Как ганзейские купцы проводили свой досуг в Новгороде.
Значение повседневности в изучении исторической проблематики было оценено исследователями относительно недавно.
Одними из первых к ней обратились французские историки школы «Анналов». Во второй половине ХХ в. они издавали серию публикаций под грифом Laviequo tidienne, по образцу которой в нашей стране с 1999 г. стали выпускаться книги серии «Живая история: Повседневная жизнь человечества» (издательство «Молодая гвардия»). Тема ганзейского присутствия в Великом Новгороде, равно как и тема средневековой Ганзы в целом, в ней, однако, совсем не представлены.
Между тем выявление условий проживания ганзейцев в русских городах, равно как и русских купцов вне пределов своей территории, в плане изучения русско-ганзейской торговли весьма важна. Речь идёт не только о воссоздании её исторического контекста, обогащенного любопытными подробностями, но, прежде всего, о воссоздании психологического климата повседневного общения новгородцев с их иноземными торговыми партнёрами, как делового, так и неформального, что, в свою очередь, подводит к пониманию многих проблемных моментов, которыми изобилует история новгородско-ганзейских взаимоотношений.
Повседневная жизнь ганзейцев в Новгороде, практически не отображённая в русских источниках, вполне поддаётся изучению благодаря обширному комплексу ганзейской документации, часть которой опубликована, а другая ждёт своего часа в различных архивных собраниях. Традиционно для её изучения используется Новгородская шра (шрага, скра), как назывался устав новгородского Немецкого подворья, ганзейской конторы, долгое время являвшейся узловым центром новгородско-ганзейской торговли, хотя основное внимание тут, думается, следует уделить переписке проживавших на подворье ганзейских купцов, которая отражает специфику пребывания ганзейцев в Новгороде наиболее полно и объективно. Подборка подобных документов из Таллиннского городского архива за 1346-1521 годы, переведённых на русский язык, недавно была нами выпущена при поддержке руководства Гуманитарного факультета НовГУ. Помимо вопросов, связанных с торговлей и торговой политикой, эти письма содержат описания некоторых бытовых моментов, которые далеко не всегда можно встретить в официальной ганзейской документации.
Ганзейская торговля в Новгороде имела сезонный характер: купцам надлежало проживать в городе в течение одного сезона, летнего или зимнего, и покидать его в соответствующие сроки. И если «летние гости» за сезон могли обернуться два, а то и три раза, то «гости зимние» в силу дальних расстояний и прекращения балтийской навигации в зимний период вынуждены были оставаться на Немецком подворье практически безвыездно. Некоторые из иноземцев квартировали в домах новгородцев, но большая их часть останавливалась на подворье, где обычно проживала большая группа людей – от 250 в середине XV века и до 47 человек в 1494 году, когда оно было закрыто по воле великого князя Московского Ивана III. Все обитатели подворья, прибывшие в Новгород из Германии и Ливонии по торговым делам, оказывались вдали от привычного места жительства, вне семейных, родственных и корпоративных связей, в среде с чужими правовыми, культурными и бытовыми традициями, к которым им нужно было приспосабливаться. Задача была не из простых, и сама система воспитания будущего ганзейского купца призвана была способствовать подобной адаптации. Подростками они отправлялись в Новгороде в качестве шпрахлерлингов, «языковых учеников», жили в семьях новгородцев, чаще всего, деловых партнёров их родственников, с тем, чтобы обучиться русскому языку, завести полезные знакомства, а также усвоить местные традиции.
Обязательным элементом повседневной жизни ганзейцев в Новгороде была, конечно же, их профессиональная деятельность, связанная с доставкой товаров, торговым обменом, заключением сделок, произведением расчётов и т.д., что, однако, не занимало всего их времени. Большой проблемой являлась организация досуга. Выезд ганзейцев из Новгорода, требовавший разрешения городских властей, фактически исключался, в силу чего вся их жизнь протекала в пределах городских стен. Более того: во избежание конфликтов и ссор с новгородцами, вспыхивавших порой по ничтожным поводам, администрация Немецкого подворья строго регламентировала поведение его обитателей и старалась минимизировать их контакты с местным населением. На ночь ворота подворья запирались, что фактически исключало круглосуточное нахождение ганзейцев в городе. С того, кто перелезал через ограду, взималось 10 марок пени. Приём на подворье русских гостей в ночное время также строго пресекался. Не случайно поэтому единственное изображение Немецкого подворья, помещённое на резной скамье «новгородских гостей» XIV века в соборе св. Николая в Штральзунде, навеяно представлениями о неприступном замке – с мощными башнями, каменными стенами и подъёмными решётками.
Средневековый художник не стремился запечатлеть истинный облик новгородского Немецкого подворья, но ему блестяще удалось передать атмосферу опасения, замкнутости и настороженности, в которой протекала его повседневная жизнь.
Способов занять себя внутри подворья в свободное время у ганзейцев было не слишком много. Обязательные вахты по его охране, поддержанию порядка, выпечке хлебов, варке пива и приготовлению пищи и пр. не занимали его полностью. Библиотеки на подворье, по-видимому, не было. Книгой, доступной для общего пользования, была Новгородская шра (устав), по поводу чего один молодой купец как-то высказался, что надо, мол, читать шру, но не всё же время. Среди ценностей церкви св. Петра, вокруг которой выросло Немецкое подворье, в письме 1409 года названы десять церковных книг, которые, возможно, выдавались для чтения частным лицам. Думать так заставляет берестяная грамота, найденная в Новгороде в ходе раскопок 1970 года, с фрагментом из 94 псалма латинской Библии, который, не исключено, был скопирован с какой-либо из упомянутых выше церковных книг.
Там существовало и питейное заведение, которое днём разрешалось посещать новгородцам, что вызывало неудовольствие у новгородских властей, при том, что сами ганзейцы предпочитали посещать городские заведения. Его содержал хофескнехт, староста подворья, который в отсутствие официальной зарплаты жил с его доходов. Новгородцев привлекала возможность попробовать хорошего пива, а также приобрести какие-то модные штаны, в связи с чем один из московских коллег в шутку бросил фразу о древних корнях традиции «фарцевать джинсами».
В зоне особого внимания шры и администраторов подворья находилось посещение ганзейцами кабаков - явление, ставшее со временем весьма распространённым, поскольку среди посещавших Новгород в XV веке ганзейцев стала преобладать молодёжь. И как ганзейское пиво привлекало на подворье новгородцев, так ганзейцев тянуло к русскому хмельному напитку - мёду, добавим, более крепкому, чем привычное им пиво. Хорошо его распробовав, ганзейцы стали рекомендовать своим коллегам завозить русским, взращённым на меду, исключительно сладкие креплёные напитки. Что касается новгородских кабаков, то немецкие посетители использовали их также для нелегальной торговли и в нарушение прав хофескнехта, имевшего монополию на продажу пива в своём заведении на подворье, сами потихоньку приторговывали им в кабаках, надо думать, через кабатчиков.
Посещение кабаков за пределами подворья и потребление крепких напитков давало повод и возможность для столкновений. Упоминания о драках и нападениях на ганзейцев в Новгороде – правды ради отметим, как и на русских купцов в ганзейских городах, – встречаются в ганзейской корреспонденции довольно часто, хотя при этом никогда не являлись предметом специального исследования. В отдельных случаях названы поводы к ним, почти всегда делового свойства – обида, причинённая купцу и требующая удовлетворения. Типичной может считаться ситуация, имевшая место в Новгороде летом 1426 года: «Случилось так, что за 14 дней до дня святого Иоанна Крестителя [10 июня] в середине лета вышеназванный Герман [фон дер Беке] заключал сделку с одним русским по имени Павел. В момент расставания они принялись промеж себя ссориться, толкаться и драться, а когда расходились, русский развернулся и ударил Германа кулаком по лицу, да так, что из носа и рта потекла кровь. Тут Герман выхватил кинжал и в ответ ударил русского тупым концом по руке так, что рука посинела».
Но довольно часто повод к нападению и драке не называется, что заставляет думать о её чисто бытовой подоплёке. В 1409 году, например, «одним русским по имени Иван Борисов был схвачен Генрих Грудеман, брошен в навоз, измазан и оставлен в коровнике. И хотя это [дело] рассматривалось тысяцким и посадником по имени Тимофей Горшков, но он не смог получить управы». Здесь явно присутствует намерение нападавшего причинить ущерб чести ганзейца, причина чего не названа.
Важное место в повседневных новгородско-ганзейских отношениях занимал «женский вопрос». В немецко-русских разговорниках Томаса Шрове (первая половина XVI века) и Тённиса Фенне (начало XVII века) можно найти реплики, рекомендуемые ганзейцу для завязывания знакомства с женщинами лёгкого поведения. С немецкой чёткостью латинскими буквами выписано их русское наименование «bljat» и дан немецкий перевод «kurve». Общение с ними являлось неотъемлемой частью ганзейской жизни в Новгороде. В 1417 году, например, администрация подворья с гневом сообщало в Ревель, что молодые купцы ночью на подворье «играли в бане с русскими женщинами» при том, что доступ русских на подворье в ночное время был строго воспрещен. Хуже, однако, было то, что «новгородские гости», среди которых, как сказано выше, было много молодёжи, общением с подобными дамами не ограничивались и, случалось, соблазняли замужних женщин. Курьёзный случай описан в ганзейском письме 1521 года, в котором говорится, что один из купцов завел любовную связь с женой какого-то новгородского попа и при помощи своих товарищей собирался похитить возлюбленную при полном на то её согласии. Её переодели в одежду ганзейского приказчика, косы уложили так, что они имитировали бороду, однако столь тщательно разработанная операция по вывозу попадьи в Ливонию провалилась и получила огласку к немалому ущербу для всех обитателей подворья, наказанных штрафом вместе с непосредственными виновниками.
Для простых новгородцев, как и для новгородских властей, эти ганзейские «хождения по бабам» служили поводом к раздражению. В одном из писем 1409 года мы, например, читаем о том, что купец Ганс фон дем Лое, ночью выехавший за пределы Немецкого подворья в город, подвергся нападению. У него забрали деньги и мех (надо думать, предназначенный в подарок), а в ответ на официальную жалобу ганзейцев тысяцкий не без иронии спросил: «И что же его понесло с подворья на ночь глядя?». Вопрос остался без ответа, и управы по тому случаю дано не было.
Не исключено, что и описанный выше случай с Генрихом Грудеманом, которого новгородец Иван Борисов извалял в навозе, также был связан с «женским вопросом» - в этой связи уместно вспомнить обычай мазать навозом ворота в доме опорочившей себя женщины или девицы.
У нас нет основания сводить всё свободное времяпровождение ганзейцев в Новгороде к посещению кабаков, дракам, любовным приключениям и прочим сомнительным развлечениям. Подобные случаи находили отражение в ганзейской переписке, скорее, в силу своей неординарности, а также по причине расхождения с теми поведенческими нормами, которые предписывала ганзейским купцам Новгородская шра. Подобные формы досуга являлись объективным следствием их оторванности от привычной среды обитания и потребности занимать своё свободное время с использованием возможностей, которые предоставлял им Новгород.
Аналоги такой манеры поведения иноземных купцов можно обнаружить и в других крупных торговых городах того времени. Вместе с тем вольности, которые временами допускали ганзейцы в Новгороде, не способствовали стабилизации их отношений с новгородцами и приводили к эксцессам, не имевшим отношения к процессу товарообмена и проводимой сторонами торговой политике.