Владимир Радович слушал по привычке приемник у себя на балконе. С третьего этажа его квартиры был хороший обзор местности, и он осматривал её зорко, как орел, только не летая, а сидя на покрашенной в несколько слоёв белой табуретке. На пенсии это для него осталось чуть ли не единственным способом отдыха и одновременно занятия.
Во дворе его все уважали, за здравость суждений и не меньшую здравость осуждений. Он любил давать советы, но не любил их навязывать, поэтому в каждодневной пустой болтовне они ценились и слышались. Он не любил курить, но любил когда курят, не любил болтать с пустыми пьяницами, но любил наблюдать за ними и порой с интересом слушал про их приключения и проступки. Сам он не был любителем рыбной ловли, но любил спрашивать, где она ловится, интересовался даже сколько, внутренне понимая, что эти новости могут пригодиться для поддержания другого разговора. Жизнь его, уже давно замедлилась, стремления утихли, он жил и снисходительно смотрел на свою жизнь. Как будто слушал приемник, переключал каналы, становилось то интересно, то скучно, он делал то тише, то громче, но изменить и остановить, вещание приемника, как и ход жизни не мог.
Как раз в этот час, приемник Владимира Радовича монотонил балконному пространству, скучным голосом про дешевые таблетки от всех болезней. И хотя частый собеседник и единственный слушатель приемника находился в самом эпицентре вещания, он ничего не слышал. Мысли его были далеко от пространства балкона. Он следил за человеком, который нес что-то в мусорку, но это был не пакет, а твердая вещь, потом аккуратно поставленная рядом с контейнерами.
Владимир Радович любил свой балкон ещё за то, что с него очень хорошо было видно все происходящее рядом с мусоркой и конечно идеально виделись, всегда переполненные мусорные контейнеры. Это была его тайная страсть. Часто он высматривал там добротные доски, советские подвесные полки и много всякой твердой всячины. Но брал их оттуда, он редко, зато когда такое случалось, приспосабливал у себя на даче. Не сказать, чтобы он был беден, в квартире у него были спрятаны деньги, которых хватило бы, чтоб справить, по его словам, пять свадеб или десять похорон. Но была страсть, и в его представлении дело полезное.
Напряженный взгляд Владимира Радовича, рассмотрел очертания хорошего, обитого мягкой тканью стула. Все в его теле встрепенулось, мысли стали работать с быстротою наступления опасности. А стул стоял рядом с мусоркой, как сторож.
Через десять минут Владимир Радович уже поспешно кивал головой, от разного рода приветствий знакомых и на ощупь застегивал пуговицы на плаще. Если бы, кто-нибудь сейчас сидел бы на его балконе, то как всегда услышал бы монотонный приемник, и увидел бы во дворе силуэт, двигающийся к мусорке, но с пустыми руками. В самом деле, это Владимир Радович спешит и чуть ли не кричит в след отдаляющемуся от помойки стулу, с помощью нового, но в годах старого, оборванного, бородатого хозяина.
– Стой, это моя вещь! – приблизившись, крикнул вору Владимир Радович. К его удивлению этого хватило, чтоб бесхозный хозяин старой обновки распрощался с ней. Но бородатый мужик сделал это так же дерзко, как и заполучил злополучный стул, он просто напросто, бросил его в сторону и был таков. Отлетевшая ножка от стула, показалась Владимиру Радовичу невосполнимой потерей, и он в порыве решимости, даже хотел догнать негодяя, но переведя дыхание и взяв в руки стул, чувство внутреннего торжества охватило его.
Жизнь это когда ты ещё что-то можешь – думал Владимир Радович, неся стул домой, - да и зачем он этому оборванцу нужен, с одной помойки на другую носить. Вторую жизнь стул там не получит, а может вскоре понадобиться согреть чьи-то руки, - горько усмехаясь, двигался он домой.
Tags: ПрозаProject: MolokoAuthor: Самородов Владимир