Первым официально окрестил эту войну Крымской советский историк академик Евгений Тарле. Кончилась она действительно в Крыму, когда русские войска после 349-дневной обороны оставили базу Черноморского флота — Севастополь. Но вот начиналась Крымская война на Дунае, а продолжилась на Кавказе и в Малой Азии, на Белом и Балтийском морях, на Тихом океане.
Текст: Михаил Быков, Фото предоставлено М. Золотаревым
Меня с ранних лет, едва начал формироваться стойкий интерес к военной истории Отечества, удивляли очевидные несоответствия в традиционной для советского времени подаче кровавых событий середины XIX века. А именно: стоила ли любовь к демократии в прогрессивной Османской империи и примкнувших к ней позже не менее демократических монархиях Франции, Великобритании и, конечно же, Пьемонта (Сардинии) тех потерь, что понесли эти страны в борьбе с "тюрьмой народов" и ее начальником, царствующим "палачом свободы" Николаем Первым? И второе: месяцы боев, десятки тысяч убитых, огромные флоты под парами и парусами — все это вокруг крохотного пятачка русской земли в Крыму. Как-то не слишком разумно с точки зрения военной стратегии и уж вовсе глупо, если посмотреть на результаты войны, зафиксированные в протоколах Парижского мира 1856 года.
Постепенно все рассекретилось и прояснилось. На Крымскую войну можно посмотреть глазами ее участников. Среди которых не будет ни замечательного русского адмирала Нахимова, ни его боевых товарищей по Черноморскому флоту — адмиралов Корнилова и Истомина. Не будет блестящего военного инженера Тотлебена и военного хирурга Пирогова. Не будет даже героев прежних учебников истории — простого матроса Кошки (на самом деле комендора. — Прим. авт.) и сестры милосердия Даши Севастопольской. Не будет никого, кто отличился при обороне Севастополя в Крымскую войну.
Но будут другие.
БАЛТИЙСКОЕ МОРЕ. СОЖАЛЕНИЯ РОТМИСТРА ШЕНШИНА
Если бы нам удалось поговорить сегодня с адъютантом военного министра ротмистром Шеншиным, он мог бы рассказать примерно следующее:
— Государь отправил меня на Аландские острова в июле 1854 года, и я прибыл на главный остров архипелага. Мне было приказано Его Величеством раздать награды отличившимся 9 июня при бомбардировке острова и передать коменданту полковнику Бодиско последние инструкции. В них говорилось о том, что надобно делать, если удерживать форт станет невозможно.
Важно заметить, что к тому времени на Бомарзунде (пролив при входе в Ботнический залив. — Прим. ред.) стояла каменная сводчатая двухэтажная казарма, рассчитанная на гарнизон в 2500 человек. В стене казармы, выходившей на пролив Бомарзунд, насчитывалось 115 амбразур. Кроме того, огонь можно было вести с трех башен и с 4-орудийной береговой батареи. Честно признаюсь, даже поверхностного взгляда довольно, чтобы понять все несовершенство недостроенных укреплений на Аландских островах, коим предстояло закрывать врагу проход к финскому берегу у города Або.
В распоряжении полковника Бодиско было 42 офицера и 1942 нижних чина, включая ссыльных и штрафников. Стрельбу предполагалось вести из 112 орудий.
А что противник? Насколько мне известно, первую атаку англо-французский флот предпринял 9 июня. Английский капитан Халль привел к Бомарзунду три пароходо-фрегата с 144 орудиями на борту. Британцы начали обстрел, но русский форт молчал, пока корабли не сократили дистанцию. И тогда заработали береговые пушки. Все три фрегата получили серьезные повреждения и бежали. Позже капитана Халля обвинили в откровенной глупости, но его выходка сослужила хорошую службу командующему объединенным флотом адмиралу Непиру. К тому времени адмирал убедился, что его приход на русскую Балтику в самом конце марта лишен всякого военного смысла. И потому, что корабли погнали в море плохо оснащенными и недоукомплектованными, и потому, что в английском адмиралтействе, вероятно, плохо представляли себе стратегические цели этого похода. Как бы то ни было, но Непир вот уже более двух месяцев болтался в Финском заливе. Попытался было атаковать наш гарнизон на полуострове Гангут. Пятичасовая артиллерийская дуэль закончилась тем, что два фрегата получили повреждения, а еще один сел на мель. Форт потерял 9 нижних чинов ранеными. Что бы сделал британский адмирал, если бы узнал, что его эскадре противостояли всего-то 1200 русских с четырьмя орудиями, которыми командовали герой Бородина (!) подполковник Моллер и 70-летний артиллерийский капитан Семенов?
Еще 8 июня Непир отправил домой депешу, в которой излагал план дальнейших действий. Он всячески подводил к тому, что взять крепость Свеаборг, прикрывающую Хельсингфорс, и тем более Кронштадт, оберегающий Санкт-Петербург, практически невозможно. Посему приемлем только третий путь — к Аландским островам с целью уничтожения тамошнего форта. Самонадеянный поступок капитана Халля придал значимости укреплениям Бомарзунда в глазах Лондона, и эскадра пошла туда. В ее составе было 42 вымпела. Они несли свыше 3000 орудий и 13 000 человек десантного войска.
Боевые действия начались 26 июля 1854 года. 10 дней понадобилось союзному флоту, чтобы добиться своего: разрушить форт и башни и принудить гарнизон к прекращению огня. Удивительно, как прозорливо оценил ситуацию Его Величество, когда в канун Аландских событий писал князю Меншикову: "Союзный десант уже подошел к Аланду. Гарнизон в добром духе и, я надеюсь, продержится дней десять..."
Наши потери в Бомарзунде составили 53 убитыми, англо-французские — от 300 до 400 убитыми и ранеными. Еще более 1200 человек союзники потеряли от эпидемии холеры.
И все же им удалось представить события в таком виде, будто они победили в крупном сухопутно-морском сражении и овладели мощной крепостью, охранявшей весь Финский залив и Ботнический в придачу. Что ж, пусть в Англии думают что хотят. Важно, что даже такой сомнительный успех оказался самым большим их успехом на Балтике.
Сам я в Аландском деле не участвовал, так как, выполнив поручение императора, переоделся рыбаком и успел вернуться в Петербург. Помню, писал по возвращении графу Орлову, что "бедный гарнизон Аланда выдерживает последний натиск и погибнет с честью".
Пока Аланд сражался и позже, Петербург весьма спокойно смотрел на присутствие вражеского флота в Финском заливе. Видать, все были уверены в государе и в Кронштадте. Дачники не отказались от привычного образа жизни и как в мирное время ездили из Петергофа и Ораниенбаума на Красную горку смотреть английские корабли, маячившие на горизонте. Впрочем, вскоре это развлечение приелось и перестало вызывать интерес. Я же, побывавший на Бомарзунде и знавший его защитников, следил за судьбой этих людей с интересом неослабевающим. Равно как и за всем, что происходило на Балтике в ту войну.
БЕЛОЕ МОРЕ. КРЕСТ АРХИМАНДРИТА АЛЕКСАНДРА
Немало рассказал бы нам о событиях, нарушивших мирное течение жизни Архангельска, Новодвинска и Соловков, настоятель тамошнего монастыря отец Александр. Например, такое:
— После царя Петра толком нашими северными землями на предмет охраны границы никто не занимался. Архангельск имел гарнизон в 4000 человек да 50 старых и плохоньких пушек. Знаю, незадолго до войны начальник Архангельского порта запросил Петербург о помощи солдатами, орудиями, деньгами и материалами для укрепления береговой линии по фарватеру Двины. Чем-то помогли, в чем-то отказали.
Новодвинскую крепость подняли по новой, снабдили 38 пушками, по берегу учинили 11 батарей с 52 пушками. Построили аж 20 канонерских лодок. На них поставили еще 40 орудий. Людей, правда, не прислали. Ни одного человека. Но командир контр-адмирал Бойль оказался доволен. А посему не забыл и нашей обители. Выделили нам 8 шестифунтовых орудий. От ценностей всяческих монастырь избавили, вывезя их подальше от берега. Солдат нам не дали. Зато обязали окрестных поморов помогать при случае. Для чего их снабдили 3000 ружей и огненным запасом.
Как выяснилось позже, все сделанное оказалось не напрасным. С Божьей помощью отбились мы от французов с англичанами. Те, разорив напоследок Колу и Пушлахты в Онежском заливе, этим подвигом только и могли похвастаться. С чем, собственно, и отбыли восвояси.
Но прежде пришлось нам подраться. В июне вошли в Белое море с запада три английских парохода с шестью десятками пушек. Стрелять не стреляли, но селенья на берегу кое-где пожгли. А затем, убоявшись мериться силами с архангельским и уж тем паче новодвинским гарнизонами, решили, видать, монахам смелость показать.
6 июля 1854 года со стен монастырских увидели мы два винтовых корвета с британскими флагами. После крестного хода с чудотворными иконами решили мы другой ход провести — с двумя пушечками вдоль берега. Рассказывали потом, что англичане с перепугу перепутали наш отряд в несколько десятков послушников да богомольцев с "множеством войска, спрятанного в лесу". Вот и открыли по нас артиллерийский огонь. Мы — в ответ. Британцы и примолкли.
А вечером капитан Оммалей, представившийся через парламентера главнокомандующим эскадрой Ее Величества на Белом море, потребовал сдачи гарнизона. Я ответствовал, что нет на Соловках никакого гарнизона, кроме инвалидной команды для охраны монастыря. Стало быть, и сдаваться в плен некому. Пока мы разговоры разговаривали, фейерверкер Другильский недалече от берега снарядил 3-орудийную батарею.
Утром следующего дня началась бомбардировка монастыря. Ядра летели до вечера. Мы тоже без дела не сидели. Восемь монастырских пушек и батарея Другильского славно потрудились. Вражеские корабли ушли ни с чем, в монастыре все остались целы. Только гостиница сгорела.
Это уж после нас англичане пошли в Онежский залив, где пакостили на острове Кий и под городом Колой в отсутствие какого-либо войска с нашей стороны. 31 июля появились и французы. Два корабля порыскали по Белу морю и к концу сентября вместе с англичанами и ушли. Вот такая у нас война вышла.
ОХОТСКОЕ МОРЕ. ГИБЕЛЬ КНЯЗЯ МАКСУТОВА
О смертельной ране молодого морского артиллерийского лейтенанта князя Александра Максутова и о других делах в Авачинской бухте губернатор Петропавловска-Камчатского генерал-майор Завойко рассказал бы, наверное, так:
— Вражеская эскадра пробыла у нас "в гостях" недолго, всего каких-то 10 дней. Но выдержать эти дни оказалось делом нелегким. И если б загодя не побеспокоились, вряд ли все закончилось бы нашей победой.
Еще осенью 1853 года на Дальний Восток отправились три фрегата, два транспорта, корвет и шхуна. Часть кораблей шла в устье Амура, часть — к берегам Камчатки.
Странное дело, мир с западными странами еще не нарушился, жили по морскому закону. Но вот, поди ж ты, английская общественность, якобы обеспокоенная движением нескольких русских кораблей, к тому же идущих порознь, в сторону Индии и Китая, потребовала от адмиралтейства пресечь и потопить.
В охоту за русскими судами и кораблями пустился английский адмирал Прейс, чей отряд усилили французским. Итого под флагом адмирала собралось 8 кораблей с 258 орудиями.
Как ни старался адмирал, ничего у него не вышло. Все русские борта прошли туда, куда им полагалось. В начале июля 1854 года транспорт "Двина" и фрегат "Аврора" вошли в Петропавловскую бухту, остальные соединились с морским отрядом адмирала князя Путятина в устье Амура.
Видать, серьезную клятву дал перед походом адмирал Прейс, раз покончил с собой, не справившись с возложенной на него задачей!
В исполнении этого решения он не оплошал, и вражеская эскадра подошла к Петропавловску с серьезными намерениями. Тут как нельзя кстати пришлись орудия, доставленные из европейской России транспортом "Двина". На вооружение береговых батарей пошли орудия одного борта с фрегата "Аврора". 14 июля мы получили извещение о вступлении в войну с нами Франции и Англии, а к 17 августа были полностью оборудованы семь батарей. Встретить врага мы могли огнем 45 орудий. В гарнизоне было трудно с личным составом. Пришлось мобилизовать чиновников и простых горожан, а также взять часть экипажей с кораблей. Всего набралось 42 офицера и 879 нижних чинов.
17 августа чужой пароход появился у Петропавловска. Для рекогносцировки. Что особенно любопытно, шел он под американским флагом.
День спустя к нему присоединилась вся эскадра. Мы не стали ждать, когда 204 английских и французских орудия поздороваются с нами, и поприветствовали их первыми. Противник сразу же отошел.
Только через два дня, 20-го, англо-французские силы предприняли генеральный штурм. После двухчасового обстрела наших батарей вдоль и поперек десант из 600 человек на 15 баркасах поплыл к берегу. Ему удалось захватить батарею № 4, которой доблестно командовал мичман Попов, не потерявший ни одного человека. Но победу праздновали недолго. "Аврора" и "Двина" пушечным огнем выгнали французов назад на голый берег.
Блестяще сражался со своей батареей № 2 лейтенант князь Максутов, не отставали артиллеристы батареи № 3. К вечеру корабли противника ушли подальше от береговой линии. Их потери так и остались неизвестными, мы лишь засекли множество повреждений на кораблях и баркасах. Мы лишились 6 солдат убитыми и 12 — ранеными. Кроме того, был ранен офицер.
Три дня противник ничего не предпринимал. Дело шло к тому, что, оконфузившись и предполагая в Петропавловске серьезный гарнизон, союзная эскадра окончательно покинет Авачинскую бухту и пойдет искать военного счастья в другом месте. Однако 23 августа из города бежали несколько американцев. Им удалось пробраться на английский флагман "Президент". Они-то и сообщили, что силы наши крайне скромны и что зарядов на каждую пушку немного.
Тут же в эскадре приняли решение атаковать на следующий день. Пошли с севера. И так получилось, что против 60 с лишком орудий "Президента", "Форта" и "Вираго" мы смогли выставить только 8. Однако наши артиллеристы стреляли так хорошо, что союзники рискнули высадить десант только после того, как упал без оторванной ядром руки командир теперь уже 3-й батареи князь Максутов.
Авторитет князя на батарее был так высок, что без него пушкари на некоторое время растерялись. Тут-то и высадилось до 700 французов и англичан, среди которых первыми шла рота отборных карабинеров. По тайным тропам к Петропавловску их вели те самые сбежавшие американские моряки. Вскоре десант захватил господствующую над городом с севера Николину гору. Наступил момент истины. Три русские стрелковые партии вскарабкались на гору с другой стороны и ударили в штыки. Первым делом перекололи всех офицеров, и противник, лишившись начальников, побежал. В эти минуты особенно отличились 16 камчадалов, засевших в камнях и бивших отступавших, точно бобров на охоте. Каждый выстрел — в голову!
Гарнизон Петропавловска в этот день потерял 96 человек, из них 31 убитыми. По сообщениям англичан, потери в союзнической эскадре составили 209 человек. Думаю, цифра основательно занижена. Были у нас и трофеи. Особенно горды петропавловцы захваченным английским флагом.
Интересно было читать позже о том, что союзники столкнулись с прекрасно укрепленным городом, чьи оборонительные сооружения ничем не уступали севастопольским. Потому, мол, и потерпели неудачу. Ой ли?
И ЗА ДУНАЙ, И ЗА КАВКАЗ?
Первые события Крымской войны случились на территории так называемых Дунайских княжеств. Именно здесь на русские передовые части напали турецкие отряды. И именно здесь первоначально, по плану императора Николая, разворачивались российские войска для переправы через Дунай и похода в Болгарию и далее на Константинополь.
На Дунайском театре военных действий не было громких побед русского оружия. Откровенных и чувствительных поражений тоже не было. Шла тяжелая солдатская работа. В бою под Ольтеницей старший канонир 5-й легкой батареи Тимофей Чиликин только приготовился зарядить орудие, как пуля ударила в голову. Рванулся было к нему товарищ по орудийному расчету, но Чиликин его остановил: "Дай дослать последний заряд" и тут же загнал банник в ствол. Командир батальона в Якутском пехотном полку майор Соллогуб и подпоручик Камчатского пехотного полка фон Витте подхватили знамена из рук убитых знаменщиков и несли их во время атаки впереди строя до конца боя. Ротный командир Селенгинского пехотного полка штабс-капитан Конюк бодро шел впереди роты в атаку, получив четыре ранения. Только пятое — контузия ядром в бок — вывело его из строя.
После переправы через Дунай, немыслимой по всем представлениям, началась долгая осада крепости Силистрия. Качели войны качались здесь медленно. Что, видимо, и позволило союзникам активизироваться и направить значительные силы в Крым. А представителям дипломатического корпуса Англии и Франции — давить на правительства Пруссии и прежде всего Австрии с целью принудить их вступить в войну против России.
На Кавказе успех по традиции сопутствовал русской армии. Громкие взятия Баязета и Карса — это только парадная вывеска, за которой скрыты десятки выигранных сражений, и среди них — битва при Курюк-Дара, случившаяся 24 июня 1854 года, прежде, чем пал Карс. Достаточно описать лишь один эпизод сражения. Возможно, именно так вспоминал бы его кавалерийский генерал Багговут:
— Я приказал Тверскому драгунскому полку атаковать главную батарею турок на правом их фланге. На сей раз драгуны пошли вперед молча, без всякого "ура". Орудия противника били картечью в лоб и с фланга, но драгуны вели лошадей строем, как на параде. Эта молчаливая смерть сломила турок, они бросили орудия, но убежать не успели — были изрублены. Едва драгуны взяли турецкие пушки, как сбоку откуда ни возьмись — тьма башибузуков. Драгуны, не ломая строй, повернули и встретили нового врага. Изрубили и его. Задача была исполнена, и полк отошел в полном спокойствии. Под огнем неприятельских батарей и сквозь порядки целой дивизии Керим-паши.
Турки решили отыграться на правом фланге. В атаку пошли три штуцерных батальона, пушки и кавалерия. Нашему левому флангу пришлось бы худо, не окажись рядом нижегородских драгун. Наши кавалеристы остановили турецкую пехоту, срубая линию за линией. Но турки держались молодцом. Гибли, но не бежали. Не помогла и 7-я донская батарея, вылетевшая на прямую наводку, но быстро потерявшая всю прислугу от прицельного огня из штуцерных ружей.
Драгуны остались одни. Они рубились стоя на месте под огнем. Командир полка князь Чавчавадзе в гуще драки указывал подчиненным места, куда надо было бы навалиться. Горстки драгун бросались на стену турецкой пехоты и либо гибли, либо вырубали шашками очередной плацдарм. Тут и подоспели на помощь отдохнувшие тверцы. Навалились вместе — и от доблестных трех батальонов турок не осталось никого.
Из 33 офицеров-нижегородцев в этом бою выбыло 23...
ПОЛУОСТРОВ КРЫМ. ЗАГАДКИ ВОЙНЫ
Долгие годы Крымскую войну в России называли Восточной войной. Именно так озаглавил генерал от инфантерии Зайончковский монументальный труд, посвященный событиям 1853–1856 годов, над которым он работал долгие годы. Уместно сказать, что впервые издали книгу к 50-летию Восточной войны, в 1907 году. И с тех пор она не переиздавалась. Табу было нарушено почти век спустя, в 2002 году. Интересно, имел ли какое-нибудь отношение к табуированию этого исследования любимый историк Сталина Евгений Тарле?
Но вернемся к сути.
Тогда, в середине XIX века, никто не вел речь о России как об авторитарном монстре, которого надо непременно обуздать. Францией правил очередной Наполеон, в Англии не только царствовала, но и управляла королева Виктория, монархи занимали троны Османской империи, Пруссии, Австро-Венгрии. Обуздать Россию им тем не менее очень хотелось. Потому как после победы в Отечественной войне 1812 года и вступления в Париж весной 1814-го Российская империя стала сверхсилой, к тому же с собственным мнением по каждому европейскому да и мировому вопросу. Вечная мечта британцев о мировом господстве через контроль над Азией вновь могла остаться лишь мечтой.
Только глобальными интересами объясняется то, что часть ведущих европейских держав с таким несвойственным им единодушием и столь быстро решила обложить и по возможности атаковать Россию со всех сторон. Откровенно говоря, часть едва не стала целым. Только тонкая дипломатическая игра и очевидные пробуксовки союзников на фронтах оставили Австро-Венгрию и Пруссию среди нейтралов. Шаткость позиций видел и Николай Первый. Иначе... Из учебника в учебник ходит миф о том, что русская армия в тот период значительно отставала от европейских в уровне вооружений. Французы и англичане, даже турки частично воевали нарезными ружьями (штуцерами), русские — кремневыми, их флот состоял из пароходов, наш ходил под парусом. По правде, и у союзнического флота хватало парусных фрегатов, и у нас имелись корабли с паровыми двигателями. Что касается ружей, то в русской армии к 1853 году имелось без малого 800 000 нарезных стволов. Вот только вооружены ими были полки, остававшиеся в глубоком резерве в центре и на западе русской Европы. Гвардия, отлично вооруженная, в полном составе стояла в Петербурге и Варшаве. Почему бы это? Сдается, на этот вопрос у Николая Павловича был ясный ответ.
А зачем нам, русским, вообще понадобилась эта война? Сегодня, в эпоху прагматизма и консюмеризма, ответ может показаться странным. Но он правдив. В архиве внешней политики Российской империи МИД РФ он и находился все эти десятки лет. "В 1836 году Иерусалимский патриарх Афанасий письменно обратился к императору Николаю Первому с просьбой оградить права Иерусалимской церкви от армян, получивших фирман, который нарушал права греческого духовенства. Во второй половине XIX века между тремя общинами (греками, армянами и францисканцами) развернулась острая "битва за султанские фирманы". Суть ее сводилась к тому, что путем политического давления, а также за взятки османским сановникам в Константинополе и в Иерусалимском санджаке можно было приобрести право на владение той или иной христианской святыней. Генконсул в Сирии и Палестине Базили сравнил отношение османских властей к институту христианских святынь с прибыльным предприятием, назвав Святые места "золотым рудником" для османских пашей.
В 1852 году после убедительной просьбы русского царя султан подписал "окончательный" фирман, защищавший интересы православия в Палестине. Однако в 1853 году под давлением Франции родился новый документ, из которого следовало, что ключи от храма Рождества Христова в Вифлееме надо передать монахам-францисканцам. Последовало жесткое заявление со стороны русского царя. Султан стал тянуть время. В Валахию и Молдавию вошли русские войска, сделав эти подконтрольные Блистательной Порте земли залоговыми до восстановления статус-кво в Палестине. Турки инициировали мелкие боестолкновения.
В Восточной войне, которую русские начали по идейным соображениям, а турки при поддержке Франции, Англии и... Пьемонта — по политикоэкономическим, безвозвратные потери достигли 309 000 солдат и офицеров. Известный военный статистик Урланис убедительно доказывает, что Россия не теряла в этой войне сотни тысяч жизней, не "забрасывала шапками" противника на позициях. Русские потери — 153 000 убитых, умерших от ран и болезней, пропавших без вести. Потери коалиции — 156 000.
Но в любом случае ясно: для России это была самая кровопролитная война из всех ее войн в XIX веке! В 1812 году страна лишилась 120 000 защитников, в Русско-турецкой войне 1877–1878 годов убыль составила примерно 95 000. Остальные военные конфликты и близко не сопоставимы с означенными по масштабу.
И наконец, проиграли ли мы эту войну?
Был период, когда отечественные историки с каким-то странным злорадством декларировали: проиграли, и еще как! На самом деле империя сохранила территорию и армию, не разорилась, не подверглась унижению капитуляции. Парижский мир содержит только один пункт, действительно ущемивший русские интересы, — запрет на содержание флота в Черном море. Он, к слову, просуществовал совсем недолго — 15 лет. Зато до сих пор действуют все те права православной церкви и православных людей в Святых местах, что возникли еще в фирмане 1852 года. Можно ли считать проигравшей сторону, добившуюся своих целей в войне?
В парижских кулуарах во время переговоров в 1856 году говорили так: "Странная война. Победившие не победили, проигравшие не проиграли".