Автор: Алексей Филиппов
В самолете меня трясло. Я такого от себя не ожидал. Неужели уже на этом этапе моя нервная система дала сбой? Почему все остальные ведут себя спокойно, а я не нахожу себе места? Почему? Неужели я настолько слаб? Отчего эта дрожь в коленях? Отчего резь в животе?
Я хотел встать с кресла, но охранник быстро и строго, без какого-либо намека на вежливость, вернул меня обратно.
Попытавшись еще раз взять себя в руки, я прикрыл глаза и тут же увидел свою мать. Это была минута нашего прощания. Она стояла за решеткой в радостной толпе, пытаясь удержать на лице вымученную улыбку. Я хотел уж, махнув ей напоследок рукой, отвернуться, но тут услышал голос моего лучшего друга Алекса.
- Как хорошо, что я один на всем белом свете, - прошептал он, склонившись ко мне.
- О чем ты? – вскинул я на друга глаза.
- Мне очень жаль твою мать, - еле слышно вздохнул Алекс. – Матерям очень трудно перенести изоляцию детей в зоне. Им гораздо труднее оставаться здесь, чем нам будет там.
И после этих слов друга огромный ком жалости набух вдруг у меня в горле, мешая дышать полной грудью. Ведь она же просила меня не делать этого. Много раз просила. Захотелось обнять мать, попросить у неё за всё прощения, поцеловать её, но мне в тот миг не дали на неё даже взглянуть. Десяток охранников умело оттеснил нас к входу в терминал, прикрыв своими мощными телами не только мою мать, но всю нашу прошлую жизнь. А впереди была зона.
Успокоиться я так и не смог. И когда в третий раз я попытался встать с кресла, главный охранник сделал мне предупреждение. С моей стороны было весьма глупо начинать жизнь в зоне с предупреждения, да только я ничего не мог с собою поделать. Я сегодня никак не мог совладать со своими нервами. Это очень плохо, а хорошо было только то, что полет на этот раз оказался непродолжительным.
После приземления калейдоскоп событий замелькал так стремительно, что я как-то сразу же позабыл обо всех своих беспокойствах.
Подгоняемые гортанными командами охранников в черном одеянии, мы суетливо засеменили к выходу, потом побежали вниз по ступенькам трапа и тут же попали в крепкие руки сотрудников зоны. В считанные секунды нас распределили по отрядам и посадили в транспортные капсулы. Всё это произошло столь стремительно, что я даже не успел попрощаться с Алексом. Я знал, что ему суждено быть в другом отряде, но не предполагал, что распределение по отрядам будет таким скорым.
И вот мы уже в просторном зале карантинного центра. Вот оно первое испытание зоной.
- Раздеться! – прорычал неведомо откуда дребезжащий металлический голос. – Быстро!
Мы стали торопливо снимать одежду и бросать её огромную металлическую корзину. Теперь на все время изоляции единственной одеждой для нас будет специальная пятицветная роба. Только она. Но оказалось, что до робы нам еще далеко.
- Догола! – продолжал командовать голос, видимо заметив, что не все решились расстаться с нижним бельем. – Всем догола!
Как ни боролись защитники прав человека с такими дикими традициями зоны, но Комитет сумел настоять на своем и продолжал потчевать нас разнообразными унизительными процедурами, из которых прогулка нагишом по белоснежному кафелю была весьма безобидной.
Затем мы прошли в следующий зал. Он оказался не столь просторен, как предыдущий, но было здесь также бело и чисто. Через весь зал от стены до стены проходил неглубокий прямоугольный желоб, а примерно в полуметре от этого желоба, на высоте не более метра был установлен блестящий поручень. Надзиратель в голубой тунике построил нас в ряд напротив желоба и дал каждому выпить какой-то желтоватой микстуры. И только после того, как все мы испили неведомого нам снадобья, надзиратель заговорил.
- Главные достояния зоны – чистота и равенство, - говорил он, неторопливо прохаживаясь перед нами. – Чистота, равенство и постоянный контроль. Именно на этих принципах построена вся жизнь зоны. Все должны начинать здесь в равных условиях. Здесь нет понятия «я», здесь есть только понятие «мы». Ваше «я» имеет право появиться лишь за порогом зоны. И никаких тайн. Всё на виду. Вы все обязаны наши принципы знать, уважать и соблюдать беспрекословно. Все до единого. Вносить в зону нельзя ничего, ни под каким видом! И войти к нам можно только чистыми. Чистыми во всем. Я дал вам быстродействующее слабительное средство, и вы сейчас будете испражняться вот в этот желоб. Все вместе и при мне!
Надзиратель остановился и резко ткнул пальцем в сторону пока еще белоснежного канала. Это уже было слишком. Да как смеют они так унижать нас?! Неужели никто не возмутится? Кто-то же должен дать отпор этой подлой выходке надзирателя?! И я тоже молчать не буду! Неужели мы безропотно пойдем на столь гнусное унижение?
Я скосил глаза на своих товарищей. Все они были будто из камня. И я понял, что сейчас в их душах зреет бунт против столь унизительной процедуры. Сильным людям такое унижение не пристало стерпеть. Ни в коем случае не пристало! Бунт и только бунт может утвердить наше достоинство. Еще мгновение и мы все вместе воспротивимся этим подлым порядкам. Еще мгновение. И тут наш ряд сломался. Сперва один схватился за живот, потом второй. И вот уже половина нашего строя, согнувшись в три погибели, засеменила к треклятому желобу. От меня вы такого позора не дождетесь! Никогда! Но дикая боль пронзила вдруг мой живот и я, позабыв о гордом сопротивлении, метнулся к желобу, где уже сидели, судорожно вцепившись руками в блестящий поручень, почти все мои товарищи.
В следующий зал мы прошли через душевую комнату, живо напомнившую мне мойку старинных транспортных средств, виденную однажды на странице исторического познания.
В другом круге нашего ада тоже был желоб, но не было поручня и вместо горбоносого изверга в синей тунике, встречала нас коротко стриженая женщина в зеленом комбинезоне. Перед нею на столике из прозрачного пластика тоже стояли стаканчики с какой-то подозрительной жидкостью. Мы все как по команде, несмотря на свою наготу, спрятали руки за спину, но это нас не спасло очередного очищения. Из-за наших спин выскочили крепкие мускулистые парни в плотно облегающих ярко красных спортивных костюмах. Содержимое стаканов нам влили в рот почти силком. Это было рвотное средство. И скоро злорадно сияющий канал принял всё, что оставалось внутри меня. Во всяком случае, мне так показалось.
Проклятое снадобье буквально выпотрошило меня, вывернуло наизнанку и бросило в какую-то муть полного безразличия. Я потерял себя. И то «я», которое остался во мне, было уже не таким как прежде, оно был другим: безразличным ко всему, покорным и тупым.
А наши испытания продолжались. Вновь душевая. За ней дотошный обыск наших голых тел. Отбор крови на анализ. Опять душевая.
Потом нас посадили на теплые стулья и загорелый старик с голым, как коленка юной красавицы, черепом и в желтом кимоно поочередно стал вводить нас в гипнотическое состояние. Я слышал, что некоторые люди не поддаются гипнозу. Враньё! Перед взглядом лупоглазого старца не устоял никто. Лично я после взгляда старика опомнился уже в жилом помещении нашего отряда. Я не помнил ничего: ни того, как встал с теплого стула, ни того, как одевался, как подписывал бумагу о принятии на себя обязательства неразглашения установленных в зоне порядков. Ничего не помнил, но всё это было со мной. Было. И была твердая уверенность, что ни одна живая душа не узнает о моих мученьях. Во-первых, мне очень стыдно за себя, а во-вторых, мною подписан документ о неразглашении.
И вот мы в жилом отсеке. Наши измученные тела и души жаждали отдыха и покоя. Но не тут-то было! Не успел я присесть на пластмассовый табурет, как прокричали команду к построению. Среагировать на неё быстро у меня не получилось. Я суетливо замешкался и споткнулся о табурет. В строй я попал одним из последних.
- При команде на построение у каждого из вас есть только семь секунд и не более того, - прохаживался перед застывшим строем надзиратель в зеленой униформе. – Все здесь должны действовать быстро и слажено. Мы не допустим, чтоб кто-то тратил на построение меньше энергии, чем другие. Здесь все равны, а каждый опаздывающий в строй будет записан в нарушители режима.
Надзиратель внезапно замер, ткнул в мою грудь жестким пальцем и уставившись мне в лицо неподвижным взором, хрипло спросил.
- А что ждет нарушителя режима?
- Изоляционная камера «ИОД»! – непроизвольно вырвалось у меня.
- Да, - продолжая сверлить меня взглядом, еле заметно кивнул головой надзиратель, - камера интенсивного ограничения движения. А что это такое, я надеюсь, объяснять вам не надо.
Конечно, не надо. Всякий кто готовился попасть в зону, слышал об этом жесточайшем наказании. Не все тайны зоны были хранимы одинаково, и об этой камере знал почти каждый. После трех часов такой пытки человек не чувствовал ни рук, ни ног, а после шести часов надо было заново учиться ходить. А тратить время в зоне на такую науку весьма глупо. Здесь время дороже всего.
Надзиратель всё еще продолжал смотреть мне в глаза, но теперь он смотрел так, будто выискивал там какую-то надежно спрятанную гадость. От этого взгляда у меня онемел затылок, пересохло в горле, а в глазах заплясали разноцветные круги. Еще немного и я упаду без чувств, сраженный этим строгим взором. Однако надзиратель был мастером своего дела. Он довел меня почти до точки падения, а потом четко с расстановкой заговорил.
- Зона строга, но справедлива. Зона безжалостна, но она всегда дает людям шанс. Один шанс. И не более того.
Служитель зоны перестал сверлить меня взором, медленно прошелся вдоль строя, а потом резко подскочил ко мне, опять ткнул меня пальцем и зарычал.
- Предупреждение в самолете тебе прощено! Но если еще раз …..!
Всё что будет со мною в следующий раз, понял не только я, но все кто стоял со мною бок о бок в неподвижном строю. И каждый из нас знал, что следующего раза ни у кого из нас не будет. От этого крика у меня внутри, будто сработало взрывное устройство, и я радостно заверещал:
- Спасибо!!!
И снова нам не было покоя. Еще один медицинский осмотр. Знакомство с пищеблоком. Очередной инструктаж по своду правил зоны. Проверка на детекторе лжи. Еще один инструктаж. И, наконец, нам разрешили спать.
Я рухнул на белоснежную простыню своего спального места и сразу же стал проваливаться в глубокую черную яму тревожного сна. Но провалиться в неё, мне сейчас было не суждено. Кто-то резко дернул меня за ногу.
И вот я уже торопливо шагаю за дежурным по отсеку. Мы долго идем по тесным, освещенным дежурным светом коридорам. По всей видимости, зона готовит мне еще одно испытание. Только где оно? Испытание было за крепкой деревянной дверью. Сперва я не поверил своим глазам. Прямо передо мною сидел сам Ван дер Вар. Человек – легенда. Он уже был четыре раза в зоне, и я никак не ожидал его здесь увидеть в пятый раз. Но он здесь был! Я несказанно обрадовался этой встрече.
Однако Ван дер Вар, строго сверкнув очами, радость мою слегка притушил. Он глянул на меня исподлобья и спросил негромко.
- Первый раз в зоне?
- Первый, - часто закивал я головой, - но не хочу на этом останавливаться. Я хочу как Вы!
- Ишь чего захотел, - засмеялся стоявший по правую руку от Ван дер Вара Вацлав Микульский, прибывший в зону уже в третий раз. – Ты хотя бы один раз пройди достойно испытание зоной да не ударь в грязь лицом после. Неудачникам повторный вход сюда закрыт. Не любит зона неудачников.
- И дураков она не любит, - вступил в разговор еще один ветеран по фамилии Гросс.
- Точно! – в один голос подтвердили все ветераны, стоявшие за Ван дер Варом.
- Если хочешь добиться своего, - продолжил хриплым голосом свою речь Гросс, - слушайся нас во всем, уважай наши правила и не высовывайся. Наши правила. Понял?
- Нет, - недоуменно пожал я плечами. – Что значит «не высовывайся»? Почему я не могу показать всего на что способен?
И тут случилось неожиданное. Микульский молнией метнулся ко мне и неожиданно провел два сильных удара в область солнечного сплетения. Я упал. Сразу же несколько ног стали яростно лупить меня по спине и голове. Было больно до крика, и я кричал. Потом мне что-то засунули в рот и побои продолжились.
Когда избитого до полусмерти меня подтащили к стулу, на котором восседал Ван дер Вар, стоять без посторонней помощи я не мог.
- Ты готов соблюдать наши законы? – спросил меня человек, еще несколько минут назад бывший для меня кумиром.
- Готов, - отрешенно кивнул я головой.
- Хорошо, - удовлетворенно потирая ладони промолвил Ван дер Вар. – Ты будешь тайно пить микстуру, которую по ночам тебе будет приносить наш человек и каждый понедельник отдавать по десять кубиков своей крови Тошибе. Ваша кровь совпадает по всем показателям, и поэтому Тошиба выбрал именно тебя. Верно Тошиба?
Ехидно улыбаясь своими раскосыми глазами, Тошиба выступил из-за спины Ван дер Вара и нагло подмигнул мне.
- Но, как же …., - хотел уточнить я технический вопрос передачи крови, памятуя, что в зоне запрещены даже мысли о каких-либо инъекциях.
Однако досказать вопрос мне не позволили, и я опять был бит. Во время этой экзекуции я дал себе слово больше вопросов в зоне не задавать.
Когда я вновь добрался до спального места, спать мне уже не хотелось. Мне было обидно до слез. Вместо звания триумфатора я обрел судьбу дойной коровы. Я лежал и смотрел на освещенную дежурной лампой входную арку отряда копьеметателей. А от арки на меня внимательно взирали два каменных изваяния: Пьер де Кубертен, возродивший современное олимпийское движение и Игорь Кузнецов, который сто лет назад предложил систему зоны предолимпийской подготовки. Все современное человечество знало его знаменитую речь на заседании Олимпийского Комитета.
- Светлые идеалы олимпийского движения опорочены всяческими неспортивными уловками, - говорил тогда Кузнецов. - Игры из состязаний тела, воли и духа превратились в борьбу фармакологических концернов, разрабатывающих новейшие средства, многократно повышающие возможности человека. Эти средств теперь столько, что проверка на допинг-контроль стала вообще бессмысленной. Пока разрабатывается один метод контроля, в это время уже появляется еще десяток новых стимулирующих препаратов. И это уже порочный замкнутый круг! По доброй воле из него уже никому вырваться не суждено. Нам надо срочно что-то предпринять!
На этом же заседании Комитета и было принято решение о создании изоляционной зоны, в которой целый год до начала состязаний под строгим наблюдением будут находиться спортсмены, добившиеся права участвовать в Олимпийских играх. И хотя спортивные результаты после введения зоны резко пошли вниз, но мировая общественность вновь поверили в честность спорта. Поверила и вновь стала гордиться своими спортсменами.
Было это сто лет назад, а потом результаты стали вновь потихоньку подниматься.
Нравится рассказ? Поблагодарите Алексея Филиппова переводом с пометкой "Для Алексея Филиппова".