Только 12 октября — хотя с сентября развернулась подписка на финансирование съемок в интернет, в СМИ появились сообщения, как кинорежиссер Алексей Красовский снимает «черную комедию» о ленинградской блокаде «Праздник». События происходят 01.01 1942 года. Самое интересное, что фильм грозятся запретить самые разнообразные российские шишки — хотя его никто не видел, и даже досконально неизвестно его содержание: мне довелось читать совершенно разные его пересказы. Сам автор, когда на него обрушились угрозы, в интервью «Медузе» сказал так: «Это история о том, как привилегированная семья, живущая на особом положении, встречает новый 1942 год. На праздник к ученому, его жене и двум взрослым детям приходят два посторонних человека. И начинается… извините, комедия. Потому что сначала хозяевам приходится скрывать свое благосостояние, а потом заключить с гостями некое соглашение. В общем, случаются стандартные для комедии перипетии. Мы не говорим, где именно все происходит, но подразумеваем, что это окрестности Ленинграда. По сюжету главных героев скрывают от других людей, потому что отец семейства выполняет важное правительственное задание, и место их жительства является большой тайной«.
И вот, 12 октября, как утверждает режиссер, на съемочной и у него дома взорвались телефоны, засыпая киноработников оскорблениями и угрозами; из СМИ одним из первых сработало агентство ФАН («фабрика троллей»). Проснулись и политики. Секретарь «Единой России» Андрей Турчак обратился к министру культуры Владимиру Мединскому: «ни при каких обстоятельствах» не выдавать будущему фильму прокатное удостоверение! Бывший Псковский губернатор утверждает, что есть темы, над которыми «нельзя шутить» (хотя отечественная литература знает и «Василия Теркина», издевательского уже своими ИФ Боборыкинского героя, и даже, страшно сказать, «Ивана Чонкина»!..) Также часто цитируется пост ди-джея Сергея Стиллавина: «история блокадного Ленинграда не может …стоять в одном предложении» со словом «комедия». Он вопрошает: «Где воспитание дало сбой в случае с Красовским? практически мой ровесник, учившийся в горьковской школе, а потом на стоматолога. Неужели там плохо объясняли, как ужасна была судьба ленинградцев, приговоренных фашистами к смерти?» А некий «патриотический клуб Комсомолец» образовал даже на Чейндж-орг петицию с требованием запрета еще не созданного фильма. Петиция гласит: «…И в данном случае режиссер Красовский и все, кто его поддерживает и спонсирует, дерзнули спекулировать на одной из самых трагичных страниц истории не только XX века, но и всей отечественной истории – блокаде города Ленинграда немецко-фашистскими войсками, в ходе которой от голода и бомбежек немецких изуверов погибло до полутора миллиона человек гражданского населения, а также, в ходе которой был нанесен колоссальнейший урон историческому наследию города, его инфраструктуре и промышленному потенциалу»… И т.д… «Эх, ель, что за ель, что за шишечки на ней,\ Эх, ель, что за ель, производство – наша цель!..» — так и вспоминается здесь строчки из композиции группы НОМ!
Посылка сценария, как мы видели, в самом деле, получилась абсолютно искусственной: таких защитников Ленинграда тогда охраняли так же специально, как специально и кормили, и одевали. А то, как жил советский комсостав, можно узнать из мемуаров Николая Никулина «Записки о войне». Тем не менее, малоправдоподобная ситуация «Праздника» имеет реалистический прообраз. И теперь, чиновным «патриотам» памяти блокады нашего города, потребуется, кроме глупой буржуйской комедии, запрещать также и многое иное. И в том числе — рассказ композитора Дмитрия Алексеевича Толстого, оставшегося в блокаде малолетнего сына советского пропагандиста графа Алексея Толстого, разведшегося с его матерью, — рассказ, ставший известным три десятилетия назад.
Сын с разведенной матерью — во мгновение ока сделавшейся никем номенклатурной фигуре Союза писателей, принципиально отказавшейся эвакуироваться (об этой номенклатурной эвакуации ее поэма «Беженцы») из РУССКОГО ГОРОДА, и оставшейся в блокированном Ленинграде, — в январе того самого 1942 г. поднимались домой, проходя мимо квартиры Попкова: председателя Горсовета (казалось бы, в СССР невелика и шишка?..), члена Военного совета Армии ПВО Ленинграда. Попков жил в Смольном, но снабжение городской квартиры продолжалось, оставаясь в распоряжении обслуги (!..) партийного руководителя. Из приотворенной входной двери выглядывало мусорное ведро. Из него торчал засохший французский (ныне «городской») батон. Сын молча взглянул на мать. Наталья Крандиевская — выдающаяся русская поэтесса Блокады (не имевшая того доступа в печать, что сделал «музами» Бергольц и отчасти Ахматову) ответила на немой вопрос: «Знаешь что, давай будем гордыми!«. И они прошли прочь — мимо квартиры будущего кавалера медали «За Оборону Ленинграда» и Ордена Отечественной войны 1-й степени…
Р.Жданович