Шел 1988/89 учебный год. Перестройка в стране набирала обороты
Иногда, в самом начале урока в десятом "Б", появлялась с задней парты в левом ряду высоко поднятая рука. Я коротко кивал руке от доски, и Женя Баков, любимец и лидер класса, степенно и лукаво одновременно затягивал привычное: "А что, Павел Александрович, не повторить ли нам и непременно под запись основные преимущества социализма перед капитализмом? Все же важный вопрос, вдруг кто-то подзабыл... А ведь скоро экзамены... Билет № 9″.
Текст: Павел Васильев, коллаж Олега Бородина
Я знал, что следом у них важная контрольная по химии, подводящая итог четверти. И что им совсем не до истории с обществоведением, потому что химичка строга и точна как таблица Менделеева. У химички спуску не жди! И что им надо еще разок полистать про органику, неорганику, галогены, пропаны, бутаны — про всю эту загадочную "химию и жизнь".
И поэтому я шел навстречу. И дежурный раздавал классу блестящие тоненькие книжечки желтого цвета. В книжечках о преимуществах социализма рапортовалось коротко и ясно — по пунктам. Книжечки, аккурат 40 штук, стояли в шкафу и достались мне от предыдущего учителя истории. Он неплохо заполнил класс методической литературой. Важная вещь, между прочим, при проверке из РОНО.
Класс сидел и работал тихо, я мог перевести дух после четырех первых уроков, поберечь горло и подумать, как выстроить шестой урок в восьмом "В", который явится ко мне после физкультуры. Восьмой "В" отличался непредсказуемостью. Так... Что там у нас в восьмом? Славянофилы и западники. Пути развития России. Хорошая тема... особенно после прыжков через коня.
Шел 1988/89 учебный год.
Перестройка в стране набирала обороты.
Кругом ускорялись и упивались гласностью.
Михаил Сергеевич Горбачев открыл социализм с человеческим лицом.
В школу посыпались новые, передовые и самые свежие инструкции о том, как правильно жить и работать дальше. Требовалось, например, глубоко развивать и широко поощрять школьную и внешкольную демократию.
Наша математичка с достоинством заявила на педсовете: "Как хорошо, что у меня сейчас по программе десятичные дроби. С дробями они ничего не сделают". И сочувственно посмотрела в мою сторону. Я благодарно кивнул ей в ответ. Ангелина Сергеевна преподавала алгебру и геометрию в школе с 1951 года... Она и не такое видела.
На окраинах еще неуверенно работали, но в центре многим работать было некогда. Говорили и слушали, слушали и говорили... О чем? Об углублении процесса демократизации, о гуманизме и о том, что "так жить нельзя".
Слушать и молчать — занятие довольно сложное. Поэтому хватало всякого крика и разногласий. Желающих покричать на всю ивановскую в нашей стране многовато. Об этом и писатель Максим Горький неоднократно докладывал. У него каждый босяк на любую тему говорит длинно и нудно. И разбирается буквально во всем!
Бард Олег Митяев, переехавший из Челябинска в Москву, подметил особенность тех дней одной песенной строкой: "На перекрестках полно народу, а между прочим — рабочий день".
Газета "Московские новости" стала до того популярной и боевой, что ответственный секретарь издания солнечным январским утром вышел на работу в кальсонах. Он спешил на летучку.
Кальсоны были — мелкая, но существенная деталь — лилового цвета.
Лишь у метро ответсек опомнился и зашагал домой — надеть брюки. В тот же день он подал заявление об отставке. Как умный человек, ответсек понял, что очумел от перестроечного кипения и превратился из человека в рупор. Немудрено. У стен редакции митинговали и днем, и ночью. При любой погоде. Свежий номер расхватывался и переходил из рук в руки...
Пушкин на своем пьедестале был невозмутим. А вот у его ног исправно волновались.
Какие-то невнятные марши ходили по городу туда-сюда и, встречаясь на площадях, невнятно митинговали и хвастались друг перед другом самодельными знаменами и плакатами. У одних было: "Партия — дай порулить!" У других: "За Русь святую!" Милиция на лозунги смотрела косо, но старалась не вмешиваться. Милиции хватало забот у продовольственных магазинов, где товаров почему-то становилось все меньше, а очередей все больше.
Люди тех дней делились на две категории. Большинство — хмурые и усталые. Меньшинство — радостно-очумелые и с транзистором около уха. Эти слушали прямые включения. Съезд народных депутатов! На съезде шумели как в арбатской пивной.
Я лично наблюдал все эти московские картиночки раз в неделю — по четвергам. В законный методический день. Углубиться (М.С. Горбачев призывал здесь ставить ударение на втором "у") времени не было.
Все-таки 30 часов истории в неделю. Выпускные классы. Школьный театр. Классное руководство. Выезд в Краснодарский край на сбор яблок — 50 дней, и у меня 50 детей разного возраста. И я за них за всех — отвечаю.
Я осваивал профессию учителя. И эта профессия, не исключено, спасла меня от участия в политической борьбе. От всего этого звона, названного перестройкой. От чепухи, за которую потом непременно бывает стыдно.
Хотя участие в политической жизни — это вряд ли... Политику в нашей семье никогда не считали серьезным делом. Ну, или — делом не своим. Газеты мы выписывали. Радио слушали. Программу "Время" смотрели в основном из-за прогноза погоды. Политических разговоров дома я что-то не припомню.
В те перестроечные лета отец своими руками, при моей неохотной и неумелой помощи, по выходным и в отпуске, достраивал на старенькой даче второй этаж. Маленькую неотапливаемую мансарду. Он спешил, словно чувствуя, что времени ему остается совсем немного и что до развала большой страны ему — не дожить. Он вставал рано и работал до сумерек. Отец любил и знал плотницкое мастерство сызмальства.
Большая светлая терраса получилась внизу. На второй этаж вела широкая удобная лестница. Одна комната — жилая, с большим окном. Вторая — чулан. Отец успел провести электричество, и мы так и живем в той мансарде каждое лето. Я лишь потолок фанерный навесил и пол когда-то давно выкрасил в темный красно-коричневый цвет.
К политике у нас — отношение ироническое, даже насмешливое.
Вот отец приходит из парикмахерской, а мне лет десять, и я всем сразу очень интересуюсь:
— Пап, а как твоя прическа называется? Вот у меня — "полубокс"!
— Прическа-то? Прическа называется — "политический зачес".
— А сколько стоит этот "зачес"?
— Стоит? 50 копеек.
— А мой "полубокс" — 15!
И мы почему-то оба смеемся, и этот политический зачес запоминается мне на всю жизнь.
А мамины мысли политического свойства — неожиданны и оригинальны. А звучат как приговор.
— Все у нас что-то хотят получить от государства. То ему дай, это дай. А что ты сам-то для государства нашего сделал? Да и в силах ли сделать? Кругом недотепы, лодыри и невежды. Сидят на разных постах. Командуют. А дела своего и не знают. Бескультурье и безответственность — вот наши главные враги. На всех уровнях, снизу доверху. А языком молоть — у нас все мастера. Чем меньше знают, тем больше говорят. Правильно народ сложил: языком молоть — не мешки ворочать.
Тезисы эти я слышал много раз, в разных обстоятельствах, по разному поводу, с раннего детства. И очень твердо себе решил — буду стараться жить от государства подальше. Я сам по себе, государство — тем более.
...Вспомнилось, как знакомый учитель физкультуры со стажем рассказывал:
— У меня жена — эстонка. Но живем здесь, в Москве. Она в ЦК комсомола республики прежде работала. Теперь вот возраст подходит, думаем две пенсии попросить. Одну ей в Эстонии начислят, а другую — она выпросит здесь... Два мира — две пенсии. А? Здорово придумали? Хоть что-то от нашего государства зацапаем... Если получится.
— И не стыдно? — спрашиваю, наперед зная ответ.
— Ни капельки! — гордо отвечает ветеран отечественного учительства, женатый на экс-комсомолке Эстонии. Это его четвертый успешный брак. По политическим взглядам — либерал. Или демократ. Словом, он за свободу.
...Вопрос отношения к государству и власти был нами вчерне решен в студенческие годы, в самом начале восьмидесятых.
А значит, до кончины Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева.
Решен не только на семинарах и лекциях исторического факультета МГПИ имени В.И. Ленина. Не только с помощью книг, прочитанных в Исторической государственной библиотеке.
Скорее, решался он в медленных, многолетних, само собой возникающих разговорах в небольшой комнатке — в студенческом общежитии на проспекте Вернадского.
Нас человек семь. Четыре бутылки водки. Крепкий чай в пол-литровой кружке. Чайник. Папиросы и квашеная капуста. Соленые огурцы и килька в томате. Стол, покрытый вчерашней газетой. Гитара. Магнитофон. Высоцкий: "Всё не так, ребята..."
Накурено, дымно. Зато — все свои.
Что же в конце концов сформулировал самый умный из нас к пятому курсу?
Да вот с этакими примерно тезисами мы все согласились...
— Государство — страшная сила. Власть — тем более. То и другое — объективно. Иначе — хаос, темнота, анархия, разрушение. Иными словами, государство и власть — неизбежное зло, но без этого зла наступит еще более плохое. Демократия? Даже афинская демократия выросла на горбах рабов. Что уж про нынешние демократии говорить. Миф.
Какова должна быть позиция честного человека?
Государству — служить, во власть — не соваться.
Первое — необходимо. Второе — стыдно.
А что запомнить про нас, про Россию?
Про Россию все главное сказал Пушкин — про бунт бессмысленный и беспощадный...
В России — и тогда, и теперь, и всегда — все зависит от власти. От ее качества. И количества. Уж больно огромна, велика — Россия. И не Азия мы, и не Европа.
...Нам тогда чуть более двадцати. Философы. Диалектики. И... романтики прежде всего.
Тишина в классе. Образцовая тишина...
Что там думал писатель Юрий Бондарев о перестройке? Вот, у меня закладочка заложена... Стенографический отчет 19-й Всесоюзной конференции КПСС. Выступление 29 июня 1988 года.
"Можно ли сравнить нашу перестройку с самолетом, который подняли в воздух, не зная, есть ли в пункте назначения посадочная площадка?"
Да, верно подмечено. Очень похоже, что не только про посадочную площадку не знают, но и в пункте назначения сомневаются...
Я открыл свежий номер журнала "Новый мир". Миллионный тираж. Цена — 1 рубль 20 копеек.
Что там глаголят наши передовые умы? Ну вот, к примеру, от доктора философских наук самым мелким шрифтом на страничке 262: "Теоретическая марксистская мысль занята сегодня принципиальным различением сущности социалистического строя (или, как иногда говорят, природы социализма) и той исторической формы, которая, крайне деформировав эту природу, сложилась в СССР в 30-е годы".
Да... Недурственно закручено.
Любопытно, чем эта самая марксистская мысль займется завтра? Послезавтра?
Дребезжит школьный звонок. Прерывает мои "воспоминания и размышления". Пятый урок закончился без происшествий и без оценок. Дежурный по классу собирает спасительные желтенькие книжечки и аккуратно расставляет в шкафу. До следующего раза?
Женя Баков чуть медлит возле учительского стола:
— Павел Александрович, разрешите вопрос...
— Пожалуйста.
Женя оглядывается. Говорит конспиративным шепотком:
— А вы сами-то в преимущества социализма верите?
— Честно?
— Ну да...
— Верю, Женя. Верю.
— А я, если честно, как-то вот сомневаюсь... Мне тут принесли книжку Солженицына. Изданную там... А преимущества капитализма имеются?
— Конечно, имеются, а как же...
— Вот бы соединить преимущества капитализма с преимуществами социализма...
— Да, Женя, это было бы неплохо...
— Только я сомневаюсь...
— Сомнение — хороший путь к истине. Мы еще поговорим с тобой об этом. А сейчас тебе пора на химию. И кстати... Ты тут говорил о Солженицыне... Прочти-ка Варлама Шаламова, Женя.
— Рекомендуете?
— Рекомендую.
И Женя, кивнув на прощание, степенно, не торопясь, идет к двери, легко раздвигая рукой многоголосый восьмой "Б". "Бэшки" готовы ворваться в класс на манер карфагенской конницы.
Что там у них сегодня? Ах да... Западники и славянофилы. Герцен, Белинский, Аксаков и Хомяков... Пути развития крепостнической России.
Так... Надо бы перекурить перед шестым уроком.