Конармия
Странная процессия выступает из Тетищево ранним воскресным утром в момент, когда разогнавшееся от горизонта солнце расталкивает в небесной лазури кучки безмятежных облаков.
Впереди степенно цокает копытцами худосочный единорог, с девчушкой на крупе, позади шествуют два джентльмена. И все уже заранее утомлены, пресыщены будущим переходом, хотя не сделали ещё и пары километров по петляющей в рытвинах подсохшей грязи дороге.
— Говорю тебе, Искандер, к вечеру уже будем на месте, и Мойра, моя ненаглядная, таки угостит вас с Горемыкой примечательным кугелем, выставит к столу наваристый кнейдлах, а на десерт у нас всегда имеется рассыпчатый земелах. Искандер, вот ты кушал когда-нибудь настоящий земелах?
— Не разбираюсь я во всей этой вашей гастрономии. Только ты мне нос не крути, Шломо, поскольку вчера ты увещевал о том, что добираться до Староголубово примерно с полчаса. И я, как видишь, помогаю в ущерб себе, отменяя шоу, а это минимум пятьсот гривен выручки…
— Ай, Искандер, ну чому ты такой меркантильный? Забудь о гривенах своих хоть на минутку и подумай о нашей маленькой Мире. Ей ведь всего шесть годин, и длинные путешествия на расстояния пешком она совсем не выдерживает. И потом, когда я говорил про полчаса, имелось в виду транспортное средство. А твой Горемыка — он шо, разве машина?
Искандер протирает платочком лысину под приподнятой бейсболкой, вертит головой.
— Ты животное это не трогай. Оно в моей собственности три года как уже обитает, и работает как часы. Лучше всякой машины ползает по дорогам между прочим. Но только ведь и кормить его приходится. А что корму с семидесяти пяти гривен? На один ужин, положим, если у Остапа в его кафе-шантане.
У Миры с Горемыкой впереди свои разговоры. Девочка, придерживая в руке растрёпанную куклу, другой ладошкой треплет единорога за непоседливое ухо.
— Горемыка-горемычка, а зачем тебе такие большие уши? Единорожка, а кто тебя научил разговаривать? А почему ты так медленно ходишь, надо быстрее, а то под солнышком жарко…
— Дети — беда. Одни хлопотА, — ответствует на это Горемыка, подёргивая головой.
— Мама рассказывала, что говорящие животные опасны, потому что замышляют против человеков заговор… Горемычка, ты замышляешь, да?
— Да, особенно сейчас, — грустно отвечает единорог, перебирая копытами по грязи.
Так они и шли, шли, шли, пока, наконец, беснующиеся по небу облака, не соединились в одну большую, свинцовую, угрожающую дождём тучу, которая в какой-то момент поглотила солнце, отправив в застывшую околоземную духоту порыв яростного ветра. Тут же вдали тихо, урчаще загромыхало, повторился стлавший вокруг кустарники и травы ветродуй.
— В укрытие пора, Искандер, сейчас ливанёт, — справедливо отметил Шломо, придерживая рукой кипу.
— Вон укрытие, — кивнул татарин на дальнее, разлапистое и громадное дерево, как-то выделявшееся в степной равнине между своих собратьев.
Туда путешественники и повернули. Едва спрятались под обширной кроной гигантского вяза, как стали шлёпать по листве первые крупные капли, а гром уже вовсю сотрясал атмосферу над ними. Потемнело, и мимо шмыгнул какой-то хорёк, испуганно шмякнувшись в высокую траву кустарника.
Путники между тем расположились плотным лагерем вокруг древесного ствола. Расселись, привалившись спинами к коре, мягко свалился в траву и единорог. Тут же Искандер раскупорил поношенный свою рюкзачище, а Шломо полез в котомку.
И пока вокруг яростно хлестала дождевая стихия под свирепый громовый скандал, они обедали. Достали лепёшки, колбасу варёную, яички вкрутую, сыр, помидоры с огурцами и луком, вытащили бутыль вина и принялись за дело. Горемыка жевал припасённую у Остапа пиццу, запивая налитой в мисочку минералкой. А Мира просто хрумкала печенье и конфеты.
— Искандер, ты чому пьёшь вино? Вам пророк запретил…
Посмурнел Искандер, отпивая из стаканчика:
— Ну чего ты пристал, еврей? Я такой вот, я пью. Пускай харам, пускай нарушаю, но что поделать? Я грешен. А кто не грешен?
Кивает согласно Шломо.
— А я шо? Я ж не обвиняю, пей, веселись, если тяга имеется. Главное, — не увлекаясь. Ты любишь увлекаться вином, Искандер?
— Мне увлекаться некогда и никак нельзя. У меня Горемыка на попечении. Если мне начать увлекаться, то кто же будет делать шоу и зарабатывать гроши?
Кивает в согласии головой Шломо:
— Верно говоришь. Гроши работать надо, а повеселиться успеем. Смотрите-ка, радуга…
Вверху, в просветах постепенно расчищавшегося от туч и дождя неба, действительно пырснула слабенькая поначалу, но мгновенно укрепившаяся радуга. Раскинулась ярким коромыслом от дальнего горизонта до леска, видневшегося вдали, с другой стороны поля.
Вскинулась с криком «Уррраааа» Мира, всхрапнул радостно Горемыка, да и Искандер со Шломо заулыбались, любуясь красотой. Всё дышало сейчас, после быстрого летнего ливня, каким-то будоражившим, окрылявшим свежестью обновлением, и раскинувшаяся по небу радуга была тем самым его символом, который обещал только хорошую, наполненную счастьем жизнь…
Но внезапно, из чащи этого самого леска выдвинулась какая-то чёрная точка. А за ней ещё одна, и ещё, и ещё-ещё, много точек. Двигались они лихо, увеличиваясь в размерах, — уже можно было понять, что это вполне себе приличные махины автомобилей — всё одинаковые, как на подбор.
Шломо внезапно ойкнул и как-то странно засуетился, скидывая остатки припасов в котомку.
Искандер, подозрительно его оглядев, спросил:
— Это что значит, еврей? (продолжение следует)
Я пишу совершенно разные вещи в жанре от реализма до магической и фэнтэзийной фантастики. Всё написанное (большей частью пока что рассказы) можно посмотреть на личной страничке сайта Литрес.