Тадам… тадатададам… тамтарарарарарам… Звучало издалека, звучало давно. Солнечный луч отразился белым на шершавой поверхности покрытой сиреневой краской крышки уже немолодого фортепьяно. Давно звучало «тарамтарарараратарам» из-под этого недвижимого старого дерева, которое теперь, словно саван накрывало белые клавиши. Пыли не было, её иногда протирали. Но кому нужен чистый, но напрочь расстроенный инструмент. Недавно привезли целую партию, только из нового дерева, поставили в зал. Рядом с новыми отполированными до блеска инструментами фортепьяно выглядело как грязное бесформенное пятно. Покрытое перламутровой сиреневой краской с лёгкими кружевными узорами, оно было сыграно в винтажном стиле, что придавало ему особый характер среди окружавшего его чёрно-белого однообразия.
Ремонтные работы были в самом разгаре, и инструмент ощущал себя в эпицентре событий. Нет, фортепьяно не было строительным инструментом, но оно помогало, оно поддерживало строителей, всегда вовремя попадая им под руку. Будучи вешалкой, подставкой, обеденным столом, ящиком для хранения шурупов, фортепьяно было преисполнено невероятной гордости за свою нужность. Хотя где-то далеко в струнах души звучал детский голосок: «Мама, не нужно складывать на инструмент вещи! Ольга Михайловна не велела нам этого делать, она сказала инструмент может расстроиться!»
«Расстроиться». Слово повисло в воздухе и приобрело протяжённое звучание. Расстроиться можно, когда ты никому не нужен, а если ты жизненно необходим, то можно только радоваться. Фортепьяно довольно часто расстраивалось, точнее, оно было расстроенно последние пять лет своей жизни, и чем больше оно расстраивалось, тем меньше в нём была необходимость.
Не все считали фортепьяно ненужным. Недавно устроившаяся на работу низенькая желтоволосая девушка подошла как-то к фортепьяно, провела рукой по скользкой крышке и сказала: «Как много трещин!», и принесла сиреневую краску. Через неделю трещин не стало. Никогда ещё фортепьяно не ощущало себя таким нужным! В тот момент, когда тонкая кисть художницы завершала последний рисунок, время длилось бесконечно долго, ведь когда с нами происходит что-то хорошее, мы мечтаем, чтобы это длилось вечно.
«Смотрите, Татьяна Викторовна! Вот теперь сюда можно поставить цветы!» Цветы! Что может быть лучше цветов! Вот когда тебе дарят цветы, разве это не подтверждение того, что тебя очень ценят? Желтоволосая художница принесла белую кружевную салфетку и фиолетовую вазочку. В тот момент, когда она расстилала кружево вдоль поверхности инструмента, в зал вошла высокая женщина с короткой причёской.
Несколько лет назад эта женщина часто открывала крышку фортепьяно и твёрдо, с невероятной уверенностью исполняла музыку. Потом её назначили на более высокую должность и дни, наполненные детским смехом, остались для неё в прошлом. Теперь она не проводила уроки пения, не ползала на коленках по полу и не показывала «трусишку зайку серенького», теперь она сидела за письменным столом в кабинете. Она уже давно забыла, что в её детстве она сначала села за инструмент, а потом, уже когда учителя стали жаловаться, что Таня вместо того чтобы выполнять на уроке задание ползает по полу и поёт, вот только потом родители уговорили Таню сесть за стол.
Татьяна Викторовна очень долго шла к своей цели, и, наконец, дошла. Она стала директором и зарабатывала «приличные деньги» – всё, как мечтали её родители. В тот вечер она долго сидела за столом, не отрываясь от компьютера. «Достали! Всё в последний день! Невозможно так уже», – проносилось в её голове, но внешне она сохраняла абсолютное спокойствие, она же начальник и не должна показывать свою слабость.
Поставив последнюю точку в договоре, она просто взяла и захлопнула крышку ноутбука. На секунду она пожалела об этом, вспомнив, что, как говорила мама, при работниках лучше не срываться. Но когда Татьяна Викторовна огляделась по сторонам, она обнаружила, что скрываться, собственно, не от кого, рабочий день закончился пару часов назад и, естественно, не было ни души на рабочем месте. «Конечно, кто станет так задерживаться на работе, кроме меня», – подумала она, хмыкнула и напряжённо сморщила лоб. Работа никак не могла её отпустить. Чтобы ощутить завершённость, она решила проверить, в каком состоянии находятся кабинеты. Обычно после каждодневного нашествия детей состояние это было весьма плачевным.
Татьяна Викторовна вышла в коридор. Перешагнув через строительный мусор с мыслью «уберу завтра», она подошла к первой двери, потянулась за ключом, но что-то её остановило. Она заметила движение в конце коридора и громко вскрикнула. «Господи, какая дура! Сама же заказала новый баннер, который из-за своей чистоты отражает всё, как зеркало. Нельзя столько работать, скоро уже саму себя узнать не смогу». Она дошла до конца коридора и остановилась перед баннером. «Неплохо сделано», – подумала она, проведя рукой по гладкой поверхности.
То, что она увидела дальше, вызвало на её лице раздражение. «Сколько раз я говорила им закрывать зал!». Она прислонилась к двери и начала искать ключ. Вдруг она почувствовала дуновение ветра. «Ещё и окно открытым оставили!». Татьяна Викторовна широко распахнула дверь и решительными шагами пошла к окну. «Странно, закрыто, а остальные вроде и не открываются. Она посмотрела на часы. 12 часов. Тут она заметила резкое подёргивание секундной стрелочки. «Ясно. Будем менять батарейку. 12 часов всего, куда торопиться…».
Татьяна Викторовна направилась обратно в свой кабинет, достала из ящика батарейку и вернулась в зал. «Чёрт, они все стулья в учебный класс забрали!». Она со вздохом облокотилась на фортепьяно, которое весьма кстати стояло прямо под часами. «О, отлично, наконец-то этот бесполезный инструмент пригодится». Она сняла туфли и, забравшись на фортепьяно, стала менять в часах батарейку.
Довольная проделанной работой, Татьяна Викторовна спустилась на пол, разгладила руками юбку и посмотрела на фортепьяно. «Спасибо, верный друг!», – произнесла она и легко похлопала рукой по инструменту.
Чувства, которые, должно быть, испытало фортепьяно во время операции по смене батарейки, были довольно противоречивыми. Мало кому понравится, когда на него встают ногами, но искренняя благодарность, которая прозвучала из уст Татьяны Викторовны, и нежность её рук, рук, которые невозможно перепутать с чужими руками – всё это затмило чувство обиды и навеяло тысячу далёких воспоминаний.
Таня выросла, но руки её не изменились, только мозоль на указательном пальце исчезла, потому что она перестала писать прописи ручкой, ещё появился маникюр, но в целом, руки остались прежними, такими хорошо знакомыми, такими родными.
И сейчас эти руки почему-то захотели открыть крышку инструмента и что-нибудь сыграть. Татьяна Викторовна медленно опустилась на банкетку, и музыка захватила её. Она играла, не думая о том, что нужно проверить порядок в кабинетах, закрыть все окна, собрать валяющиеся на полу бумаги, она не думала о том, что сегодня ночью она как обычно придёт домой, примет тёплую ванну, а потом будет в очередной раз пересматривать отчёты своих коллег, она не думала о том, что до дома она поедет на такси, так как общественный транспорт уже не ходит, она позволила себе не думать ни о чём.
– Таня, сколько можно!? Ты бы лучше готовилась к экзаменам!
– Мам, ну ещё чуть-чуть.
– Знаю я твоё чуть-чуть!
Хлопок.
Татьяна Викторовна испуганно прижала свои пальцы к губам. Нет, эти шрамы не пройдут.
Комната была залита солнечным светом. Ехать на такси не пришлось, уже наступило утро.
***
Татьяна Викторовна вытряхнула из кошелька мелочь, отсчитала шестьдесят рублей и стала ждать, пока кофе машина выдаст ей стаканчик с энергией на весь день. Она больше не хотела вспоминать об этом ужасном и в то же время прекрасном утре. «И что на меня нашло… Прости меня, мама».
Рабочий день начался. Поздоровавшись с рабочими, которые с утра по раньше начали сверлить стены, Татьяна Викторовна, перешагнув через кучу строительного мусора, который она так и не убрала, зашла в свой кабинет и закрыла дверь. Весь день её клонило ко сну, но она преодолевала свою слабость, ведь она всегда могла себя контролировать. Всегда, но только не сегодня. Татьяна Викторовна не могла сосредоточиться на работе, почему-то ей в голову приходили абсолютно ненужные мысли. Ей вдруг захотелось пойти в театр, она даже посмотрела Афишу в интернете, но дойдя до спектакля «Несколько дней из жизни Обломова», испуганно захлопнула ноутбук. «В таком состоянии находиться невозможно! Я так скоро и курить начну». Когда у Татьяны Викторовны что-то не получалось, она всегда боялась начать курить. Она ясно помнила, что, когда она была просто Таней, ей стоило огромного труда курить бросить.
«…просто Таня… Ну уж нет, пора с этим заканчивать», – произнесла она в слух и крикнула: «Света!».
– Да, Татьяна Викторовна.
– Скажи рабочим, чтобы старый инструмент выбросили, раз у нас новые рояли есть.
– Хорошо, Татьяна Викторовна.
И Татьяна Викторовна начала работать, только вечером она, услышав грохот, оторвалась от ноутбука и выглянула из кабинета. Рабочие спускали вниз фортепьяно. А вечером, когда Татьяна Викторовна шла на остановку, она его увидела. Оно стояло во внутреннем дворе недалеко от окон директорского кабинета. Татьяна Викторовна посмотрела наверх и крикнула рабочим: «Что же вы его не выкинули?».
– Не влезает в машину, нужно разбирать.
– Разбирать? – произнесла она.
«Разбирать». Повторила про себя ещё раз. И тут Таня бросилась к инструменту, обхватив его руками.
– Нет, нет! Что вы?! Только не разбирать, оставьте его в покое!
Рабочий удивлённо посмотрел из окна на Татьяну Викторовну и не без удивления сказал: «Ну, пусть стоит».
В этот момент Татьяна Викторовна осознала, как смешно она выглядит, гордо выпрямилась, развернулась и пошла на остановку. Позади она услышала звук разбитого стекла, ей показалось, что стекло разбили о что-то деревянное. Она содрогнулась всем телом, но не смогла заставить себя обернуться.
– О, смотри! Пианино! Вот прикол!
Послышался грохот и несколько ритмичных ударов крышкой.
Татьяна Викторовна ускорила шаг.
«Тадададам! Татадам!».
Хаотичные удары по клавишам.
Татьяна Викторовна уже практически бежала, она не заметила, что не только её работа, но и остановка остались далеко позади. Она бежала прямо, не оборачиваясь. Звуков инструмента уже не было слышно, но они по-прежнему звучали в её голове. Она плакала. В последний раз она плакала пять лет назад, когда умерла мама. Зачем же плакать теперь, она не должна себе такого позволять.
Через неделю Татьяну Викторовну повысили, она не зря проводила столько времени за ноутбуком. Она больше не могла вернуться в свой любимый кабинет, она больше и не считала его любимым, всё, что осталось в её памяти о последних днях работы – это хаотичное «тадададам» под окнами, крики детей и тяжёлые удары о дерево.
Фортепьяно продолжало нести радость детям, оно наконец-то было нужным. Каждый, кто проходил мимо, открывал крышку и делал несколько ударов по клавишам. В последний раз фортепьяно производило так много звуков, когда Таня, будучи студенткой ежедневно упражнялась в игре, когда она играла и пела своим удивительным голосом. Фортепьяно не нравились те звуки, которые производили дети, но память о том вечере, когда Таня снова играла на нём, и когда она бросилась всем своим телом на инструмент, когда нежно провела по нему рукой – только воспоминания об этом дне, давали инструменту новые силы. Фортепьяно с радостью вступало в детские игры, и пусть сиреневая краска на поверхности крышки облупилась, пусть немного древесных щепок отлетело по бокам, главное, что больше не было ненужного мусора на поверхности фортепьяно, не было строительных инструментов, не было пустой декоративной вазы с давно завядшими цветами. Был только инструмент и были только звуки.