Жена великого писателя, советская правозащитница номер один, свояченица Берии. При этом в жизни Екатерины Пешковой были и минские страницы
Екатерина Павловна Пешкова (1876-1965) имела при жизни странный статус: жена, потом вдова великого писателя Максима Горького (Алексея Максимовича Пешкова). Хотя прославилась другим.
Три Максима
Три дорогих этой женщине человека носили имя Максим. С первым ясно — муж. Что ж, в Минске есть парк М. Горького, памятник Горькому, имя Горького носит театр, так что нашему городу писатель не чужой. Второй Максим — Пешков, ее с Алексеем Максимовичем сын. Он в Минске вроде бы не бывал. Зато третий Максим стопроцентно наш. Максим Богданович — великий белорусский поэт, минчанин по рождению. Екатерине Павловне он племянник, хоть и не по крови.
Вспоминаем школьные уроки литературы — белорусской и русской. В 1896-м в Самаре Алексей Пешков, фельетонист «Самарской газеты», подписывавшийся псевдонимом Иегудиил Хламида, женился на 20-летней Катеньке Волжиной, корректоре этой газеты. Катя стала Пешковой. У нее была младшая сестра, Саша, которая через два года вышла за приятеля Горького Адама Богдановича, вдовца с детьми от предыдущего брака. Одним из них был Максим. Так и породнились.
Алексей Пешков уже писал первые рассказы. Очень скоро писателем Горьким зачитывалась вся Российская империя. Если «поэт в России больше, чем поэт», то Горький для своих читателей был точно больше, чем просто литератор. Имя-знамя, имя-символ! Буревестник грядущей революции, прекрасной и очищающей (как считали все). Катя оказалась личностью под стать мужу. Энергия, врожденное чувство справедливости, желание помогать людям — все это когда-то привлекло в ней Горького. И в тихую домохозяйку после замужества она не превратилась. Постоянное участие в благотворительных проектах переросло в то, что называется общественной деятельностью. Занялась, в частности, поддержкой людей, сидевших «за политику», а это тюремные передачи, ходатайства, и очень скоро перестала считаться просто женой Горького.
Другая женщина, другой мужчина
В 1904-м Алексей Максимович ушел к другой женщине — знаменитой красавице, актрисе и пылкой большевичке Марии Федоровне Андреевой. Но официально брак с Пешковой не расторгал (благо с ней остался сын), и статус жены Горького Екатерина Павловна не потеряла. Потом в жизни писателя были другие женщины, но женой (!) он называл только Пешкову. При этом действительно до самой смерти Алексея Максимовича в 1936-м у них сохранились идеальные отношения: постоянная переписка, частые встречи, полное взаимопонимание. Хотя разрыв Екатерина Павловна пережила тяжело, была оскорблена, уязвлена. Ко всем женщинам Горького она относилась спокойно, но разлучницу Андрееву не простила до конца дней, однако виду не подавала.
В 1904-м ей было 28 лет. Молодая привлекательная женщина. И вполне естественно, что через год-полтора у нее появился другой мужчина. Михаил Константинович Николаев (1882-1947) — человек мало знаменитый. Агроном по первой профессии, он был эсеровским активистом среднего звена. Тут тоже свои причинно-следственные связи: в бурные 1905-1907 годы Пешкова вступила в партию эсеров, позже стала членом ее ЦК. Бомбы не бросала, занималась привычным делом — помощью заключенным и политэмигрантам. С Николаевым познакомилась в революционном Севастополе. Но нам ведь интересен Минск.
Член фронтового комитета
Во время Первой мировой войны Николаев служил в Минске. После февраля 1917-го стал членом фронтового комитета Западного фронта. Был избран депутатом Учредительного собрания. Постоянно писал любимой женщине о своем здешнем житье-бытье, о том, что происходит вокруг. Например, о бандах веселых солдат, терроризирующих город, о штрафниках и уголовниках, выпущенных из тюрьмы, о том, как подлецы-большевики разваливают фронт. Письма эти сохранились. В Москве в архивных фондах Е. П. Пешковой сегодня можно отыскать интереснейший пласт информации о Минске 1917 года.
Забегая вперед, Михаил Николаев и Екатерина Пешкова не расставались до самой его кончины. Жили не общим домом, каждый сам по себе, но селились всегда по соседству (в советские годы квартира Николаева была этажом ниже квартиры Пешковой). После пережитого в Минске и увиденного в дни гражданской войны он разочаровался во всем, тихо служил на мелкой должности в «Книготорге». Однако Катерину свою любил всегда, старался быть рядом в самые трудные моменты.
Привычное дело
Пришедшие к власти большевики обрушились с репрессиями на всех — на бывших слуг царизма, на прежних соратников по борьбе с этим самым царизмом (эсеров, меньшевиков, анархистов). Пешкова занялась привычным делом: помощью пострадавшим от государственного террора, теперь уже советского. Вместе с группой виднейших общественных деятелей того времени создала Московский Политический Красный Крест — организацию не столько влиятельную, сколько знаковую. И сумела, несмотря ни на что, многим помочь.
Ее опять выручал особый статус. С точки зрения новых хозяев страны вредная дама, без конца досаждающая, протестующая, уличающая, выступающая с заявлениями. К тому же, как оказалось, хранительница эсеровского архива (ЧК завело на Пешкову дело). Но при этом жена Горького. Ленин у нее на квартире «Аппассионату» слушает! Плюс ко всему весьма своеобразные отношения с Дзержинским (надо ли напоминать, что он почти наш земляк и в Минске ему тоже стоит памятник).
При царе Пешкова помогала не только однопартийцам, но и всем, кто нуждался в помощи, поддержала как-то сидевшего в тюрьме молодого чахоточного революционера по фамилии Дзержинский. «Железный Феликс» это помнил. Говорил примерно так: мы с Пешковой хоть и ругаемся, но если что-то в жизни переменится и я снова окажусь в тюрьме, она опять мне передачи будет слать. Поэтому запросы ее в корзину не выбрасывал. А в 1920-м неожиданно поддержал в очень важном деле. Для нас это интересно, потому что в 1924 году Пешкова приехала в Минск.
По просьбе Варшавы
Это было после советско-польской войны 1919-1920 годов. О страданиях красноармейцев, оказавшихся тогда в польском плену, об издевательствах, о голоде и тифе в лагерях военнопленных написано немало. Но ведь и в красном плену находились тысячи польских солдат. ВЧК по всей стране арестовывало поляков — интеллигенцию, ксендзов. И содержались они тоже не курортных в условиях. По окончании военных действий встал вопрос об облегчении участи находящихся за колючей проволокой (с обеих сторон) и о последующем обмене. Были учреждены должности уполномоченных Российского Красного Креста в Польше и Польского Красного Креста в советской России. Предполагалось, что их займут люди с именем, при этом политически независимые. В Польше интересы Москвы стала представлять знаменитая общественная деятельница Стефания Семполовская. Поляки потребовали, чтобы у нас их представительство возглавила Екатерина Пешкова. Кремль кандидатура не устроила. Но Дзержинский неожиданно заявил: пусть! Проблему все равно решать надо. И настоял на своем. Другое дело, что включил в создаваемую структуру своих осведомителей, но Екатерина Павловна об этом не знала. Пешкова получила мандат на право посещения любых мест содержания пленных и интернированных поляков. Моталась по стране, эти места проверяя. Тогда, в частности, побывала и в Минске.
Минск, 1917 год
Михаил Николаев, фактически второй муж Екатерины Пешковой, после февраля 1917-го занял в Минске должность начальника политотдела Западного фронта. Постоянно выезжал на передовую. В письмах Пешковой с отчаянием сообщал, что все рушится. Попытки решить любой вопрос оборачиваются многочасовыми пустопорожними совещаниями, переходящими в межпартийные и межведомственные споры. С ненавистью пишет о большевиках: «безумцах из «Бесов», «тупицах», «дураках». Подробно описывает, как они в Минске враз перетрусили в дни корниловского мятежа. При этом население пребывает в какой-то нелепой эйфории.
Единственное, что он смог тогда реально сделать, — организовать школы грамотности для солдат. Помочь согласились приехавшие в Минск американцы из христианской лиги (квакеры). Но их объявили контрреволюционерами.
Фразы из его последних минских писем: «более поганого времени не было», «грядет безвластие», «анархия темных людей», «лучше не дожить до этого кошмара».
Искусство возможного
Уполномоченной бюро Польского Красного Креста в РСФСР (позднее в СССР) она оставалась до середины 1930-х. Должность не дипломатическая — но все же с международным статусом. Это дало возможность Екатерине Павловне параллельно создать другую правозащитную структуру. В 1922 году в Москве появилась (причем официально) организация с диковинным названием «Е. П. Пешкова. Помощь политическим заключенным и ссыльным». Сокращенно «Помполит». Так началась самая потрясающая страница ее биографии.
Символом советских политических репрессий считается 1937 год. А до него? Ведь тоже сажали. Да, по сравнению с годами большого террора это период еще относительно «вегетарианский». Но что это значит? Не будем сейчас говорить о шумных процессах вроде дела «Промпартии» или нашего «Саюза вызвалення Беларусi». Однако угодить под карающий меч мог кто угодно. Недавний белый или зеленый, казалось бы, прощенный после гражданской войны, все равно он потенциальный враг народа. Крестьянин, не обеспечивший хлебопоставки, нэпман или кустарь-ремесленник, не выплативший налог, — это все экономические вредители. Православный священник, ксендз, раввин — мракобесы. В Белоруссии имелись свои специфические категории жертв, скажем, этнические поляки или жители приграничных зон, сочтенные подозрительными и поэтому подлежавшие высылке. Групп риска было множество, рубил карающий меч наотмашь, не щадя ни родню жертв, ни совсем случайных людей.
Пешковский «Помполит» взвалил на себя тяжкое дело защиты если не самих посаженных (им уже вряд ли поможешь), то хотя бы их жен, детей, близких. Адрес: Москва, Кузнецкий мост, дом № 24, квартира 7, знал весь Союз. Здесь три дня в неделю Екатерина Павловна вела прием, и в эти дни на Кузнецком десятки людей ждали встречи с ней. А еще почтальоны таскали тяжелые сумки с бесконечными письмами. Реально «Помполит» мало чем помогал. Иногда деньгами. Иногда продуктовой посылкой. Обращением в инстанции, нередко остающимся без ответа. Но это была хоть попытка обратить внимание на людские беды. Реально все держалось на Пешковой — на ее статусе «жена Горького» и уполномоченной Польского Красного Креста, на личных связях, дипломатичности в одних случаях и угрозах скандала в других. Порой удавалось провернуть хитрые комбинации. Например, через Пешкову за границей элементарно выкупали у советской власти арестованных родственников. Или устраивали обмен на, условно говоря, попавшихся за границей коминтерновцев. Говорят, политика — искусство возможного. Искусством возможного была деятельность Екатерины Павловны.
Есть книга «Дорогая Екатерина Павловна…». Это сборник писем жен, матерей и детей политзаключенных 1920-1930 годов (выборка из архивов «Помполита»). Читать трудно. Книга — сконцентрированный сгусток боли. Но приведем некоторые сюжеты, связанные именно с Минском и Белоруссией.
Письмо крестьянки Стефании Карбанович из Самохваловичей. У нее арестовали мужа. За что, семье не объяснили, но беременную жену с пятью детьми (последний родится в ссылке) отправили в Сибирь под Каинск. Сейчас голодают. Стефания умоляет, чтобы ей сообщили, где сейчас муж, и просит, чтобы хотя бы младших детей приняли в детдом, а то там говорят, что своих таких же хватает. «Помполит» пришлет гражданке Карбанович крошечный денежный перевод, а про мужа сообщит, что в живых уже нет.
Семья раскулаченных Казакевич из-под Кричева: муж, жена, четверо маленьких детей, старуха-мать и полуслепая племянница. Сейчас все они в лагере спецпереселенцев под Северодвинском. Положение отчаянное. Просят, чтобы хотя бы двух младших детей (до 10 лет) и бабушку разрешили родственникам забрать к себе. Пешкова за Казакевич ходатайствует. Двух детей забрать разрешат. Остальные останутся в лагере.
Жена священника Бразовского (Червенский район). После ареста мужа ее с детьми (которых семеро!) выгнали из дома и поселили в сарае. Голодают, работы не дают, хотя сама Бразовская учительница. «Помполит» пришлет ей небольшие деньги. На письме пометка Пешковой помощникам: «Сделать справку для переговоров».
Катя и Вова Вощинины, 18 и 7 лет (Минск, Провиантская, 22). Просят, чтобы их арестованного по 58-й статье отца, бывшего юрисконсульта Минкоммунхоза, с лесоповала перевели на более легкую работу. Он совершенно болен. При этом отличный специалист, знает три языка. Пешкова отвечает, что будет ходатайствовать.
И таких историй толстый том.
Начальники спецслужб
Ей удавалось что-то сделать при Дзержинском. Меньше — при Менжинском. Совсем мало и с большим трудом — при Ягоде. В 1938-м при Ежове «Помполит» закрылся окончательно. Пешкова была бессильна. Даже своего главного помощника Михаила Винавера не смогла защитить от ареста. Ежова сменил Берия, и за его сына внучка Екатерины Павловны Марфа вышла замуж. Ирония судьбы! Мрачный глава советских спецслужб и главная советская правозащитница стали родственниками. Впрочем, Лаврентий Павлович встреч с Екатериной Павловной избегал. Но все-таки она была женой Горького. И официально до конца дней состояла при наследии знаменитого мужа — музеи, выставки, редактура писем для собрания сочинений, консультации в архиве Горького при Институте мировой литературы. Говорим официально, потому что реально после смерти Сталина главным ее делом стали реабилитация и помощь старым знакомым, пережившим лагеря. Умерла в 1965-м.
Переписку Адама Богдановича и Максима Горького московский Институт мировой литературы им. А. М. Горького РАН передал в Минск. Горький писал про молодую жену, а Богданович — про очаровательную свояченицу. И никто не знал, как повернется жизнь…
Автор: Сергей Нехамкин