который режиссер Адам Саймон определяет как видеоэссе, автор интервьюирует одновременно хоррормейкеров и киноведов. Со стороны первых — известные всем почитателям жанра Ромеро, Карпентер, Хупер, Крэйвен, Кроненберг, Лэндис и Савини; со стороны вторых — историк раннего кино Том Ганнинг, специалистка по слэшерам Кэрол Кловер и исследователь травмы в хоррор-кино Адам Лоуэнстин. Если ваша вечеринка не похожа на нечто подобное, то даже не пытайтесь меня приглашать.
Саймон тщательно проводит мысль: большинство фанатов хоррора не боятся фильмов, они гораздо сильнее боятся ужасов, происходящих в реальности, и обращаются к кино, чтоб как-то проработать реальные травмы (ровно этот тезис лежит в основе книги Лоуэнстина «Шокирующая репрезентация). В «Американском кошмаре» хроника реального насилия — например, кадры Вьетнамской войны — выглядит гораздо страшнее самых жестоких фрагментов из какого-нибудь «Последнего дома слева». Савини рассказывает, как прятался от разорванных тел за объективом камеры военного корреспондента, а Ромеро с улыбкой прямо заявляет, что живые мертвецы — это и есть мы. Кроненберг рассуждает об освободительной силе кино, а Кловер на примере «Техасской резни бензопилой» призывает не заниматься снисходительным покровительством женщин. «Американский кошмар» вышел перед 11 сентября 2001 года и, кажется, попал в тон эпохи. На недавнем показе фильма в Питтсбурге в рамках серии мероприятий «Ромеро жив» режиссер и его друзья-киноведы бросили не одну шпильку в адрес современных журналистов, пытающихся переоткрыть жанр через громкие ярлыки типа «пост-хоррора» или «умного хоррора». Главная заслуга Саймона и всех его респондентов — их подход к ужасам как к непреходящему жанру, актуальность которого будет регулярно обновляться. Потому что история человечества — это история кровавых расправ; хоррор не может это исправить, но может хотя бы помочь не забывать. И пытаться как-то с этим жить.
(Д.С.)
Слушать подкаст про «Острые предметы»
Ссылки недели ⌨