10 марта 1940 г. в квартире Михаила Афанасьевича раздался звонок:
– Правда ли, что умер писатель Булгаков? - звонили из самого секретариата Сталина.
– Да, умер... - и сразу же на другом конце провода положили трубку.
У Сталина с Булгаковым были интересные отношения, но в школе почему-то об этом не рассказывают…
Еще при жизни Булгакова знали по смелым запрещенным пьесам. Но одна пьеса была особенной. Особенной, потому что ее Сталин посетил около 20 раз. Можете себе представить, 20 раз на один и тот же спектакль, в один и тот же театр. Это была пьеса "Дни Турбиных", которую, кстати, разрешили ставить исключительно во МХАТе, ни один другой театр не мог даже думать о постановке.
По первым строчкам статьи вы могли подумать, что Сталин и Булгаков были закадычными друзьями, но это абсолютно не так. Более того - они даже не встречались. Ни разу. Сталин как-то пообещал такую встречу, но, как говорится, обещанного три года ждут...
Звонок
В начале 30-х Булгаков упал чуть ли не на дно. Материальное и общественное положение писателя стало критическим. И вот в 1930 году он имел наглость и смелость отправить Правительству СССР письмо. В письме Булгаков в жесткой манере попросил определить его судьбу: либо дайте работать, либо выпустите из страны на эмиграцию. Мало кто мог ставить такие ультиматумы самому Сталину.
И вот после этого письма в квартире Булгакова раздался телефонный звонок. Нет, не тот, что в начале текста. В этот раз звонил сам Сталин. Ниже - реальная выдержка из телефонного разговора между Вождем и Писателем от 18 апреля 1930 года (читать медленным спокойным голосом):
Сталин: Мы Ваше письмо получили. Читали с товарищами. Вы будете по нему благоприятный ответ иметь… А, может быть, правда – Вы проситесь за границу? Что, мы Вам очень надоели?
Булгаков (растерянно): ...Я очень много думал в последнее время – может ли русский писатель жить вне Родины. И мне кажется, что не может...
Сталин: Вы правы. Я тоже так думаю. Вы где хотите работать? В Художественном театре?
Булгаков: Да, я хотел бы. Но я говорил об этом, и мне отказали.
Сталин: А Вы подайте заявление туда. Мне кажется, что они согласятся. Нам бы нужно встретиться, поговорить с Вами.
Булгаков: Да, да! Иосиф Виссарионович, мне очень нужно с Вами поговорить.
Сталин: Да, нужно найти время и встретиться, обязательно. А теперь желаю Вам всего хорошего.
После этого звонка жизнь писателя изменилась. Вернее, приобрела новый смысл даже. Как вспоминает супруга Булгакова: «Всю жизнь Михаил Афанасьевич задавал мне один и тот же вопрос: Почему Сталин раздумал встретиться со мной?» .
Взлёт
На следующий день после разговора Булгаков уже приступил к работе режиссёром-ассистентом во МХАТ, а также режиссёром в ТРАМ (Театр рабочей молодёжи). В один миг все материальные проблемы писателя разрешились.
Булгаков, работая в двух театрах, постоянно мечтал о постановках СВОИХ пьес. Но - увы, его малоизвестные «Бег», «Зойкина квартира», «Багровый остров» к постановке так и не были разрешены. Даже пьесу «Иван Васильевич» отказались ставить. Надежды Булгакова таяли с каждым новым сезоном. И в 1936 году он ушёл из МХАТа. Благо, без работы он не остался - устроился в Большой театр на должность переводчика.
Падение и снова взлет
Вот тут уж точно как в сопливой бабской поговорке: любишь - отпусти... Стоило Булгакову уйти с Художественного театра, как спустя два года к нему лично пожаловали представители МХАТа с просьбой написать для их театра пьесу к юбилею Сталина. Было понятно, что никто, кроме самого Вождя, не мог посметь заказывать пьесу у беспартийного автора запрещенных произведений. Да еще и нашли чем подкупить: за эту одну пьесу Булгакову обещали хорошую квартиру.
Булгаков согласился. А кто бы смог отказаться? Спустя год пьеса «Батум» была закончена. В пьесе четко был прописан образ Сталина, поэтому никто даже не смел подумать, что пьеса может кому-то не понравиться. Всё руководство МХАТа восхваляло и пьесу, и Булгакова. И вот пьесу стали готовить к постановке.
И снова падение
Для сбора информации о грузинском фольклоре Булгаков с женой и коллегами поехал в Грузию. Но только они прибыли - как вдруг пришла телеграмма: «Надобность в поездке отпала, возвращайтесь в Москву». Да уж, не соскучишься с такой работой...
В секретариате Сталина наконец-то прочли пьесу. Уже когда она готовится к постановке. Прочли и вынесли вердикт: нельзя Сталина делать литературным героем и вкладывать ему в уста выдуманные слова. А сам Сталин якобы сказал: «Все молодые люди одинаковы. Не надо ставить пьесу о молодом Сталине».
Это было как минимум странно, особенно если учесть тот факт, что в те годы без проблем повсеместно печатались произведения и ставились спектакли о молодом Сталине.
Некоторые историки сейчас уверенно заявляют, что Сталин вместо «Батум» ожидал увидеть нечто, равное «Дни Турбиных». А увидел что-то «очередное». Такими пьесами уже были завалены театры и книжные прилавки страны. Но если бездарям можно было простить художественную слабость произведений, то Таланту такое не позволительно. Сталин был, мягко говоря, огорчен.
Занавес
В 1939 году Булгаков начал резко терять зрение. Ему был установлен диагноз: острый гипертонический нефросклероз. Он моментально слег и уже не вставал, зная и понимая, что обречен. Боли были адские. Да, морфий спасал, но лишь на время. Под его воздействием прошло редактирования последних вариантов романа «Мастер и Маргарита».
10 марта 1940 года мучения Михаила Афанасьевича Булгакова закончились. Лишь через три месяца урна с его прахом была захоронена в Старой части Новодевичьего кладбища, неподалеку от могилы Чехова, что уже было признанием большого таланта. На могилу Булгакова даже положили камень с могилы Гоголя, якобы таким образом Сталин отдал последнюю дань уважения автору своей любимой пьесы.
Одним из последних высказываний М.А.Булгакова, зафикисрованных его женой 4 марта 1940 года, были следующие слова: «Я хотел жить в своем углу… Я никому не делал зла…».
Авансцена
Писатель и Вождь. Они так и не увиделись. Но оба имели самое что ни на есть весомое значение друг для друга. О роли Вождя в жизни Писателя и говорить не приходится. Но и Писатель оставил свой отпечаток на жизни Вождя. Многие считают, что погоны, которые Сталин ввел для армии, взяты не откуда-нибудь, а именно с формы, которую носили герои «Дней Турбиных». А некоторые обороты из монолога Алексея Турбина очень уж напоминают речь Сталина в самом нехарактерном для себя обращении к народу 3 июля 1941 года: «Братья и сестры!..».