Впервые свое стихотворение Николай Гумилев опубликовал в газете "Тифлисский листок" в сентябре 1902 года. Оно называлось пророчески — "Я в лес бежал из городов...". Поэту минуло 16 лет.
Текст: Михаил Быков, фото предоставлено М. Золотаревым
Первое появление на публике— это всегда событие огромного значения для того, кто появляется. Будь то поэт или живописец, актер или музыкант. Журналистов это тоже касается. Публикация сродни границе. Она разделяет безответственное существование в крохотном и добром мире близких людей, готовых прощать ошибки и нелепости просто потому, что твое существо для них важнее всякого твоего производного, в том числе и творческих проявлений, и взрослое прицельное творчество. Календарный возраст тут — штука условная. Моцарт стал взрослым в 6 лет.
"Залезай на стул, чтобы гости тебя лучше видели. Они просят, чтобы ты прочитал стишок (спел песню, сказал басню...). Не стесняйся!" Многие помнят, как это было. А после забытой строчки или "петуха" в первом же припеве и покоренного, несмотря на слезы и немоту, финиша все станут радоваться так, будто перед ними выступило "второе пришествие" Пушкина или Шаляпина. И с умилением разглядывать листок бумаги, на котором детская рука изобразила "палку-палку-огуречик". Даром что не ранний Модильяни. После первой публикации рука перестает быть детской. Начинается взрослая творческая жизнь, заполненная помимо всего прочего чувством ответственности за всех, кого ты так настойчиво приглашаешь в мир своих мыслей и чувств. Бывает — а в последнее время так нередко, — когда понимание ответственности не наступает и в зрелом возрасте, а процесс ознакомления публики с пустотой продолжается с интенсивностью водопада. Но речь не о плагиаторах, графоманах, радетелях эпатажа и маргиналах от искусства. Речь — о Гумилеве.
СЛУЧАЙНАЯ ФАМИЛИЯ
Обычно о рождении поэта сообщают так: родился в семье военно-морского врача в Кронштадте. Город-база Балтийского флота — понятие предельно конкретное, спутать невозможно. А вот что такое военно-морской врач на русском флоте... Начинал Степан Гумилев после окончания курса на медицинском факультете Московского университета, как и положено, младшим врачом в 4-м флотском экипаже, ординатором в Кронштадтском госпитале. В 1862 году, через несколько месяцев после определения на флот, уроженец сухопутной Рязани впервые вышел в море. На линейном корабле "Император Николай I". Для начала ходил в Финском заливе, затем — уже на фрегате "Пересвет" — выбрался в большую Балтику, плавал в Англию, в Средиземное море, видел Грецию, Мальту, Святую землю. Последний раз старший врач 5-го флотского экипажа Гумилев ходил в поход в 1879 году на винтовой лодке "Лихач".
Младший сын, Николай, появился на свет 15 апреля 1886 года. Спустя 10 месяцев Высочайшим приказом по Морскому ведомству о чинах гражданских за № 294 Степан Гумилев был произведен в статские советники с увольнением по болезни со службы с мундиром. Статский советник по Табели о рангах — это нечто среднее между генерал-майором и полковником. Чин соответствовал 5-му классу и до 1856 года давал право на потомственное дворянство, и то при условии, что чин дан не по выходе в отставку. Но после — только на личное. Три ордена, которыми за службу был награжден Степан Яковлевич, относились к степеням, которые также не позволяли претендовать на потомственное дворянство. Была, правда, еще одна норма, которая позволяла эту претензию осуществить: личное усмотрение императора. Однако известно, что в 1912 году Сенат отклонил прошение отставного подпоручика 147-го пехотного Самарского полка Дмитрия Гумилева, старшего брата поэта, о получении потомственного дворянства. Личное дворянство отца давало право на такой же статус только супруге, но не детям. А мать Дмитрия и Николая, Анна Ивановна, в девичестве Львова, итак была представительницей старинного дворянского рода и в привилегии не нуждалась. К слову, Дмитрий Гумилев был женат, как и его отец во втором браке, на потомственной дворянке, Анне Фрейганг, а Николай вторым браком весной 1918 года сочетался с представительницей аристократического рода Анной Энгельгардт. Если вспомнить, что первой супругой Николая Гумилева была Анна Андреевна Горенко, известная миру под псевдонимом Ахматова, то впору делать мистический вывод: имя Анна если не обязательно, то весьма желательно.
Дворянство Николаю Гумилеву приписывают часто. Ярко выраженные сословные признаки присутствуют не в дворянских родословных книгах, а в его стихах, повседневном поведении, представлениях о мужских ценностях, природной смелости, порой зашкаливавшей до степени безрассудства. Все перечисленное способствовало созданию мифа. Ну разве мог Гумилев не быть дворянином? Лишний пример того, что сословное происхождение подчас никак не соответствует конкретной личности. Случаются, к сожалению, и ситуации обратного порядка. Когда личность никак не соответствует сословной принадлежности.
Так что экзальтированным поклонницам гумилевских строк, его черного цилиндра и неизменного пенсне рекомендуется иллюзий на счет происхождения и врожденного аристократизма не питать. Аристократические манеры Гумилева, о которых судачили всюду — в царскосельских гостиных, петербургских салонах, парижских кафе на бульваре Сен-Жермен, прожженных солнцем гостиницах египетской Александрии и абиссинского Джибути, прусских фольварках и польских местечках Первой мировой войны, — если и имели генетический код, то достаться могли только от матери. Хотя, сдается, в большей степени были благоприобретенными. Такую форму отношений с внешним миром крайне самолюбивый, обидчивый и романтичный Гумилев избрал сознательно. О себе ребенке он вспоминал так: "...Я хотел все делать лучше других, всегда быть первым. <...> Мне это, при моей слабости, было нелегко. И все-таки я ухитрялся забираться на самую верхушку ели, на что ни брат, ни дворовые мальчишки не решались. Я был очень смелый. Смелость заменяла мне силу и ловкость".
Что до происхождения отца, то он был сыном дьячка Якова Панова, служившего в приходской церкви в Спасском уезде Рязанской губернии. И самому Степану, и его детям фамилия Гумилев досталась при весьма необычных обстоятельствах. Ее носила девушка Матрена, дочь священника Христорождественской церкви села Желудёво Григория Гумилева. Той самой церкви, где подвизался и Панов. Любовь посетила дьячка внезапно и пожизненно. Но будущий тесть выдвинул такое условие: наша фамилия — сословная, духовная, и согласие на брак будет дано только в том случае, если Яков согласится ее принять. Яков согласился. Семантику ее толкуют двояко. Либо от греческого слова ὁμιλία, то есть "беседа, общество". Либо от латинского humilis — "незначительный", "неприметный", даже "низкий". Лично Николаю Гумилеву второй вариант совершенно не импонировал. Товарищи по гимназии вспоминали, что в случаях, когда преподаватели обращались к нему, делая ударение на первом слоге, он демонстративно не реагировал.
ПРЕВРАЩЕНИЕ "УТЕНКА"
Итак, Гумилев превратился во взрослого 16 лет от роду. Жить ему оставалось — девятнадцать. Всякий раз примечая, как много успел тот или иной человек за короткую жизнь — диву даешься. Тем более когда эта жизнь происходила не в наш сверхскоростной век, который с помощью уймы приборов и приспособлений позволяет экономить время. С помощью каких приборов Николай Степанович экономил время — загадка. Учитывая, что отведенные ему годы Гумилев расходовал не только на написание стихов (девять сборников, изданных при жизни, а также посмертные), поэм (две), сборников художественной и документальной прозы (восемь), пьес (восемь), переводов (пять). Еще — создание нового литературного направления "акмеизм" (он же — "адамизм") и выпуск журналов. Многочисленные поездки по России — от Бежецка до Севастополя. Путешествия и жизнь в Париже. Четыре экспедиции в Африку — в Египет, Эфиопию и Сомали. С попутным посещением Святой земли. Наконец, Первая мировая, в которой он воевал на самой что ни на есть передовой. В отличие от многих представителей творческой интеллигенции, отсиживавшихся в тылу с липовыми справками об освобождении от строевой службы. Или под предлогом идейного неприятия войны как таковой. Независимо от того, идет ли она в Чили или на твоей родной земле. Что касается литературного наследия Гумилева, то совершенно неуместно заниматься препарированием его творчества. Поэзия и проза Николая Степановича переиздается, в достойном объеме присутствует в Сети, книги хранятся в публичных и домашних библиотеках. Куда проще — взять и прочитать. Или перечитать. Что-то уяснить, что-то не понять. Но от того, что кто-то начнет объяснять, что, по словам самого Гумилева, ему "анапесты удаются лучше всего", вряд ли что-то изменится. Специфика гумилевского языка такова, что с первых четверостиший и абзацев всяк почувствует, надо оно ему или нет. И таких, которым надо, век спустя в изрядном достатке.
...А в Абиссинию Гумилев хотел еще в детстве. Один из его биографов предположил, что мечты об Африке возникли из-за частых прогулок мимо Египетских ворот, открывавших въезд в Царское Село. Всякое может быть, но главный секрет таится, скорее, в книгах. Читать Николенька начал на шестом году. И читал невероятно много. Миссионерство первых христиан, рыцарство, крестовые походы, древние культуры Греции и Рима, дикие племена пустынь — все сплелось в представление о дальних землях, где жизнь не в пример интереснее и ярче, чем в заснеженном или залитом дождями Царском да еще в стенах Николаевской императорской гимназии на уроке нудной латыни.
Учился, кстати, Гумилев отвратительно. И что особенно интересно, в том числе по тем предметам, которые так или иначе имели отношение к его вымышленному миру: латынь, греческий, французский, немецкий, даже история. Любимые оценки — тройка и двойка. Ахматова писала о Гумилеве-гимназисте так: "Он был такой — гадкий утенок — в глазах царскоселов". Одноклассники не отставали, называя его за глаза "изысканным жирафом". В том, что Гумилев с трудом находил общий язык с окружающими людьми в тот период, он и сам признавался. Хотя это не значит, что он был абсолютно одинок. Искренне дружил со старшим братом Ахматовой, Андреем Горенко, приятельствовал с дочерьми отцовского друга Аренса — Зоей и Верой, с Валерией и Сергеем Тюльпановыми. Валя Тюльпанова, в замужестве Срезневская, всю жизнь крепко дружила с Ахматовой. С самой Анной Андреевной Гумилев познакомился в самом конце 1903 года. Ему было 17, ей на три года меньше. Николай сразу решил, что она — дама его сердца. Анна хотела стать дамой сердца другого человека. Однако отношения, пусть и без малейших признаков влюбленности, поддерживала. Уже тогда элегантно одетый нескладный высокий юноша с идеальным пробором был великолепным рассказчиком и мог заворожить любого слушателя. Находился Гумилев и под личным патронажем директора Николаевской гимназии, известного литератора Иннокентия Анненского, оценившего первый сборник стихов Гумилева, "Путь конквистадоров", вышедший самым скромным тиражом в 1905 году на средства самого автора. Однако из гимназии Гумилева выпускал уже не Анненский. За излишний либерализм по отношению к ученикам в годы Первой русской революции Иннокентия Федоровича уволили без всякого формального повода в январе 1906-го.
Надо заметить, что к выпуску из гимназии Гумилев несколько подтянулся в отметках. Отличником или хорошистом не стал. Но в аттестате была пятерка по логике. Вот они — корни акмеизма! Были четверки — по истории, географии и французскому. Что странно, так как знавшие Гумилева в Париже отмечали, что с языком у него были проблемы. Сам Николай Степанович в письме той поры Валерию Брюсову признавался, что "читает по-французски с трудом". На выпускных экзаменах получил пять по русскому языку и литературе. В последнем случае — за однословный ответ на вопрос, чем поражает поэзия Пушкина. "Кристальностью", — без запинки ответил гимназист.
Получив аттестат, Николай твердо заявил домашним, что собирается продолжить образование в парижской Сорбонне. Спор с отцом при поддержке матери он выиграл и вскоре отправился в "столицу мира".
В АБИССИНИИ — НЕБО СИНЕЕ
Несмотря на то, что Гумилев посещал Париж несколько раз, провел там довольно много времени, в том числе и медовый месяц с Ахматовой, во французской столице он не прижился. То ли дело — Африканский Рог! Гумилев был в Африке, как уже сказано, четыре раза. Первые три под понятие "экспедиция" подпадают с большой натяжкой. Более точное слово — поездки. В Александрию и Каир осенью 1908 года. Во французское Сомали и восточную Эфиопию — на стыке 1909 и 1910 годов. В центральную Эфиопию — в 1910–1911 годах. Последняя поездка в восточную и южную часть Абиссинии (Эфиопии) и западную часть Сомали в 1913 году стала уже полноценной экспедицией, так как ее частично финансировал петербургский Музей антропологии и этнографии, а перед Гумилевым были поставлены четкие задачи: сбор этнографической и зоологической коллекции, запись фольклора, фотографирование. В отличие от первых двух последние путешествия были внушительны по времени и заняли полгода и пять месяцев соответственно.
Большинству из нас эти названия мало что говорят — Джибути, Харар (при Гумилеве — Харэр), Аддис-Абеба, Дыре-Дауа, озера Рудольфа и Зиуэй (при Гумилеве — Звай), пустыня Данакиль... Сто лет назад они говорили людям еще меньше. И сто лет назад эти места были куда менее доступны и куда более опасны, чем сейчас. О приключениях и злоключениях Гумилева можно составить скромное впечатление, прочитав письма, адресованные жене и друзьям-коллегам, стихи, созданные в дороге, и, конечно же, сохранившуюся часть его "Африканского дневника". Было, что называется, все. Разбитые ботинки и волдыри от солнечных ожогов на коже. Удачная охота на леопарда и неудачная — на льва. Размытая дождями французская узкоколейка из Джибути вглубь Абиссинии и хлипкая дрезина, притащившая в Харар. Форсирование с помощью каната кишащей крокодилами реки и обрыв этого каната спустя секунды после прибытия на другой берег. Знакомство с 21-летним губернатором Харара Тэфэри Мэконнын, который спустя три года станет регентом всей Эфиопии, а с 1930-го по 1974-й будет императором Абиссинии под именем Хайле Селассие I. При знакомстве с Гумилевым Мэконнын особо подчеркнул, что он является 225-м коленом в роду царя Соломона и царицы Савской. В свою очередь, Гумилев стал первым европейцем, который в подробностях рассказал о существовании губернатора Харара, его образе жизни и привычках. Кто знает, может быть, пусть и косвенно, общение с русским поэтом натолкнуло императора Эфиопии на мысль, что пора заканчивать отрубать руки и ноги за самое мелкое правонарушение. И с торговлей рабами пора кончать.
В отличие от Джибути и Аддис-Абебы Харар — город древний. В XVI веке сюда пришли мусульмане и вытеснили христиан-коптов. В конце XIX века, незадолго до итало-эфиопской войны, когда римские власти решили было превратить абиссинские земли в колонию, территорию Харарского эмирата покорил эфиопский негус Менелик II. Короче говоря, кровушки в этой красивой природной чаше меж зеленых гор пролилось немало. Гумилев собственными глазами видел, на что способны местные воиныашкеры и как владеют копьями дикие разбойники, прятавшиеся вдоль высушенных солнцем или размытых дождями узких грунтовых дорог в ожидании богатого каравана с золотом, слоновой костью и кофе, бредущего к порту Джибути, омываемому водами Индийского океана.
Погибнуть можно было от чего угодно. От рук тех же грабителей, или по приказу какого-нибудь местного князька, или от зубов и когтей дикого зверя, или от проникновения в кровь червя-сосальщика, живущего почти во всех озерах этого региона. В том числе в озере Зиуэй. О существовании этого паразита, называемого по-научному "шистосома", наш исследователь, скорее всего, не слыхивал. Погибнуть можно было и в местечке Шейх-Гуссейн, названном так в память о мусульманском святом. Рядом с его гробницей находится пещера с очень узким входом. Предание гласит, что вошедший в нее грешник уже не сможет выбраться назад. Остальным же строго-настрого запрещено подавать застрявшему в тисках пещеры воду и еду. Пока спутник Гумилева по экспедиции его племянник Николай Сверчков занимался по соседству лепидоптерологией, а проще говоря, ловлей экзотических бабочек для коллекции, Николай Степанович не преминул испытать судьбу. Господь оказался милостив. И закрыл глаза на богемную жизнь поэта в Петербурге, на пусть и комично завершившуюся, но начинавшуюся на полном серьезе дуэль с Максимилианом Волошиным.
И еще одну — еще в гимназии, сорванную в последний момент старшим братом, Дмитрием. И на надменность, граничащую с гордыней — тоже закрыл. Гумилев выбрался из пещеры без труда, равно как несколькими часами ранее избежал близкого знакомства с крокодилом у реки господин Сверчков.
Не без труда доставленные Гумилевым в Петербург африканские коллекции и сегодня можно видеть в залах Кунсткамеры.
НА ВОЙНЕ КАК НА ВОЙНЕ
Трудно сказать, что в свободное от чего время делал Гумилев. Участвовал в путешествиях, выкраивая досуг из творческих посиделок в "Башне" одного из лидеров символизма, Вячеслава Иванова, на Таврической улице Петербурга, разнообразных романов, заседаний "Цеха поэтов", где он носил титул синдика, попыток найти успех в издательском деле, семейных забот. Или — наоборот? Все хлопотные задачки пытался решить в промежутках между поездками в любимую Африку?
Лето 1914 года ответило на этот вопрос однозначно. Исчезли куда-то Абиссиния и Царское Село, "Башня" и "Цех", кафе поэтов "Бродячая собака" на Итальянской и теплые вечера в имении Слепнево под Бежецком. Осталась Ахматова, мать родившегося в 1912 году сына Левушки и коллега по поэтическому цеху. Но — не жена. А вместо всего этого — Первая мировая война.
Гумилев верен себе. Он в принципе относил себя к когорте верных. И таковым являлся. Исключая глубоко личную жизнь. Вряд ли он записался вольноопределяющимся в лейб-гвардии Уланский Ее Величества полк по откровенно политическим мотивам. Вплоть до исчезновения монархии в России Гумилев никогда публично не заявлял о своем монархизме. Говорил об этом не таясь только после возвращения в страну в 1918 году. В ура-патриотах он также замечен не был. В патологической нелюбви к Германии — тоже. Скорее всего, мотив ухода на войну — то самое понимание мужской природы, которое он обнаружил в себе в детстве и пестовал во взрослой жизни. Честь, долг, риск... "Ум его, догматический и упрямый, не ведал никакой двойственности", — писал о Гумилеве образца 1914 года один из современников.
Когда Гумилев проходил медицинскую комиссию при призыве на военную службу по возрасту и жребию в 1907 году, врачи определили его в белобилетники. Причина — косоглазие, мешавшее стрельбе. На самом деле косоглазием как таковым Гумилев не страдал. Кроху Николеньку уронила подвыпившая няня. Да так, что он упал правой бровью и щекой на осколки стекла от разбитого горлышка бутылки. Няня во время дежурства использовала самый простой способ открывания сосудов с зельем — отбивала горлышко, не мучаясь извлечением пробки. После оказания помощи врач объяснил, что глаз не поврежден, а порезы скоро заживут. Правда, шрам останется. Вот из-за этого шрама Гумилева медики и "завернули". Хотя стрелял он отменно. Об этом знали и секунданты на его дуэли с Волошиным, по причине чего сильно опасались за последствия. Были уверены, стреляй Гумилев прицельно, пуля из старого "кухенрейтера" большого тела Макса не миновала бы. Знал об этом и сопровождавший Гумилева в Абиссинии племянник Сверчков. В 1914 году узнали и германцы. Если уж и было за что "браковать" 21-летнего молодого человека, так это за плоскостопие, от которого поэт страдал всю жизнь. На мобилизационном пункте в начале войны медики выяснили, что Гумилев к службе годен, прежде всего потому, что отлично стреляет...
Гумилев отправился по назначению — в учебный эскадрон лейб-гвардии Запасного кавалерийского полка, расквартированного под Новгородом в Кречевицких казармах. Он был приписан к Уланам Ее Величества и после 8-дневного обучения верховой езде, маршировке, рубке, стрельбе и уставам должен был отправиться на фронт. К стрельбе добровольца у кадровых унтеров претензий не было, рубку ему поставили, кавалерийскую езду — тоже. Ахматова писала, что Гумилев прекрасно ездил верхом. Однако в бою и на походе требуются особые навыки.
Как вскоре выяснилось, все это пригодилось новобранцу в полной мере. Уланы Ее Величества вместе с другими частями, находившимися в Литве, перешли в наступление в октябре 1914 года. Описывать военные будни Гумилева вместо самого Гумилева, прекрасно это сделавшего в "Записках кавалериста" — дело дурное. "Записки" — одно из лучших документальных произведений о Первой мировой войне. Вопервых, потому, что исполнено мастером. Во-вторых, потому, что участником. Вот маленькая цитата, подтверждающая оба положения: "Мы уже закурили и мирно беседовали, когда случайно забредший к нам унтер сообщил, что от нашего эскадрона высылается разъезд. Я внимательно себя проэкзаменовал и увидел, что я... сыт, согрелся и что нет оснований мне не ехать". Надо исполнять долг, если нет оснований его не исполнить. А что это за основания, каждый решает сам. Посыл человека уверенного и честного.
Надо добавить, что не прошло и месяца пребывания Гумилева на передовой, как он уже был представлен к первой награде — солдатскому Георгию 4-й степени, которую и получил в начале 1915 года. Из приказа по полку за подписью командира полка Княжевича: "Улана из охотников эскадрона Величества Николая Гумилева за отличие в делах против германцев произвожу в унтер- офицеры". Эскадрон Ее Величества — это тоже лестно, тоже знак — первый эскадрон полка носил такое почетное имя. В декабре 1915 года Гумилев получил второго Георгия — 3-й степени. По этому поводу тогда же Ахматова написала посвященное сыну:
Было горе, будет горе,
Горю нет конца,
Да хранит святой Егорий
Твоего отца.
В начале мая 1916 года уже прапорщик Гумилев приказом переводится в 5-й Александрийский гусарский полк. Почему гвардеец оказался в армейской части — вопрос интересный, но в условиях войны несущественный. Ошибочно думать, что война для солдата — это непрерывный процесс, от звонка до звонка. Были у Гумилева короткие и длинные отпуска, были недели, когда полк на передовой сменяли и отводили на отдых, были "больничные". Поздней весной 1916-го он выбыл из строя на три месяца из-за сильного бронхита. Все свободные от службы часы Гумилев посвящал литературе и встречам с коллегами. Однако новый и роковой, 1917 год встретил на передовой, где оставался до конца января, пока медицинская комиссия окончательно не вывела его из состава строевых. В апреле Гумилев награжден орденом Святого Станислава 3-й степени, в мае командируется в Европу для продолжения нестроевой службы при русских особых бригадах в Греции. До Салоник он, правда, не добрался. Задержался во Франции.
Последние годы жизни после возвращения в советскую Россию выдались насыщенными. Развод с Ахматовой, женитьба на Энгельгардт, председательство в Петроградском отделе Всероссийского союза поэтов, руководство поэтической студией "Звучащая раковина", бесчисленные лекции, знакомство с множеством новых людей. Даже с такими, как политический аферист Блюмкин. Только в 1921-м вышли два сборника стихов.
Гумилева арестовали в ночь на 4 августа. Расстреляли, само собой, тоже в ночь — на 26-е. Об истинных причинах скоропалительной расправы над поэтом и еще 55 человеками судить трудно, если возможно. Стенограммы допросов, в том числе и Гумилева, доверия не внушают, если знать, кто допрашивал, и помнить, как допрашивали в то смутное время. Точно известно, что их-то расстреляли без всякого суда.
По словам автора замечательных книг о поэте Владимира Полушина, Георгий Стратановский, советский филолог и переводчик, а осенью 1921 года — студент, сидевший в камере № 7 дома предварительного заключения на Шпалерной улице, свидетельствовал, что видел на стене надпись: "Господи, прости мои прегрешения, иду в последний путь. Н. Гумилёв".