Окончание истории
Так вот, если исходить из тех отрывочных статистических данных, которые имеются в нашем распоряжении, то окажется, что подвластные короне территории накануне Великой Северной войны давали по разным оценкам от чуть более трети до чуть менее половины всех поступлений в консолидированный бюджет королевства [1], причём на долю четырёх прибалтийских провинций (Ингрии, Лифляндии, Эстляндии и Эзеля) приходилось немногим менее 20,0% всех доходов.
Кроме того, имелся и демографический фактор: как ни как, а в восточно-балтийских провинциях Шведской империи и Финляндии к началу Великой Северной войны проживало что-то около 800 тыс. человек [2]! При том, что в самой метрополии в середине 1700-го года, по современным оценкам специалистов Sveriges Riksbank, обитал 1.446 тыс. душ, значение Прибалтики для Швеции как-то сложно переоценить.
В общем, как ни крути, а едва ли не в конце первого десятилетия XVIII-го столетия Карлу XII надо было «сушить вёсла». Но он и не думал этого делать. Поговаривают, причиной всему – невероятная упрямость короля. Как говорится, «упрямство – достоинство ослов». Пускай, но самое-то интересное – не в этом! Самое интересное в сложившейся ситуации – это то, что Швеция, переживая тяжёлые времена, и не думала загибаться, экономика её кряхтела, но тянула войну на своём горбу.
Кстати, об экономике. Хозяйство Швеции в её современных нам границах достаточно долго держалось на высоте. Вплоть до 1719-го года размер шведского валового внутреннего продукта увеличивался, достигнув в этом году рекордной величины в 551,2 млн. ригсдалеров [3], показав рост по сравнению с последним предвоенным годом в 2,3 раза! Дальше начался обвал экономики. Впрочем, никакого чуда здесь нет: просто-напросто, благодаря усилиям королевского фаворита барона Георга Генриха фон Гёрца, в королевстве на промышленный поток была поставлена эмиссия ничем не обеспеченных денег, что инициировало галопирующую инфляцию, которая, в свою очередь, имела следствием беспрецедентное увеличение размера национальной экономики на бумаге.
Гораздо удивительнее то, что при калькулировании В.В.П. Швеции в сопоставимых ценах и в пересчёте на кроны образца 2000-го года, оказывается, что шведская экономика ещё слишком долго и успешно тянула на своей шее мельничный жернов войны, хотя по всем прикидкам уже давно должна была дать дуба у дуба: вплоть до 1704-го года размер шведского валового внутреннего продукта не падал и даже несколько подрос по сравнению с 1699 г. (+ 8,8%), затем начинается снижение с двумя минимумами – в 1709 г. (- 9,1% от уровня 1699 г.) и в 1719 г. (- 4,2% от уровня 1699 г.), пока, наконец, в 1721 г. всё не возвращается на круги своя:
Такая прочность шведского хозяйства буквально вопиёт и требует ответа на простой вопрос: как Швеция дотянула до 1721 г., а не скопытилась много раньше?
Примечания:
[1] Латышский историк Я.Я. Зутис определял доход, получаемый Стокгольмом в конце XVII-го столетия с подвластных короне прибалтийских стран, в 3,0 млн. ригсдалеров при суммарных поступлениях со всех владений короны, включая и саму Швецию, в 6,5 млн. ригсдалеров, т.е. доходы казны от колоний достигали ~ 45,9% суммарных государственных доходов [См.: Андерссон И. История Швеции. – М.: Изд-во иностранной литературы, 1951. – с. 231 (прим. 1)].
Шведская империя в 1658-ом году
В своей заметке, посвящённой шведским финансам накануне и в самом начале Великой Северной войны, В. Великанов оценивает сумму доходов, полученных казной с заморских провинций в 1699-ом году, в 2,3 млн. ригсдалеров при общем доходе со всех владений, включая и метрополию, – 6,5 млн. ригсдалеров, т.е. государственные доходы от колоний достигали ~ 36,3% общих доходов казны. При этом из представленных им данных следует, что балтийские провинции в свою очередь требовали немалых денежных вливаний из казны и по большей части либо вообще не приносили никакой прибыли (Померания, Висмар), либо давали крайне небольшую прибыль (Эзель, Ингрия, Эстляндия). Обособленно от этих провинций стояли Лифляндия и Бремен-Верден, доходы казны от владения которыми в 1699 г. превысил расходы на них на 195 и 295 тыс. ригсдалеров, соответственно.
Однако существуют и ещё более радужные оценки финансовых бонусов, получаемых шведской казной от её заморских владений: по данным Дэвида Кирби, в 1699 г. доходы от Эстляндии превысили расходы на неё на 334 тыс. ригсдалеров, а год спустя аналогичный показатель по Лифляндии составил 404.598 ригсдалеров [См.: Kirby D. Nothern Europe in the Early Modern Period: The Baltic World, 1492 – 1772. – New York: “Routledge Taylor & Francis Group”, 2013. – p. 257].
[2] Б.Ц. Урланис оценивал численность населения собственно Швеции на 1700-ый год в 1.485 тыс. чел. [См.: Урланис Б.Ц. Рост населения в Европе (опыт исчисления). – М.: ОГИЗ – Госполитиздат, 1941. – с. 174], Финляндии – в 350 тыс. чел., а территорий Эстляндии и Лифляндии, перешедших по Ништадтскому трактату, – в 455 тыс. чел. [Там же, с. 186].
[3] Здесь и далее – данные Sveriges Riksbank. Безусловно, значения валового внутреннего продукта Швеции, рассчитанные спустя три столетия после описываемых событий, требуют критического к себе отношения. Однако иных обобщающих данных у нас нет.