ПРОДОЛЖЕНИЕ.....
Но любить себя мамам трудно, что тоже знаю. Если от тебя зависят крохи малые, то тем более собственной жизни надо дорожить ради этих детей, которые тоже должны быть счастливы, но про себя не забывать, иначе перекос произойдёт. Счастье должно быть круговое, цельное, как яблоко, со всеми дольками, но лучше не резанное, как в Грузии, где в домах живут поколениями, подстраивая этажи да мансарды для внуков.
Мне моё счастья в феврале не улыбнулось, она затерялось в больших холодных коридорах уважаемый больница, не получила я порцию тепла от февральского солнышка, обошло оно меня. То, что начальству я была не нужна, так это и понятно. Кто же захочет ежедневно четвёртый месяц на планёрках слушать о горемычной, которая и улыбку подарить не может, да и вообще уж лучше бы с глаз долой, хватит, належалась, выкинуть - и точка.
И пусть простят меня люди добрые, если это не так. В защиту руководства могу сказать: конечно, в нейрохирургическом отношении всё сделали сполна, спасли и вытащили с Божьей помощью. Но я лежала в первую очередь в больнице как в лечебном учреждении в целом, а уж потом в отделение нейрохирургическом, в котором нет этого реабилитационного отделения. А при выписке какая-то добрая душа мне скажет, что "в Тюмени нет ни одного врача по восстановлению человеческого организма с последствиями спинно-мозговых травм".
Так, господа хорошие, тогда подскажите, направьте туда, где это есть. И напрашивается, не без оснований, вопрос: зачем было знать всему миру, что в Тюмени грохнули женщину?
Центр такой, оказывается, был в России - в Новокузнецке, о чём узнала лишь через несколько лет. Нехорошо, господа.
В начале заменили палатного доктора Михаила Николаевича на человека покладистого, что привело нас в шок, не предполагая и не ожидая таких некрасивых действий. До этого было событие, наисчастливейшее,. которого, конечно, все ждали, но не предполагали, что произойдет так буднично.
Исторические минуты человек должен понимать, видеть для приобщения к счастью , пусть и мимолётному, минутному, но прекрасному.
Вся наша жизнь и состоит из таких маленьких кусочков, иногда даже и незаметных, но пройдёт время, и ты понимаешь: "А ведь было же!". И у меня был кусочек счастья, а если подумать, то счастья большого, но я тогда понять всего происходящего в полной мере не могла, на первом месте была слабость мышечная.
А начиналась историческая страничка в моей жизни утром прозаично. Вошёл с двумя студентами Владислав Михайлович, что сразу же меня насторожило, обычно студентов было много. Слово за словом, и -"Всё, хватит лежать, будем вставать!". Но как? Стали садить на кровать, голова от долгого лежания закружилась, стены поплыли, потолок, плафон. Кричать было неудобно, но без ох и ах, конечно, не обошлось, возможно, и кричала - не помню, всё было в тумане. Меня крепко держали под руки и командовали. Я подчинялась. Шагнула вперёд, раз и два, как просили. Неумело, с болью, а главное - со страхом. И шагнула назад, раз и два. И всё.
Победа победой, а сидеть - то я не умела. Все радовались. А я почувствовала своё бессилие, мне было не по себе.
Сейчас я понимаю, что мышцам надо было срочно включаться в работу, они так залежались, нужен был квалифицированный массаж, и постоянный.
Неработающая машина - и та выходит из строя быстрее. А тут человек, живое существо, без движений три месяца.
В палату в течение двух дней зашли по очереди все врачи отделения с одними и теме же словами: "Ну что, пошла?".
Пойти-то я пошла, да пока теоретически я могу ходить. Но как реально это воплотить в жизнь, кто будет со мной заниматься, меня держать, слушать мои стоны, если позвоночник тело не держит, я не умела даже сидеть.
Залегла я опять, и больше не поднимали, события развивались не в нашу пользу, успевали лишь оплеухи проглатывать. Меня решили из больницы выкинуть. А сценарий был чётко прописан заранее. В конце рабочего дня, когда большая часть докторов уже ушла домой, устами нового палатного доктора было озвучено решение: "Завтра собираетесь домой, машину заказал". Без подготовки! Благо, к тому времени на смену среднему брату приехал младший. А как уезжать, не сказав "спасибо" Осинцеву и Журавлёву, которые были на совещании...
Приподняли меня, обложили подушками, и начала я писать прощальные записки непослушными руками вкривь и вкось.
Спустя восемнадцать с половиной лет громко прозвучат в деревенской тиши слова: "Тебя нельзя было из больницы забирать!".