Дон Кихот христианства и прораб духа Н.А. Бердяев с трудом перешагнул от марксизма к идеализму и отмечал: «Русские– максималисты, и именно то, что представляется утопией, в России наиболее реалистично»©.
Противоречия абортивных модернизаций разрубало строительство «Рая божьего на Земле». Могучий пласт традиционного общества резонировал с утопией. Кардинальные российские изломы предопределяла подземная работа мыслящего духа, социально-культурные диссонансы и обостренное чувствование справедливости.
Не злоупотребляя революционными фразами, можно сказать, что на срезе веков в отдельно взятой России с уходящей натурой дворянских гнезд было море надежд, всплесков с рецидивами социо- исторических болезней и декаденством. А также– множество экстремистов, жрецов и жертв с трагическим изломом на челе. Соблазны активизма, революционные бациллы и знаки кровоточия решали судьбоносные проблемы войны и мира, свободы и справедливости, демократии и традиционализма.
Как обычно, на кризисную эпоху пришелся колеблющий доктрины исторического материализма духовный взлет. Культура «Серебряного века» зажгла кому- то нужные – и не только краткосрочные– Звезды. Золотой век ценил креативность, а серебряный– блеск. Это сияние с необычайными всплесками русской философии, поэзии и живописи. Однако хор Серебряного века выступал без одиночного гения-солиста. В 1903 году от Р.Х. в Зимнем Дворце прошел последний бал, а двумя годами позже вышло в свет первое эстетическое произведение В.И. Ленина «Партийная организация и партийная литература».
После «зеркально» отраженной в творчестве Л.Н. Толстого «пробной» революции четырех- полушарный орел Империи, одна голова которого смотрела на Запад, а другая– на Восток, был забрызган кровью. Волна 1905 года («первая молния грозы») расколола традиционный монолит, однако Россия с бесконечными просторами и гоголевской птицей- тройкой оставалась распростертой под властью царя с «божественной» поддержкой «святого черта» Г. Е. Распутина (Новых). Империя с новым выборным органом власти не была «впереди планеты всей».
Начавшаяся «бескровной идиллией» февральских дней (по Юлианскому календарю) кровь и почва пасхально- русской революции как «расплавленной государственности» (Д. Мережковский), очистительного избавления от Коробочек, Чичиковых, Ноздревых, иногда обижавших отпевальной взяткой попов и скачка к новому Небу творила большие и маленькие чудеса. Осуществил ее не воспетый М. Горьким пролетариат и «сверх-сознательные» братишки- матросы, а рожденная петровским духом и фартуком «цивилизованная» интеллигенция, которой удалось убедить («соблазнить») значительную часть народонаселения. Власть нужна была не
для пополнения банковских счетов, а реализации Идеала и Сверхчеловека.
Искавшей Бога революции- 1917 в стране с устойчивой женской доминантой и матерно- лирическими есенинскими интонациями повезло больше, чем Парижской коммуне. Космический Корабль породили Идеал и глубинные представления о человеке. Только произрастающее из самой жизни дает и цвет, и плод. Ненаучная идеальная грань марксизма прочно входила в «иоановский» менталитет и прорывала капиталистическую цепь в наиболее слабом звене. Русские идеалисты выскочили из европейской колеи. Импульсы христианства и коммунизма противоречиво сочетались и усиливали друг друга.
Дягилевские балетные антрепризы захватывали мир, а глубоко понимающий «тактику» и «момент» революционного искуса пассионарный В.И. Ленин пошел «другим путем». Партийный активист иногда оказывался в самом крошечном меньшинстве и как наследник К. Маркса по прямой показал, что в русском пространстве время течет с иной скоростью. Любая необходимость реализуется и художественно дополняет себя в пределах порождающей сущности. Профессиональная партия технологизировала инстинкт веры. Большевизм «привился» вследствие заложенной в нем старой правды и не только на партийные взносы.
Для понимания сложного воздуха революций желательно не забывать о «денежной стороне» с постоянно увеличивающейся степенью актуализации. Предметом спекуляций и дилеммой мистификации и тайны по- прежнему остаются проблема «эксов», документов Сиссона и «золотой немецкий ключ большевиков» в русской революции.
Новые смыслы требовали новых форм. Революционаризм совершается за судьбу. Трудно представляемый без звуков «Интернационала» и красных флагов радикальный циклон был возвращением к равенству и поиском невидимого града Китежа. На языке символов данная легенда говорит о непобедимости вечного Солнца Правды. Справедливость обреталась через потерянный рай.
На советские святцы влиял не только смысл, но и образ русской революции, повернувшейся немного задом ко всем Венерам и Аполлонам в Летнем саду. В судьбоносной сцене штурма Зимнего дворца из фильма С. М. Эйзенштейна «Октябрь» (1927 г.) густая толпа матросов и солдат бежит через Дворцовую площадь вслед за стреляющим броневиком. Это пример не просто отражающего, но и созидающего художественного образа. В анти- романтичной реальности все могло случиться слегка иначе.
Однако восприятие кардинального момента было таким жизнерадостным, что автор афоризма «История– это политика, опрокинутая в прошлое» ортодоксальный марксист М.Н. Покровский предлагал счет времени вести от «действительно мирового события»– революции. Согласно авторитетному мнению, это было бы разумнее, нежели считать время «от Рождества Христова».
Реализуя утопически- пророческие сны Веры Павловны о «вольном труде в охоту», красоте жизни и «вознаграждении сполна по своим разумным
потребностям», мир-дух «партия» трансформировался в корпоративную общину и программиста народного счастья. Не последнюю роль в победе большевиков сыграло имя, на редкость удачно выбранное для не избыточно грамотной страны. Название и имя инициируют революционный контакт с массой.
Целью новых апостолов было повышенное функционирование всех сфер-слоев бытия. Не убоявшаяся министров Временного правительства архи- активная политическая группа захватила банки, вокзалы и телеграф. Поэтика очень- очень сильной и не ветвистой власти присваивала права религии, национализировала Эрмитаж с большим количеством масонских экспонатов и Русский музей.
Рожденный в широкой ростовской степи молодой станичник М.А. Шолохов в целом чувствовал себя свободно в свободной стране, написал роман ассоциативных бескрайностей «Тихий Дон» и иногда страдал от обвинений в плагиате. Как и в «Войне и мире», в данном эпосе активно взаимодействуют народ и личность. Шолоховские герои глубоко чувствуют в драматично- трагические моменты истории и личной судьбы. «Орел степной, казак лихой» Григорий Мелехов чутко ощущал шорохи жизни и стоял перед альтернативой борьбы за красный или белый не «иконный» идеал. В народе остаются только самые корневые связи. Мелехов пришел на порог опустевшего дома согласно зову рода. Григорий и Аксинья – такие же внутренние Боги и мировые образы, как Тристан и Изольда, Ромео и Джульетта, Евгений Онегин и Татьяна Ларина.
Совокупность представлений, охватываемых понятием «Дон», была исторически изменчивой. В ранние времена самый любимый герой казачьей песни выступал как мифический прародитель (отец- батюшка) и кормилец, а в более поздние – как путь-дорога в Южном Федеральном Округе, соединяющая разделенные части пространства и раздвигающая его границы. Зеркальной лентой блестящего серебра извивается Дон среди полей по широкому степному раздолью.
В поднятой целине эпохи трагический смысл приобретала судьба «белого дела» без внятной идеологической программы, но с определенным количеством полков Иисуса. Данное течение с не совсем черно- белым мышлением тоже любило широкие реки и степи, воплощало отдельные грани русской идеи и пело красивые песни. В частности– почти безвестный в своем Отечестве хор донских казаков под дирижерством С.А. Жарова.
После 1917 года не сразу наступил 1991-й. В затвердевающей общественной коре новую августейшую вертикаль и зависящий от рождаемых образов народ с сельхоз- загаром притягивало будущее. Ленинский декрет «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» (январь 1918 г.) гарантировал трудящимся свободу совести и невозможность уклонения от гражданских обязанностей по религиозным мотивам. В 1922 г. не только на бумаге родилась Всесоюзная пионерская организация – одна из форм гармоничной политической акселерации детей-подростков как завтрашнего народа.
Каждый общественный всплеск выносит на поверхность не только
светлое начало бытия. Осенью того же года потребовалось два парохода («Пруссия» и «Бургомистр Хаген»), чтобы вывезти часть интеллигентов обще- европейской известности, против которых не могли применяться обычные меры. Эмигрантская философия и литература в целом имели ослабленную духовную потенцию. В том же приснопамятном году не вернулся из гастролей и остался в Париже достославный уроженец Вятской губернии Ф.И. Шаляпин.
«Октябрь уж наступил…», а большое искусство как всегда торопило жизнь. При метаморфозе Третьего Рима в Третий Интернационал как образ земного рая возбуждался интерес к социальному футуруму. Первые художественные утопии, подобные «Красной звезде» А.А. Богданова, родились еще до революционного излома. В 1920-е гг. от Р.Х. данную струю продолжили лавроносные «Певущей зов», «Отчарь», «Откоих», «Пришествие», «Преображение», «Иорданская голубица» светлокудрого С. Есенина, «Белая индия» Н. Клюева, «Ладомир» В. Хлебникова, «Грядущий мир» Я. Окунева, романы в прозе А. Демидова, В. Никольского, А. Палея.
В противовес рождались альтернативные истории и антиутопичные романы- предупреждения А. Платонова и Е. Замятина. Узловой темой в советской фантастике стала космическая революция– «Аэлита» и «Гиперболоид инженера Гарина» А. Толстого, «Борьба в эфире» А. Беляева, «Крушение республики Итль» Б. Лавренева, «Я жгу Париж» Б. Ясенского. И тому подобное. Члены ОПОЯЗа (общество изучения поэтического языка) критиковали подход к искусству как к «системе образов» и упирали на формалистский тезис о сумме приемов художника.
Добытчик радия из тысячи тонн словесной руды В.В. Маяковский в поэме «Про это» (1923) отстаивал идеал человека, целостного в общественной и личной жизни. Стихотворение «Венера Милосская и «Вячеслав Полонский» (1927) направлено против тех, кто в Элладу «плывет надклассовым сознанием». В финале пьесы «Баня» будущее как эстетический идеал вбирает все лучшее и отбрасывает все дурное– машина времени, мчащая людей в 2030 год, выплевывает Победоносикова и других бюрократов. Счастлив Поэт, касающийся пером современников при выходе истории из берегов.
В трехмерной скульптуре И.Д. Шадра «Булыжник– оружие пролетариата. 1905 год» совмещаются в неразрывное целое красота духа с вечной элегантностью формы. Напряженность борца- пролетария роднит его с «Дискоболом» Мирона, а волевая устремленность– с «Давидом» Микеланджело. Взыскательный и хорошо знающий анатомию зритель в момент созерцания данного монументального арт-продукта забывал о своих познаниях.
Четкостью форм и ясностью силуэта отличился «Мавзолей В.И. Ленина» архитектора А.В. Щусева (1930 г.). На Всемирной выставке в Париже скульптор В.И. Мухина («Рабочий и колхозница») получила «Гран-при». На сцене Большого театра в 1927 годы поставился-прославился балет «Красный мак» (композитор Р. Глиэр, либретто М. Курилко), посвященный советско -китайской дружбе. В том же году художники группы «Бубновый валет»
ретроспективно экспонировали в Третьковской галерее живописно- пластические этюды в стиле постмодернизма- фавизма- кубизма.
Художник-философ К.С. Петров- Водкин активно ассимилировал неземной и несколько отстраненный дух иконописи. Центральным персонажем холста «Купание красного коня» (1912 г.) является не всадник, а именно пылающий четвероногий конь как фаталистической символ России. Данный призывный образ чем-то напоминал аналогичное животное Георгия Победоносца на древних иконах.
Героизм- самопожертвование просвечиваются на полотне «Смерть комиссара» (1928 г.). Революция представлялась грандиозным и страшно интересным делом. Настойчивый искатель собственного стиля из волжского городка Хвалынска увлеченно рисовал и русские иконы, и вождей, и «рядовых» мирового пролетариата. Он неоднократно и краткосрочно (долго не мог) бывал за границей и стремился претворить в искусстве явление, человека, Вселенную во всей сложности и глубине. Искание монументальных форм и влюбленность в сильный колорит сложились в простые утвердительные сюжеты.
В советской версии бытия созидательная триединая роль публицистики как «коллективного пропагандиста, агитатора и организатора» обнаруживалась в журнальных экзерцициях высоких партийных членов с революционным стажем, «ответработников» РАППа (Российской ассоциации пролетарских писателей) и головных писателей страны. Как и мудрая политика с не очень чутким отношением к оппозиции, пламенная публицистика утверждала завтрашний день и приближала будущее.
В застывающей революционной лаве функции эмбриона официальной идеологии как социального цемента исполнила философия Гегеля. На первом плане оказалась диалектика. Обличенная в риторику «диалектического материализма» смесь платоновско- гегелевских идей с атеистической версией хилиазма (представления о «тысячелетнем периоде торжества правды Божьей на земле») стала метафизическим базисом советского планифицируемого общества. Идеология как в определенном смысле ложное сознание не задавала вопросов и хотела быть шире и выше культуры.
В отличие от современных партий, конкурирующих на «политическом рынке» за думские мандаты, ВКПб- КПСС была моно- правящей структурой без юридических рефлексий и особым «постоянно действующим» собором, не допускающим участия своих членов в братствах и ложах. Этот собор- партхозактив и вершил все дела– согласование интересов, разрешение или подавление конфликтов. В партии монолитно-соборного типа не допускалось «единичное», фракционность и нестандартные оценки.
В «окаянные дни» верхи могли, а низы хотели. Официальные волхвования тотальной вертикали асимптотически сближали ментальные идеалы и мифы с бытием и тканью жизни. Социальные эйдосы становились практически достижимыми и просвечиваясь как реальные повседневности. Органическая сумма индивидуальных сил, страстей и интересов возбуждала социальный экстрим и метаморфозу идеального в материальное. Внутри
каждого Ивана Миллионного совершалась Революция по переходу от Ветхого человека к Новому. Человек в «железном потоке» истории каплей сливался с массами. Или, выражаясь в ключе фроммовской альтернативы, простые индивиды могли быть в Истории и иметь ее.
«Мы на нашем конце земного шара не убегаем в сказку от реальности– писал оставивший светотень в истории режиссер С. М. Эйзенштейн– но делаем эту сказку реальностью»©.
С. Емельянов