Это был небольшой таунхауз в американском городке Прово. Я сидел на пустой кухне и пил кофе. Вдруг раздался звонок в дверь. Я поспешил открыть.
- Здравствуйте, Михаил Петрович!
На пороге домика меня поджидал уже немолодой русский эмигрант лет 45-ти. Я, в качестве журналиста «Киевского радио», договаривался с ним об интервью. Договаривались мы с ним на 9:00 утра, но пришёл он, почему-то, на час раньше.
- Здравствуйте, – процедил я в некотором замешательстве – но мы договаривались на 9 часов.
- Да, я знаю. Но я вижу, вы уже проснулись. Не будем терять времени.
- Да… но…
- Должно быть, вы не один? – с похотливой улыбкой спросил русский эмигрант. – Женщина, да? Понимаю. Но я сегодня смогу только в восемь и никак иначе. В противном случае нашу встречу придётся отложить.
Мне искренне хотелось соврать ему, что я не один, но потерять возможность такой важной встречи я не мог. Слишком много времени и сил было вложено в её подготовку.
- Нет, что вы. Я один. Входите.
- Простите ради Бога мою бестактность – входя говорил он. – Правда. Никак нельзя было в 9-ть. Только в восемь. Честно говоря, я даже хотел прийти в семь, но…
- Почему вы не предупредили заранее?
- Не было никакой возможности. Поверьте мне на слово. Вчера ночью моя, уже совсем немолодая мама, опоздала на самолёт на 4 часа утра. Звонит мне около 5-ти утра и говорит, «сынок, забери меня утром из Аэропорта, я опоздала на рейс». А я ведь уже с вами договорился, так неудобно.
Я отнёсся к его словам с долей скептицизма. Судя по имевшейся информации, этот человек был довольно пуглив, да и труслив в целом. Хотя и был, по молодости, судим за драку с нанесением побоев средней тяжести. Как ему вообще удалось получить визу и уехать жить за границу с такой биографией – неизвестно. Он нигде и никогда не просил политического убежища. Прикрывался то еврейской национальностью, то медицинской профессией, то женой-мормонкой из США.
Честно говоря, я в тайне презирал этого эмигранта. И это презрение было крайне тяжело скрыть. Этот интересный, но неприятный для меня во всех отношениях человек очень любил провоцировать собеседника, затрагивать тонкие психологические моменты и болевые точки, чтобы потом оценить реакцию человека. Его тяжело было изучать – он сам изучал тебя. Постоянно примерял на себя то одну роль, то другую, наблюдая за тобой.
Его речь всегда была яркой, с оригинальными мыслями и меткими афоризмами, но обязательно с издёвкой. Он весьма любил чёрный юмор. Шутки на тему религии и политики были его излюбленной темой. Еще он постоянно говорил гадости о кумирах ушедшего поколения: о Викторе Цое и о Владимире Высоцком. Первого величал не иначе как «наркоманом с голоском и повадками олигофрена», второго «быдлом и алкашом, который творил для таких же алкашей, как сам». За одни только эти слова мне хотелось разорвать его собственными руками. Но приходилось сдерживаться.
- А где у вас можно присесть? – спросил он, вешая свою вельветовую куртку на вешалке в прихожей.
- Вон там – гостиная. Занимайте любое кресло. Я пока сделаю кофе.
- О, что вы, никакого кофе! Я ведь, всё-таки, из семьи глубоко верующих мормонов. Никакого чая. И никакого кофе. Это заповедь.
Эти его слова привели меня в странное состояние, близкое к «разрыву шаблона». Он снова издевался надо мной. Возможно, даже специально пытался вывести на эмоции.
- Я думал… Простите, это, конечно, не моё дело, но мне всегда казалось, что вы – неверующий.
- Надо же, как вы догадались? Но вы не совсем правы. Внутренне я отношу себя к агностикам. Даже полагаю, что внутренне мы все – агностики.
- В смысле, все – атеисты?
- Ну что вы, в самом деле. Вы ведь журналист, неужели вы никогда не сталкивались с таким понятием как «агностик»?
- Конечно, сталкивался. Но, я считаю, что нельзя усидеть на двух стульях. Вы или верите, или нет.
- Знаете, все эти разговоры о религии – это всё такая чепуха, что я бы предпочёл о ней вообще не говорить сегодня – категорично заявил мой собеседник. – Моя славная жена, Клементина, верующий человек, отучила меня не только от вина, но и даже от чая. Поэтому, вынужден отказаться. Давайте скорее начнём, у нас мало времени.
- Могу ли я сделать один телефонный звонок?
- Позже, умоляю вас, позже. Мама ждёт меня в Аэропорту. Да и кто из вашего начальства сейчас бодрствует, тем более, в такое прекрасное субботнее утро?
Мы прошли в гостиную. Мой собеседник занял кресло у камина под окном. Я сел напротив, достал диктофон, блокнот и ручку.
- А с чего вы взяли, – сказал я, включая диктофон – что я собираюсь звонить начальству?
- А кому еще может позвонить украинский журналист, командированный в Америку, в такой ранний час? Друзей, знакомых и срочных дел у вас не может быть. По крайней мере, здесь, в Америке. А ваше начальство, я так полагаю, очень переживает за успех «операции», не так ли?
Слово «операция» меня насторожило.
- Эм, «операции»?
- Ага. Знаете, труд журналиста чем-то напоминает работу в спецслужбах.
Я немного дрогнул от этих слов, но мой собеседник продолжал, ничего не замечая и будто бы наслаждаясь своей странной параноидной речью.
- В органах – продолжал он. – вербуют агентов, собирают информацию. А иногда и преступают законы ради успешного дела. Также и некоторые журналисты. Разумеется, сказано не про вас лично, не судите строго.
- Невысокого вы мнения о нас, журналистах.
- Ну, почему? Журналисты очень помогали моим друзьям в Америке. Многие получили политическое убежище в этой стране исключительно стараниями честных журналистов, которые борются за справедливость. Вы знаете, порою, никто не хочет знать правду. Ни народ, ни Президент. А ведь кому-то всё равно нужно её говорить, несмотря ни на что. Хотя бы для истории, для наших потомков, не говоря уже про упомянутое мной понятие «справедливости». Это и есть великая миссия журналистики.
- Первый вопрос будет таким. Первые публикации в российской прессе о вас 20 лет назад были связаны с уголовным процессом, в котором вы выступали в качестве обвиняемого. Насколько я понял, процесс окончился для вас неудачно. Как вы вообще оказались за границей? Ведь известно, что вы никогда не получали политического убежища ни в одной стране.
- Я не хотел бы говорить об уголовных процессах и той судимости. Единственное, что я вам скажу – именно тот процесс и стал причиной того, что я перешёл из провластных политических игроков в оппозиционные.
- Вот, об этом поподробнее. Насколько мне известно, вы состояли в правящей партии, были помощником депутата. Выступали с патриотической риторикой на провластных митингах.
- Было и такое. Потом перестал.
- Неужели вы отказались от всего, что имели, только из-за какой-то там судимости?
- Какой-то там? – он бросил недоумённый взгляд. – Вы вообще понимаете, о чём говорите? Человек с судимостью никому не нужен. Она сломала мне жизнь и карьеру.
- Вас даже не сажали в тюрьму – ограничились условным сроком.
- Во-первых, это тоже не так приятно, как вам кажется. Во-вторых, решение суда, мягко говоря, не было объективным.
- Да, я помню, что вы не признали своей вины. Но последующие инстанции также не признали вашей правоты.
- А разве есть примеры, когда они вообще кого-то признавали невиновными?
- Думаю, такие случаи имеются.
Мой собеседник рассмеялся.
- Я, конечно, понимаю, что вы действуете по легенде украинского журналиста, но нельзя же быть слепым до такой степени!
Он снова ввёл меня в замешательство.
- О какой «легенде» вы ведёте речь?
- Да так, ни о какой. Я к тому, что вам, как украинцу с акцентом типичного пермяка, должно быть известно о том беспределе, который творится в России.
- Если вы считаете меня российским разведчиком, почему вы вообще поддерживали со мной контакт всё это время? Зачем вы вообще пришли на это интервью?
- Какая необыкновенная откровенность для работника ГРУ!
Мой собеседник направил на меня револьвер. Дуло смертоносного оружия было нацелено мне прямо в голову.
- Вы не выстрелите. Я знаю вас.
- Вы ошибаетесь. ФБР предупреждена мной заранее. Попробуйте только дёрнуться – и я пристрелю вас как бродячую собаку. И ничего мне за это не будет.
- Вы блефуете.
- Я много лет сотрудничал с ЦРУ, а затем с ФБР. Этого не написано в вашей никчёмной методичке?
- На вас жалко смотреть. Ваши руки трясутся, вы боитесь. И по-прежнему блефуете.
Руку моего собеседника действительно потрясывало.
- Мне уже приходилось убивать человека. Это не самые приятные воспоминания. Но если потребуется, я сделаю это. Не сомневайтесь.
За окном раздавалось пение птичек. Прохладный ветерок чуть трепал лёгкую белую занавеску. Выглянуло солнышко.
- И всё же, я хотел бы продолжить наше интервью.
- Зачем это вам? Маски уже давно сброшены, товарищь… кто вы там по званию? Капитан? Или, судя по возрасту, лейтенант? Такой молодой, а уже работаете за границей…
- Как вы могли предать свою страну?
- Что?
- У вас было всё, о чём только мог мечтать человек. Семья, престижная работа. А вы, наломав дров, решили мстить Родине. Кому? Родине!!! Есть ли у вас сердце?
- Ой, какой же ты непроходимый дурак… какой дурак… еще один подобный вопрос и я прострелю тебя коленку. Клянусь.
- Вам, видимо, просто нечего ответить мне.
- ТЫ КОНЧЕНЫЙ ИДИОТ!
Он резко встал и подошёл ко мне с револьвером на изготовке.
- Дурной сопляк! – продолжал он, размахивая револьвером. – Какой же надо быть гнидой, чтобы в таком возрасте пойти работать в органы!
Последующий удар наганом свалил меня с кресла. Голова кружилась, перед глазами забегали звёздочки и вспышки. Затем я почувствовал удар ногой в живот.
- Это Родина предала меня!
Он сел на меня сверху: одной рукой приставил дуло к виску, другой удерживал меня за подбородок, чтобы смотреть прямо в глаза.
- Что такое «Родина»? А, гнида?
Я молчал, глядя на него с прежним презрением.
- Родина твоя, - продолжал навалившийся на меня господин с пистолетом. – это ментовская рожа, которая сажает тебя на сутки по выдуманному из головы протоколу. Родина – это судейская мантия садиста и лгунишки, который, упиваясь своей властью и безнаказанностью, портит тебе судьбу и биографию, под дудку чертей из прокуратуры. А ты, урод, служишь на благо всего этого надменного говна при погонах, патриотствуешь, говноед. Хочешь, чтобы весь мир твои коллеги в погонах мучали? Родина твоя вонючая – это жирные чиновники и их похотливые жёны, которые воруют миллионы и делятся с твоими коллегами. С твоим ничтожным начальством. А потом умирают дети. Вот твоя… Родина.
Наступила пауза.
- Надеюсь, вы хотя бы не станете меня насиловать?
- С чего ты взял?
- Я читал вашу… биографию.
- Дурааак…
Я снова получил наганом по голове и, на некоторое время, потерял сознание. Очнулся я от струи ледяной воды в лицо.
- Оклимался, петушок? Это где это в ваших записках чекистских меня к педерастии причислили?
- Ваша ориентация нам всем прекрасно известна.
- Какая ориентация? Что ты несёшь!? У меня есть жена, четверо детей!
- В оперативном задании требовался привлекательный молодой парень. Иначе, к вам подослали бы девушку.
- Может быть, я невысокого мнения о разного рода молодых девушках, но это же не значит, что я – гей!
- Вы еженедельно просматриваете гигабайты соответствующих порноматериалов.
- Ох ты ж!
Он присел в кресло. Револьвер по-прежнему был наготове. Я с трудом поднялся и потихоньку сел напротив. Голова сильно болела.
- Молодой привлекательный парень… – издевательски процедил он сквозь зубы. – Ты на себя в зеркало давно смотрел? Привлекатель хренов?
- Что? Вам не понравилось? – усмехнулся я, преодолев боль в левой скуле.
- Ты что, серьёзно пидор?
- Нет.
- И у тебя есть жена в России? Дети?
- Нет.
- Тогда тебя точно стоило бы поставить перед монитором с гей-порно и замерить уровень эрекции. Правда, на это уже не хватит времени. В 9-ть здесь будут не только твои ребята, но и ребята из ФБР. Я уже собрал на всю вашу компашку достаточно улик, которые незамедлительно им предоставлю. Начиная от плёнок с нашими беседами, заканчивая вашим дипломатическим паспортом, Миша. Или Саша? Кто вы на самом деле?
- Так это вы выкрали документы!?
- Да, пришлось посетить ваш уютный притон на Сан-Флауэрс авеню.
- Как вы узнали?
- Я следил за вами. Я сразу понял, кто вы. Чекистскую рожу не прикроешь журналистской корочкой. Пришлось даже взять отпуск в больнице, где я работаю. Но оно того стоило.
- Как же вы ненавидите нас.
- Я вас не просто ненавижу, я презираю вас, тупорылых патриотов. Знаешь, в чём ваша национальная идея? В том, чтобы находясь по уши в дерьме, затащить туда всех остальных!
- Бог вам судья.
- Бог? Думаешь, Всевышний заступится за такое чмо, как ты? Ты знаешь вообще, что такое причастие, исповедь? Пост?
- Вам тоже это не знакомо.
- Вот давай и не будем впутывать Его в наши разборки.
- Всё же, я хотел бы узнать у Вас, неужели вы ненавидите свою Родину только из-за того, что вас где-то когда-то осудили?
- Ты никогда не поймёшь этого. Ты вырос при Путине, у тебя промыты мозги. Предали меня. Меня предала Родина, а не я её. Я верно служил ей, а она меня предала. И тебя предаст. Вот увидишь.
Послышался стук в дверь. На часах было 9:10.
- Вы позволите открыть?
- В этом нет необходимости.
Тут же послышался звук полицейской сирены, возня потасовки с перемешанными английскими и русскими матерными ругательствами.
Через пару минут дверь открылась. В комнату вошли двое полицейских и трое агентов ФБР в штатском. Один из них обратился ко мне на английском, а другой перевёл по-русски:
- Вы задержаны за подделку документов и угрозы гражданину США.
Гражданин США сидел с револьвером в кресле и упорно смотрел на меня.
- Вы не имеете права арестовывать дипломата – ответил я. – Я обладаю дипломатическим иммунитетом.
- Предъявите документ, подтверждающий это.
- Он у вашего «гражданина США».
- Я не знаю, о чём вы. – убирая револьвер в карман пиджака заявил мой собеседник.
- Есть запись на диктофон, где вы подтверждаете свою причастность к краже документа.
- Что вы несёте, какая запись?
Я оглянулся вокруг, диктофона рядом не было. Видимо, он спрятал его, пока я был «в отключке».
- Вы сами предложили блокнот и ручку, - продолжил мой собеседник. – господин «украинский журналист».
- Проследуйте за нами – сказал русскоязычный агент ФБР. – Вы имеете право хранить молчание.
Я последний раз взглянул на своего собеседника. Задание было провалено. Но был ещё шанс. В доли секунды я бросился на него, сидящего в кресле. Полицейские пытались оттащить меня, но я успел нащупать в его кармане револьвер. И выстрелил.
- Смерть предателю Родины!
Полицейский ударил меня дубинкой по голове и я снова отключился. Очнулся я в одиночной камере. Где-то месяц меня держали в федеральной тюрьме. Потом, после суда, перевели в другую.
Сам факт шпионажа доказать не удалось – ключевой свидетель погиб, а вместе с ним и все доказательства, включая мой дипломатический паспорт. Моих товарищей выпустили почти сразу же, тут же депортировав из страны и сделав персонами «нон грата». Меня же американский суд приговорил, в общей сложности, к 30 годам заключения по различным статьям, включая убийство.
Я провёл в американских тюрьмах около 6-ти лет. Потом меня, благодаря стараниям моих товарищей и начальства, обменяли на каких-то американских шпионов. Меня вернули на Родину и сразу же выпустили. Едва оклимавшись от многолетнего американского плена, я сразу же пошёл в главное управление. Там меня радушно встретили, как героя: хлопали по плечу, накрыли стол. Потом, мой поседевший начальник позвал меня поговорить наедине в своём кабинете.
- Задание ты, брат, скажем честно, с треском провалил. Живым вы его не взяли, но Президента порадовали. Президент прислал наградной лист.
- Правда?
- Правда. Хотят дать тебе «Героя России». Готовься к приёму в Кремле. Как ты, однако, его завалил! «Смерть предателям Родины!». Конечно, не то, что мы хотели, но достойно. Достойно. Президент тобой доволен.
Меня съедала гордость и тщеславие. Начальник хвалил меня, называл патриотом. Сулил большую карьеру, квартиру в Москве. Но потом, почему-то, опять свернул на тему покойного эмигранта.
- Скажи, а ты его сразу хоть? В голову? Чтоб не мучался?
- Нет. Куда пришлось. По-моему, в сердце.
- Ну и славно.
- Не в моей компетенции задавать вопросы – неуверенно сказал я. – Но, позволите один?
- Да. Задавай.
Я еще раз подумал какое-то время перед тем, как задать вопрос. И, наконец, решился.
- Все эти годы в американской тюрьме мне не давали покою его слова. Про Родину.
- А, этот его обиженный бред про «Что такое Родина»? Мы слышали ту диктофонную запись. Американцы нашли диктофон у него в пиджаке и передали нам. Не обращай внимания.
- Но что, если он действительно был невиновен?
- Ой, все они невиновные, перестань. Дела давно минувших дней.
- Он ведь раньше был патриотом. Любил свою страну. Верил в неё. Что, если действительно была допущена ошибка?
Начальник пристально посмотрел на меня. Потом, закрыв дверь на ключ, начал говорить шепотом.
- Тебя спасает только то, что на завтра запланировано награждение. Я бы уже давно на тебя доложил бы в отделение собственной безопасности. Ты что, рехнулся? Какие могут быть сомнения? Этот человек был врагом! Он сделал много отвратительных вещей против нашей Родины. Очень много!
- Но что, если мы сами спровоцировали его на это? Что, если бы мы дали этому человеку немного справедливости, которой он так жаждал всю свою жизнь?
Начальник посмотрел в пол, тяжело вздохнул и направился к столу. Присев на край стола, он какое-то время молчал, а потом нехотя начал.
- Всё, что я тебе сейчас скажу – строго конфиденциально.
Он снова перевёл дух, почесал затылок и тихо продолжил.
- Тогда, 20 лет назад… да уже 30 лет назад, чего там говорить, судья апелляционной инстанции хотел его оправдать. Ну как, «оправдать» - вернуть дело следователям, чтобы те закрыли по-тихому. Судья сам бывший следователь был.
- Почему же это не произошло?
- Наше ведомство надавило. Были к этому человеку вопросы. Мы посчитали, что чем меньше политического следа вокруг него, тем лучше. Осудить его по общеуголовной статье было проще, чем устанавливать неофициальный надзор. Слишком он тогда был мелок. И ненадёжен. Судимость изолировала его от политической деятельности. В любом случае, каким бы ни было решение, оно было верным. Вспомни, сколько зла он причинил нашей Родине, скольких наших ребят раскрыл, скольким мразям он помог получить там убежище и избежать суда? Представь, что такой человек бы сделал, находясь у власти. Поэтому, всё было правильно.
- Он уже тогда работал на ЦРУ?
- Нет, это не подтвердилось. С ЦРУ он стал работать уже за границей.
- Т.е. получается что… он действительно был невиновен?
- Не бери в голову, я же сказал. Да, в чём-то, возможно, ошиблись. Система, везде ошибки бывают. Он всё равно сумасшедший был. Он был опасен. Ты и сам из-за него 6 лет жизни в тюрьме провёл, а мог бы и все 30.
«Родина твоя – это ментовская рожа, которая сажает тебя на сутки по выдуманному из головы протоколу» – бешено крутилось у меня в голове. «Родина – это судейская мантия садиста и лгунишки – приговаривал до боли знакомый голос из прошлого. – А ты, урод, служишь на благо всего этого надменного говна». Я отвернулся от своего начальника и уставился в голые стены лубянского кабинета.
- Перестань, не хондри. Вот, кстати, тебе подарок прислали из одного региона нашей Родины. Глава Чеченской республики прислал тебе.
В руках у начальника была открытая деревянная коробка с золотым пистолетом внутри.
- Именной! – продолжал начальник. – Только ты с ним осторожно, он заряженный. Других чечены не присылают.
Я взял из коробки пистолет. Снял с предохранителя и приставил себе к виску.
- Ты чего это?! ОТСТАВИТЬ!
Команда немного отрезвила меня. Я стал тяжело дышать. Подошёл к столу, и облокотившись на него, заплакал как ребёнок. Слёзы из моих мокрых глаз падали на золотой чеченский пистолет.
- Слушай, - обнимая меня одной рукой за плечо, а другой медленно забирая пистолет, сказал начальник. – Ты устал. Перестань. Я сначала хотел посоветовать тебе напиться хорошенько. Но лучше отвезу тебя к одному знакомому доктору из госпиталя МВД. Он тебя мигом на ноги поставит. Я всё понимаю. Ты многое пережил. Но сделал то, что должен был. Ты выполнял приказ. Родина гордится тобой.
