Те, кто был мал и молод в 80-е, часто вспоминают ту эпоху с умилением — в детстве всяко хорошо. Впрочем, когда дело доходит до воспоминаний о еде, становится неуютно: да, мы не голодали, но и выбором не были избалованы.
Я родом из Новокузнецка. Город сталеваров и шахтеров, сжатый горами, разрезанный рекой Томь; рыжий смог, рыжий снег. Мои восьмидесятые: детский сад и школа, смерть Брежнева, постоянные переезды из-за попыток родителей миниатюрную жилплощадь превратить в маленькую. Потом, уже стремительно: Горбачев, перестройка, талоны, и каждая веха пронизана тонкой линией – едой. Детсадовский компот из сухофруктов, куда окунаешь палец, чтобы «забить»: теперь мой! Пенка на молочном супе. Пюрешка-размазня. Водянистый шмат омлета. Что мы ели тогда? О чем мечтали? От чего балдели, а что могли видеть только на картинках?
В толстенной «Книге о вкусной и здоровой пище» призывно сиял транспарант с горой сыров, глаза разбегались и жадно загребали это богатство. Особенно впечатляли круглые красные шары: мнилось, что внутри вкус манны небесной, замешанный на облаках со сливками. Книга эта была дьявольским соблазнением, рождала сны о запретном, развивала фантазию: как узнать вкус того, что никогда не пробовал?
Банан я в первый раз попробовал зеленым, тот оказался вяжущим, твердым и лишенным признаков вкуса. Первое эскимо — в 1990 году, когда попал в Москву; мороз минус 20, а мне всё равно: ведь это же оно, эскимо на палочке из мультиков и сказок, невероятное и манящее! В нашем краю тогда водились только вафельные стаканчики, пломбир да фруктовое мороженое в бумажном. Обожал сосиски и пельмени; когда мама водила в столовую, заливал пельмени уксусом «по уши» – у мамы лицо кривилось от мысли, что я могу это есть. Невозможно забыть идиотское пирожное: вафельный кулечек, наполненный масляно-маргаринным кремом. Крем гадкий и приторный, а вафля хрусткая и тающая во рту, но как удалить глыбу жира? В итоге пирожное после нескольких укусов летело в корзину, мама злилась: деньги на ветер. В магазинах на полках, словно бобины с кинопленкой, лежали штабелями огромные банки с селедкой. И пирамидками — сок манго в голубых баночках. Не помню, сколько стоил, манговый сок попробовал годы спустя. Еще одна греза: торт с розами. Конечно, когда попробовал, разочарование придало вкус горечи этой немыслимой роскоши.
Меню детсада: гороховая каша, манный пудинг, плавающий в киселе, перловка с котлетой или рыбой, творожная запеканка, мутные супы с плавающими кругами жира, сухарики и кипяченое молоко, каши всех мастей (но не гречка), картофельное пюре с тефтелями. Дома всё слаще: печенье и сгущенка, варенье и фрукты (в сезон), потому что мама не готовила. Яичница. Бутерброды. Где-то годам к десяти начал готовить сам: макароны с тушенкой и гренки в омлете.
В магазинах пустынное царство не сменялось: не было ни приличных игрушек, ни вкусных продуктов, заботливо сфотографированных для издевательской «Книги о вкусной пище». Маленькие радости: пластинки жевательной резинки «Апельсиновая», быстро теряющие вкус, пирожное «Картошка», самодельные «орешки» (ага, и банка вареной сгущенки, взрывавшаяся в потолок). Воздушная кукуруза в шариках и сахарная вата, которую продавали жители Востока. Мать ругалась, говорила, что эти сладости — плохие, их делают из непослушных детей, и потому не давала денег на «порочные» лакомства. Впрочем, в СССР легко найти пятачок на асфальте или даже двадцать копеек, а это – мороженое и поход на сборник мультфильмов в кино. Или две сахарные ваты, колючие, медово тающие во рту.
У Нового года вкус и аромат мандаринов. Или наоборот. Только в этот праздник бессменная «Ирония судьбы», мультконцерты под аккомпанемент огоньков электрической гирлянды и запах хвои соединялись с кисло-сладким восторгом желтой и сочной (окей, не всегда сочной) мякоти.
Обожал рыбные фрикадельки в томатном соусе, 26 копеек за банку. Годы спустя захотелось вернуть тот вкус, ощущения. Нашел. Чуть не вырвало: казалось, их сделали из голов и хвостов, раньше хотя бы рыба внутри была. Кстати, с рыбой странно: у нас в семье ее толком не ели. Сайра в банках для ухи, шпроты да селедка, иногда минтай, мать звала его кошачьей рыбой, пару раз в детстве ел хека и камбалу. Вот и всё. Изобилие 90-х, когда не только сыры и рыба, но вообще весь мировой аттракцион вкусов и расцветок ринулся на нас, смыло эти жиденькие ощущения: появились помело и маракуйя, семга и стейки, ликер «Амаретто» и «Куку-Руку».
«Для меня восьмидесятые — переезд семьи из Томска во Фрунзе и взрыв мозга от новых впечатлений, в том числе, вкусовых: наливные яблочки, медовые персики, сочные груши, какие-то нереально огромные дыни и арбузы. Всего этого в Сибири не было, и я не могла наесться. Помню суп из звездочек, пакеты с биолактом, бананы, привезенные папой из Москвы, лечо и крошечные патиссоны в банках, кукурузные палочки в большой коробке. Недалеко от дома по утрам стояла очередь к машине с молоком, в магазине – только хлеб и банки с килькой в томате.
Навсегда запомнила свой день рождения после окончания первого класса: пригласила домой одноклассников, класс большой, не понимаю, как мы все уместились за разложенным столом-книжкой, но когда мама поставила на стол торт из мороженого, от восхищения перестала дышать. Торт был большой и красивый, я до сих пор помню его вкус. Пломбир с шоколадной крошкой; сегодня звучит обыденно, а тогда я чуть сознание не потеряла, такой он был необыкновенный».
Диана Светличная, писатель (Бишкек)
«Я жил в маленьком поселке в Магаданской области, батя охотился и рыбачил. Мы никогда не покупали мясо: ели лосей, уток, зайцев. Из экзотики — строганина. Собирали грибы, ели их жаренными с картошкой. Каши — рисовая, манная, пшенная, в прихожей стоял мешок гречки. Любимый десерт в детстве — эклеры. Крем мама делала, взбивая сливочное масло со сгущенкой. Иногда в местный магазин завозили бананы. Зеленые, они скупались пудами и дозревали в нижних ящиках шкафов и сервантов».
Павел Тихонов, бильд-редактор «Площади Свободы»
«В начале 80-х с продуктами стало хуже везде, даже в Москве. На кафедре инфекционных болезней нам рассказывали, что именно тогда участились случаи ботулизма — от пустоты магазинов люди стали чаще консервировать грибы.
Купить легко можно было только хлеб, молочные продукты, овощи и крупы. Мясо — всегда с костями, полагалось не больше 200 г костей на килограмм мяса, но продавцы старались эту норму нарушать. Сосиски — дефицит. Сардельки увидела впервые в девяностые, когда уже всё появилось. Овощи, естественно, только сезонные. С фруктами сложнее, чем с овощами. Зимой, например, только яблоки. Апельсины, мандарины и бананы попадались пару-тройку раз за всю зиму, и то это всегда была громадная очередь и «больше двух кило в руки не давать!»
Куры — синие, с головами и ногами, их ещё нужно было долго готовить к тому, чтобы готовить. Обрубать, опаливать, потрошить. И годились они только на суп. Жарили редко залетавших в наши края венгерских или французских бройлеров. За этими птичками в красивых пакетах всегда выстраивалась «змейка».
Главное, что ничего нельзя было купить в тот момент, когда вдруг захотелось. Только по случаю, когда «выкинули». Люди носили с собой авоськи, чтоб было в чем нести случайно добытые продукты».
Надежда Пикалева, писатель (Москва)
«В школе у каждой девочки была анкета, которую заполняли ее подружки. И в ней был вопрос «Твое любимое блюдо». Так вот, на него все поголовно отвечали «Жареная курица с картофельным пюре». Это действительно было праздничное блюдо.
Хозяйки делали сложные салаты из того, что удавалось достать. Чем мельче были нарублены продукты, тем хозяйка считалась искуснее. Поэтому было совершенно непонятно, что ты ешь – в этой мелкодисперсной каше ничего было не разобрать.
В середине восьмидесятых наступил тотальный дефицит: сахар и подсолнечное масло по талонам. Мама и папа ездили из нашего военного городка в Беларуси в продуктовые рейды в соседнюю Литву; в Вильнюсе можно было купить пищу богов – настоящие шоколадные конфеты с вафельной начинкой.
Делали красную икру из манки: долго варили ее с селедочным рассолом и подкрашивали свекольным соком. Готовили конфетки из молочной смеси «Малютка», с ней дефицита не было.
Праздничный стол был немыслим без бутербродов со шпротами: черный хлеб натирали чесноком, намазывали тонким слоем майонеза (тоже страшно дефицитного), поверх укладывали тончайшие ломтики огурца и рядом — одинокую шпротинку. Это был деликатес».
Людмила Губаева, заместитель главного редактора «Площади Свободы»
«Во-первых, в детстве я ел очень быстро.
— Саша, — говорила мама, — почему ты ешь так быстро?! Ты даже не почувствуешь вкуса!
— Мама! — говорил я с набитым ртом.
И пытался объяснить ей, что мне срочно нужно бежать на улицу, потому что именно на улице происходят интересные вещи, а еда — досадная помеха, отделяющая меня от них.
Через некоторое время я подрос, стал есть немного медленнее и понял, что лучше жареной картошки еды человечество не придумало.
И вообще, я понял, что человечество не очень изобретательно в отношении еды.
На завтрак оно изобрело кашу — гречневую, рисовую и иногда манную. Комочки в манной каше — беда моего поколения. Многие достойнейшие люди до сих пор кривят морды, когда им вспоминаются комочки. И я не исключение.
На обед — суп (кажется, это был куриный бульон, заправленный картофелем и горошком из банки).
Ужин сулил жареную картошку. И это было прекрасно. Прекраснее был только мамин торт на праздники и свежий горячий хлеб из магазина, от которого я доносил домой примерно половину».
Александр Макаров, художник (Якутск)