Разговор со Станиславом Дмитриевым о мультиках, религии и идеологии
— Расскажи, пожалуйста, о своей татуировке.
— Это пиратская карта и надпись Last Day. Отголоски далекой юности, набил еще в семнадцать лет.
— И, соответственно, название студии…
— Да, любил и люблю пиратскую тематику, потому Evil Pirate Studio.
— А как ты относишься к цифровым пиратам?
— Сложно. С одной стороны, хочется выступать за свободу распространения контента, с другой — каждый творец хочет кушать. Считаю, должна появиться система, которая упростит взаимодействие создателя и конечного потребителя, так, чтобы никто не был в накладе. Пока ее нет, пытаемся существовать в рамках закона.
— Как долго создается такой масштабный проект, как “Киберслав”? И когда можно ждать выхода фильма?
— Мы работаем над “Киберславом” больше года, фактически в свободное время. То есть здесь все шло от души, в перерывах между какими-то коммерческими вещами. Каждый старался придумать фишки, часть которых вы видели в трейлере. Сложно говорить о сроках — мы еще в начале пути. Я бы ориентировался на конец 2020 — начало 2021 года. Кроме того, у нас есть полностью готовый проект, который в “запакованном” виде ждет своего часа.
— Какие мультики ты смотрел в детстве, наши или американские?
— Я смотрел все мультики, мне нравилась и советская, и западная анимация. Потому и вышел такой проект.
— Есть ли особенно значительные референсы, которые вы учитывали при создании?
— “Киберслав” — вещь в себе. Просто вся культура, которую мы, 20-30-летние люди, впитали в себя за свою жизнь, начинает здесь проявляться. В то же время все приметы культурного кода надо подавать с большой долей иронии, иначе этому не поверят. Наш проект довольно смелый. С точки зрения традиционной индустрии анимации в России он необычен. Поэтому государство, в частности, может его и не поддержать.
— Государство, кстати, заставляет маркировать фильмы по возрасту, и вы уже заранее знаете, что у вас будет 16-18+. Как я понимаю, из-за сцен насилия?
— Да, старого доброго ультранасилия.
— Нет ощущения, что вы потеряете часть аудитории? Ведь не секрет, что подобные вещи любят смотреть подростки...
— Нет, мы свою аудиторию примерно представляем. Это все же интересная взрослым история. А государство и кинотеатры пусть сами пытаются оградить детей от неположенного им контента, если смогут.
— У нас ведь вообще все сложно с индустрией мультфильмов для взрослых.
— Ее нет. При том что индустрия сериальной детской анимации переживает некий Ренессанс. Появились вещи, которые бьют рекорды просмотров на YouTube, вещи, которые закупают за рубежом. С полнометражным детским контентом обстоит не так хорошо — возможно, нам еще нечего сказать на этом этапе. Анимация для взрослых, вроде “Южного парка”, тем более должна создаваться с расчетом на мировую аудиторию, и не ясно, что мы можем предложить.
— Но сами-то вы рассчитываете на международный рынок?
— Да. Мы ведь сознательно ориентировались на “западных друзей”. И хотим говорить на том языке, который они понимают. Ведь есть тренд русской культуры на Западе…
— Где?
— В Америке, например.
— Но это же интерес к странному “другому”, экзотизация русских. Хорошо это или плохо?
— Ни хорошо, ни плохо. Если культура существует, почему бы ее не продвигать? Зачем замыкаться в себе? Дело в том, что мы как раз не научились продвигать себя, и этим занимаются другие.
ВОТ ПАРУ ЛЕТ НАЗАД ВЫШЛА ДОВОЛЬНО ХАЙПОВАЯ ВИДЕОИГРА, MOTHER RUSSIA BLEEDS — ЕСЛИ НЕ ОШИБАЮСЬ, ДЕЛАЛИ ФРАНЦУЗЫ. ИГРА ХОРОШАЯ, НО В НЕКОТОРОМ СМЫСЛЕ ТАМ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ПОЛУЧИЛАСЬ КЛЮКВА ПРО УРОДЛИВЫХ “ИВАНОВ” И “БОРИСОВ”, КОТОРЫЕ СРАЖАЮТСЯ С ЕЩЕ БОЛЕЕ ЖУТКИМИ КАГЭБЭШНИКАМИ. В ОБЩЕМ, ПОЖЕСТЧЕ, ЧЕМ У НАС.
— Так вы все же вторгаетесь на территорию политики, как часто бывает с нашим кино, рассчитанным на международную аудиторию?
— С каким, например?
— Вспомни обсуждения фильмов Звягинцева.
— Ну, там спорили о том, представляют ли нас такими за рубежом. Но с точки зрения режиссера это было просто его высказывание, как он видит народ.
— Но ведь это и есть политическое искусство в прямом смысле! Борьба культурных кодов…
— Все-таки, по-моему, пить водку — это не “культурный код”.
— В вашем фильме нет водки?
— Нет! Квас — может быть.
— Сюжет “Киберслава” уже полностью известен?
— По большей части. Конечно, будут некоторые правки.
— Это история про битву добра и зла?
— В общем, любая фольклорная история более-менее об этом.
— Поэтому, судя по трейлеру, такое место отведено религии?
— Церкви и прочее показаны исключительно с исторической, культурологической целью. Ведь с X века история православия переплетена со всем, что происходит на Руси. Сверх этого мы ничего не имели в виду.
— Но есть же такие образы, как красный крест-прицел, поражающий нечисть.
— Да, классный красный крест!
— Значит, есть условно языческая хтоническая нечистая сила, угрожающая Руси…
— Да…
— И силы добра под знаком креста.
— Нет, все же, думаю, история будет чуть сложнее, чем такая схема.
— А вообще следишь за нашим кино?
— Постольку поскольку. Возможно, реже, чем нужно. Смотрю Бэд Комедиана, например.
— Он тебе нравится?
— Ну да, он смешной. Смешно говорит о фильмах.
— А нет ощущения, что форсируется недоверие к отечественному кино, и люди порой пренебрегают талантливыми вещами из-за этих смешных стереотипов?
— Ну это уж точно не вина Жени. Он работает в своем формате. Знаете, все же будь у нас больше хороших фильмов, мы бы чаще ходили в кинотеатр, и не было бы недоверия к отечественному производителю.
— Что понравилось из нашего в последнее время?
— Из последнего, например, “Дуэлянт” классный. “Нон-стоп продакшн” вообще делают интересные вещи, хотя долго над ними работают и радуют нас не так часто.
— Да, в “Дуэлянте” ведь тоже модернизируются русские мифы, только другие. Может, кстати, следующий мультфильм про мистический Петербург снимете?
— Почему нет, если сюжет хороший? Антураж-то можно какой угодно сделать. Наше кино порой не реализует весь потенциал, заложенный в нашем фольклоре, истории, литературе. Но ведь у мультфильмов в этом смысле не ограничены возможности. Мы можем показать то, чего вообще нельзя снять в кино. Почему-то это не реализуется другими. “Киберслав” — капля в море того, что можно было сделать.