То, что нельзя вернуть
Всю жизнь семьи Серебряковых можно разделить на два периода — до и после 1919 года, а вернее, до и после смерти мужа Зинаиды Бориса. Он умер от сыпного тифа, оставив Зинаиду вдовой в 35 лет, с четырьмя детьми и пожилой матерью на руках. Имение Нескучное сожгли «борцы с режимом», и Зинаида со всем семейством практически бежала в маленькую квартирку в Харькове. Начался самый сложный период ее жизни, вернее, не жизни, а борьбы за выживание.
Зинаида становится главным кормильцем в семье, но она ничего не умеет, кроме как рисовать. Она находит работу в Харьковском археологическом музее, рисует раскопанные экспонаты. Спустя время в письме друзьям она напишет: «Только бы не вспоминать беспрестанно прошлое, не переживать снова и снова то, что нельзя вернуть…».
Так описывает Зинаиду в тот страшный период ее подруга Галина Тесленко, с которой они познакомились в Харькове: «Профессор Федоровский познакомил меня… с художником музея — Зинаидой Евгеньевной. Я до сих пор не забуду, какое сильное впечатление на меня произвели ее прекрасные лучистые глаза. Несмотря на большое горе (она недавно похоронила горячо любимого мужа) и непреодолимые трудности житейские — четверо детей и мать, — она выглядела значительно моложе своих лет, и ее лицо поражало свежестью красок. Глубокая внутренняя жизнь, которой она жила, создавала такое внешнее обаяние, которому противиться не было никакой возможности. Наше взаимное влечение друг к другу привело в дальнейшем к крепкой и нежной дружбе».
В письмах же самой Зинаиды к родным звучат совсем иные, тоскливые ноты: «Мы живем, все время мечтая куда-то уехать, переменить безумно нелепую теперешнюю жизнь, ведь мамочка, дети и я весь день суетимся, работаем (т.е. стираем, моем полы, готовим и т. д.) и не делаем того, что делали всю прежнюю жизнь, — я не рисую, дети не учатся, бабушка не отдыхает ни минуты и все худеет и бледнеет… Дядя Шура прислал нам из Питера деньги (100 тыс.) за какие-то проданные мои этюды. И это хватит на месяц только впроголодь. До сих пор питались пшеном из Нескучного (привезли еще осенью). <…> Беру на дом рисовать таблицы для археологического музея, рисую допотопные черепа, мозги, кости и пр. Дети целые дни томятся в пыльном дворе, где нет ни травинки».
Такое несовпадение оценок — наглядное свидетельство того, как умела эта молодая женщина держать себя в руках, тем более «на людях», никогда не позволяя себе забывать об ответственности за мать и детей, в то же время высоко ценя чужую отзывчивость.
Семейство Серебряковых жило в Харькове на грани настоящей бедности. По свидетельству Тесленко, «обстановки не было никакой: кровати, 2 стола, стулья»; посреди комнаты находилась печурка-«буржуйка». Каждый из членов семьи обращал на себя внимание яркой индивидуальностью. Г. И. Тесленко вспоминала: «Когда я пришла впервые, летом 1920 года, меня встретила вся семья. Меня поразила красота всех детей Зинаиды Евгеньевны. Каждый в своем роде. Младшая, Катенька — остальные дети называли ее Котом, — это фарфоровая хрупкая статуэтка с золотистыми волосами, нежным личиком восхитительной окраски. Вторая, Тата — старше Катеньки, — поражала своими темными материнскими глазами, живыми, блестящими, радостными, жаждущими что-нибудь совершать вот сейчас, в данный момент. Она была шатенка и тоже с великолепными красками лица. Кате в это время было около семи, Тате примерно восемь.
Первое впечатление впоследствии полностью оправдалось. Тата оказалась живой, шаловливой девочкой, Катя более тихой, спокойной. Сыновья Зинаиды Евгеньевны не были похожи один на другого. Женя — блондин с голубыми глазами, с красивым профилем, а Шурик — шатен с темными волосами, слишком нежный и ласковый для мальчика. Очень ценил доброе к нему отношение и за добро платил добром.
Их бабушка — Екатерина Николаевна — была настоящим ангелом-хранителем домашнего очага. Можно было только поражаться, с каким человеческим достоинством она переносила все тяготы жизни. Без раздражения, без каких-либо намеков на жалобы, всегда ровная, спокойная, внимательная и ласковая с детьми. Всегда у печурки, всегда из ничего что-то приготовит поесть и без всякой сервировки так все красиво и аппетитно подаст. Зинаида Евгеньевна была более раздражительной. Но ее раздражение имело только один источник — все, что мешало ей рисовать».
В это время Серебрякова пишет свой знаменитый «Карточный домик» — картину, на которой ее дети за столом все вместе строят карточный домик. Интерьер уже совсем не тот: тесная, темная комната, дети очень задумчивы и сосредоточены, у Катеньки абсолютно отрешенный взгляд, она вся в своих переживаниях, уже нет того ощущения радости и беззаботного детства, которое было на всех предыдущих картинах. Да, жизнь семьи сильно поменялась, но все же и в этой картине мы чувствуем душевную связь, тепло и любовь матери к своим детям, недавно потерявшим отца.
Через год Серебряковы переезжают в Петербург, опять в «дом Бенуа» — там им выделили несколько комнат. В родных стенах им, безусловно, стало жить легче, но в материальном отношении Серебряковым жилось очень трудно. По-прежнему котлеты из картофельной шелухи были деликатесом на обед… Зинаида с тоской жаловалась, что не видит выхода из положения. Отчаяние звучит в ее письме к дяде, Александру Бенуа: «Если бы Вы знали, дорогой дядя Шура, как я мечтаю и хочу уехать, чтобы как-нибудь изменить эту жизнь, где каждый день только острая забота о еде (всегда недостаточной и плохой) и где мой заработок такой ничтожный, что не хватает на самое необходимое. Заказы на портреты страшно редки и оплачиваются грошами, проедаемыми раньше, чем портрет готов».
Несмотря на всю тяжесть положения, Зинаида вместе со своей мамой делают все возможное, чтобы эта нужда и лишения как можно меньше сказывались на жизни детей. Дети опять ходят школу, дочь Татьяна вскоре поступает в балетную школу, а сын Евгений — в архитектурный институт. Вот как описывает этот период своего детства дочь Татьяна, или Тата, как ее называли в семье: «В конце 1920 года наша семья переехала в Петроград. <…> В Петрограде мы поселились на улице Глинки, в пустовавшей квартире, где когда-то жила семья маминого деда Николая Леонтьевича Бенуа и где прошло детство матери. Поселились в трех комнатах, поставили «буржуйку». В остальных комнатах приходилось ходить в пальто. Под мастерскую была отведена небольшая комната с балконом, ее легче было отапливать.
В этом же доме этажом выше жил Александр Николаевич Бенуа с семьей, а по другой лестнице — его брат Альберт Николаевич. Ежегодно Александр Бенуа устраивал детские елки и сам аккомпанировал на рояле выступлениям ребят. Затевались какие-то игры, переодевания. Мамиными руками шились специальные костюмы. «Катя в голубом под елкой», «Тата в маскарадном костюме», «В костюме Арлекина» — вот работы, в которых художница запечатлела нас на этих праздниках.
После революции двери дворцов и многих усадеб открылись для посетителей. Мы с матерью часто ходили то во дворец Юсуповых на Мойке, то в дом Бобринского, сопровождали маму в Эрмитаж. И всюду она рисовала».