Часть первая: Преображенский собор
В основании современного исследования богослужения лежит определенное представление о законах литургического развития и методологии, выработанной в течение последнего века для сравнительной исторической литургики. Однако сравнительно-исторический метод исследования побуждает обращаться не только к Константинопольской богослужебной традиции, но и к периферийным по отношению к ней образцам. Именно там сохранились подчас очень важные сведения по развитию литургии в поздние периоды ее эволюции, которые были утрачены в центральном регионе во времена средневековых общественных катаклизмов.
Такой периферийной традицией является славянское богослужение с X века и древнерусское с XI столетия. Для нас особенно важно обращение к древнерусскому материалу, поскольку на Северо-Западе, в Новгородско-Псковских землях сохранившиеся литургические памятники легкодоступны и хорошо изучены. При этом, характер материала, значительная часть которого - не только рукописные богослужебные книги, но и археологические объекты, в которых совершалось богослужение, - подсказывает нам ту методологию изложения богослужебной истории, о которой говорилось в предыдущих весенних лекциях. Нас будет интересовать не только порядок чина в его развитии (то, что могут выяснить исследователи рукописей), но также и то как этот чин совершался в храмовом пространстве, как влиял на развитие храмовой планиграфии, как были приспособлены для него различные литургические устройства храма. И здесь на помощь нам придет церковная археология. Археология же, в свою очередь, как наука гуманитарная, поможет нам понять взаимосвязи богослужения и социально-исторических явлений средневековья, выраженных в форме богослужебного символа, богослужебной организации.
Итак, вашему вниманию, уважаемые читатели, будут представлены три памятника литургической жизни северо-запада, два храмовых комплекса середины XII века и богослужебная рукопись XIII века. В первую очередь мы рассмотрим пространственные памятники. Это - Преображенский и Рождества святого Иоанна Предтечи соборы в Мирожском и Ивановском на Завеличье монастырях во Пскове. А затем - рукописный служебник Q.п.I.67 из собрания рукописей Российской Национальной Библиотеки в Петербурге. Первые два памятника связаны с храмостроительной деятельностью новгородских архиереев - епископа Ивана Попьяна и архиепископа Нифонта. Рукопись же была создана на рубеже XIII - XIV веков, в пору расцвета самостоятельной церковной культуры средневекового Пскова.
Но прежде, чем погрузиться в реконструкцию богослужебной жизни Пскова в XIII столетии, давайте посмотрим, что происходит в это время с литургией в самой Византии.
В IX веке завершается череда потрясений, связанных с борьбой между иконоборцами и иконопочитателями. Победа последних приводит к коренным изменениям во всем богослужебном строе Византии. С IX по XII столетие формируется новый комплект гимнографических книг. Распространяются различные варианты монашеских часословов, заменивших кафедральный устав богослужения. Решительно меняется и евхологический компонент богослужебного обряда. Вместо формуляра литургии Василия Великого на первое место выходит формуляр Иоанна Златоуста. Именно этот чин начинает теперь совершаться максимально часто и развиваться в сторону постоянного дополнения текстами молитв из уже существующих формуляров византийской и ориентальных литургий. Процесс смены литургического формуляра в послеиконоборческую эпоху происходил неравномерно в разных регионах и растянулся на два столетия. Если византийская периферия - Палестина и Южноитальянские области, Балканы, - перешли на чин литургии Иоанна Златоуста уже в X веке, то в столице и на Афоне это произойдет столетие спустя. Таким образом, к XII веку богослужебные книги отдельных областей византийского обряда содержали относительно стабильный чин литургии, имевший многочисленные разночтения, в зависимости от региона и языка перевода. Как например, разные славянские переводы евхологического текста незначительно отличаются друг от друга. Единственной позицией литургического формуляра, где в XII веке оставались существенные разночтения, был протесис, проскомидия. Если в предиконоборческий период внимание режиссеров литургической драмы было сосредоточено на развитии обряда перенесения святых Даров, Великого входа, то в послеиконоборческую эпоху это внимание переместилось на приготовление святых Даров. Чин проскомидии как отдельного сложного ритуала, продолжает развиваться вплоть до появления стабильного предпечатного текста литургии в XV веке, что зримым образом отражается как на письменных памятниках (богослужебных книгах и символических комментариях), так и на пространственных объектах церковной материальной культуры (храмовых росписях, планиграфии и литургических устройствах). Именно процессом становления чина проскомидии обусловлены наиболее яркие различия в конструкции двух псковских храмов середины XII века - Преображенского и Иоанно-Предтеченского соборов.
Первый из них, вероятно, чуть моложе своего собрата, строился примерно в одинаковой с ним обстановке и, возможно, той же строительной артелью. Но очевидно, что это был особый заказ с конкретной задачей, предопределившей несколько архаичный тип конструкции. Дело в том, что изобретение крестовокупольной системы организации храмового пространства произошло в Византии в момент наибольшего соприкосновения Церкви и империи, Церкви и государства. Именно символом имперского единства, христианской вселенной, развивающейся вокруг единственного ктитора, благодетеля, - был купол. Об этом говорят мистагогические толкования начиная с Максима Исповедника. В ранней Византии старались построить большой купол и накрыть им место совершения литургии, тогда как все остальные богослужебные функции были вынесены за пределы основного храмового пространства. Однако события иконоборческого периода привели к желанию духовенства несколько ограничить вовлеченность императора в дела церковные, что проявилось, прежде всего, в акцентах ритуала: развитие Великого входа, где император ходил со свечкой, замирает, и начинает развиваться проскомидия, где мирянин может участвовать лишь покупкой хлеба и вина, все остальное сделает духовенство. Также вполне ощутимая тенденция прослеживается и в разграничении храмового пространства: ведь ктиторов, благодетелей, может быть много, и все они должны получить свое место в храме. Так возникают многочисленные приделы, притворы, которые, вместе со служебными частями сложного алтаря сильно разделяют пространство средневекового храма, превращая его в совокупность многих индивидуальных пространств.
Внутри Преображенского собора Мирожского монастыря борются обе эти тенденции. Идеальный равноконечный крест внутреннего пространства, образованный за счет выделения четырех угловых компартиментов, а также увеличения внутреннего диаметра светового барабана, позволяет находящимся в храме свободно видеть друг друга, богослужение, созерцать настенную роспись. Благодаря фресковой живописи, покрывающей своды, кажется, что храм, подобно Софии Константинопольской, накрыт единым куполом. С другой стороны, западные компартименты, согласно данным последних археологических исследований, имели глухие перегородки и предназначались для размещения придельных престолов, возможно, связанных с именами донаторов Климента и Якима.
Наконец, надстроенные чуть позднее над западными компартиментами две кельи, предназначавшиеся, по мнению исследователей, для скриптория, нисколько не изменили внутреннего устройства храма, но даже добавили еще одну схожую с кафедральным собором столицы черту: в Софии Константинопольской в западной части комплекса, над внутренним притвором также размещались библиотека и скрипторий. Таким образом, внутреннее расположение опор и сводов этого совсем небольшого по размерам храма преследует одну цель – акцентировать внимание молящихся на видимой стороне богослужения, сделать доступным созерцание всей программы фресковой росписи целиком, то есть – миссионерскую цель, учительную. Как раз кафедральное богослужение доиконоборческой Византии и можно назвать миссионерским, рассчитанным на отклик, взаимодействие духовенства и молящихся. Сложный трехапсидный алтарь Преображенского собора также имеет эти интерактивные особенности.
К сожалению, археологические данные по литургическим устройствам алтаря в храме очень малы вследствие неудачной реставрации, прове- денной в конце 19 века. Теперь полы собора залиты непроницаемым бетоном, и лишь наблюдения над характером алтарных росписей проницательного реставратора В.Д.Сарабьянова могут прояснить, как был устроен алтарь.
Итак, в центральной апсиде находились: синтрон стандартных размеров из одинакового с храмом известняка; престол, очень возможно, осенялся киворием, как на алтарной фреске; типология престола неизвестна, но, вероятно, это не был пятистолпный престол устроенный в кафедральном соборе новгородцев. Традиция престолов на пяти опорах восходит к афонским и балканским образцам и ограничивается древнерусским храмостроительством эпохи крещения киевской Руси. Более вероятно, что в Преображенском соборе был установлен ковчегообразный престол из плитняка или плинфы со штукатуркой и росписью с полотенцами. Остатки именно такого сооружения были документированы археологически при раскопках церкви святого Димитрия Солунского на торговой площади Довмонтова города, псковского посада в XII веке. Ее каменные конструкции почти одновременны Преображенскому собору и полностью идентичны ему.
Так, основной особенностью алтарных литургических устройств обоих храмов является узкий иконостас, перекрывающий лишь пространство центральной апсиды. Такой тип алтарной преграды восходит к византийским периферийным традициям и имеет свои особенности в древнерусском исполнении.
В Византии открытая алтарная преграда состояла из низкого барьера с дверцами-космитом посередине, тонких столбцов от двух до трех споловиной метров, которые поддерживали темплон – поперечную балку, служившую карнизом для завесы и декорированную над космитом изображением креста или иконами. Эти сравнительно невысокие алтарные преграды создавались либо из дерева, либо из резного камня и располагались между столбов центральной апсиды, на которых обычно размещались фресковые изображения Вседержителя и Богородицы, ангела и Богородицы в сцене Благовещения и т.д. Своды боковых апсид оставались открытыми. Вероятно, такими были изначально алтарные преграды Осиос Лукас, Неа Мони и Дафни.
Древнерусский вариант такого открытого иконостаса засвидетельствован археологами на северо-западе в трех храмах домонгольского времени: новгородском Благовещения в Аркажах и псковских Димитрия Солунского в Довмонтовом граде и Преображенском Мирожского монастыря. Он отличался от греческих аналогов необычной высотой темплона. Русские строители использовали для подвешивания завесы балку воздушной связи, строительную перемычку, повышавшую степень прочности столбов. Поэтому русские алтарные преграды открытого типа были пяти - семи метров высотой, так что важные в миссионерском отношении сюжеты росписи алтаря, «Литургия отцов» и «Причащение», при задернутой завесе были бы не видны. Вероятно, до появления ныне используемого «Устава о завесе» пс.-Филофея режим отворения катапетасмы был более свободным, и в течение всего богослужения алтарь был открыт для обозрения.
Еще более непривычную для современного восприятия храмового пространства черту составляют открытые входы в боковые апсиды. Они никак не связаны с композицией алтарной преграды и предполагают, что никому из находящихся в храме доступ в боковые части алтаря не воспрещался. Дело в том, что для нового в литургии чина проскомидии, как он сложился к XII веку, еще не был определен его особенный сакральный статус, и в совершении проскомидии активно взаимодействовали и миряне, и диаконы, и священники.
Что же делали миряне в северной апсиде Преображенского собора? Дело в том, что в первые столетия после крещения в русской Церкви был принят византийский порядок приготовления хлеба и вина для литургии. В X веке в империи он еще не был повсеместно взят под контроль духовенства, как это произошло в Римской церкви. Хлеб и вино в обычных приходских условиях покупались самими прихожанами на обычном деревенском рынке у обычных производителей хлеба. Естественно, что поначалу на Руси была скопирована греческая система, но местные особенности повлияли на ее постепенную реорганизацию. Так, уже в житии преподобного Феодосия Печерского по Успенскому сборнику начала XII столетия говорится, что в родном селе Феодосия, Василёве, в непосредственной близости от Киева, часто не было литургии «проскурнаго ради непечения», и сам святой «начат пещи проскуры и продаяти». Спустя 70 лет после подвигов Феодосия иеродиакон и старший регент Антониева монастыря в Новгороде Кирик в своих «Вопрошаниях» спрашивал своего владыку Нифонта, как служить сорокоуст по усопшему. На что получил ответ: «за него пусть приносят и вино, и ладан, и свечи, и просфоры». Следует заметить, что интерес иеродьякона Кирика в данном случае особый, потому что именно ему усердные прихожане приносили в протесис просфоры, и именно он взимал с них плату за поминальную службу: гривну за пять литургий, шесть кун за службу, дюжину за две. Ритуал проскомидии в XII столетии исполнял именно диакон (в случае рядовой, не архиерейской и не соборной службы), о чем свидетельствует древнейший из сохранившихся рукописных служебников, так называемый служебник Варлаама Хутынского (он XIII века, но отражает более раннюю новгородскую практику). В нем так описывается порядок совершения проскомидии в литургии Иоанна Златоуста: «диакон хотя резати проскуру прекрестит ножем трижды».
Вероятно, иеродиаконы Преображенского собора Мирожского монастыря в середине XII века также приходили в северную апсиду храма, чтобы совершить проскомидию и находили там приготовленные хлеб и вино и, конечно же, записки с именами для поминовения во время евхаристического интерцессия. Такие записки, написанные на бересте, сохранились в Новгороде, в доме знаменитого священника-иконописца Елисея Гречина. Это – комплект из девятнадцати берестяных грамот (номера с 504 по 595 Новгородского корпуса берестяных грамот), обнаруженных в «усадьбе А» Троицкого раскопа
Ведению мирожских диаконов подлежали и приношения, полагавшиеся на столике в южной апсиде – кутейнике. Хотя богослужение в этой части алтаря совершали уже священники. Заупокойная лития и чин освящения колива в пятницу вечером первой седмицы Великого поста и кануны Рождества Христова и Богоявления происходили здесь под строгим взглядом архистратига Михаила – спутника усопших по представлениям христианского сообщества времени Кирика: не случайно в одном из вопрошаний обсуждается казус, когда вместе с покойником закопали икону архангела.
Вероятно, точно также предводитель небесных воинств из южной апсиды церкви святого Димитрия Солунского в Довмонтове граде взирал на гробницу благоверного князя Всеволода-Гавриила, погребенного здесь еще до постройки Троицкого собора. Мемориальный характер южного нефа, пожалуй, самая архаичная деталь храмовой планиграфии Преображенского собора, восходящая к мемориальным функциям базиликальных пастофориев, по всему средиземноморскому христианскому миру обрамлявших центральную апсиду еще до шестого столетия, начала эволюции литургического чина, завершившегося привычным сегодня функциональным назначением боковых апсид.
Таким образом, храмовое пространство Преображенского собора было организовано, чтобы обеспечить максимальную вовлеченность мирян в богослужение, насколько это позволял чин византийской литургии XII века. Оно и понятно, ведь монастырь находился в еще почти не христианизованном городе. За два столетия, прошедших с момента крещения Новгорода, миссия в удаленных уголках новгородских земель, похоже, не была интенсивной. Археологический ландшафт Пскова в этот период показывает нам несколько языческих некрополей и мест для поклонения, но лишь одну христианскую постройку в самом городе - храм Димитрия Солунского за стенами кремля. Находившиеся за границей посада монастыри на Завеличье вполне были способны выполнять роль миссионерских центров, установленных здесь либо волей епископа новгородского, либо могуществом княжеской власти. Особенности внутренней структуры храма в первом случае мы видели внутри Преображенского собора. Специфику княжеского храма рассмотрим на примере Иоанно-Предтеченской церкви следующий раз.