Новелла, представленная Дмитрием Месхиевым, отличается «неслучайностью», то есть каждая деталь фильма отражает черты первых картин братьев Люмьер. Лошадь, море, лодка, рельсы, даже, казалось бы, случайно вбежавшая в кадр собака – всё это обязательные элементы фильмов 1895 года.
Интересно, что оператор здесь является действующим лицом, а его камера целенаправленно не всегда выбирает удачный ракурс. Благодаря чему зритель видит «за кулисье» или «кухню» съёмочной площадки. А ведь братья Люмьер так же снимали прохожих на улице, показывали жизнь такой, какой она и показана в «Экзерсисе № 5». На мой взгляд, режиссёр стремится показать контраст между реальной жизнью и жизнью на экране, но актёрам не всегда удаётся воплотить этот замысел. Перед «камерой жизни» актёры держатся наигранно непринуждённо, как будто знают, что их снимают. Но благодаря операторской работе жизнь здесь показана объёмно. Мы слышим разговор мужчин за столом и видим, как на заднем плане герои выясняют отношения. Оператор, отдавая дань названию фильма, совершает упражнение – проверяет ракурс съёмки – наводит камеру на рельсы, выстраивая диагональ, как это делали Люмьеры. Но здесь нет поезда, что даёт нашему воображению возможность его представить, хотя куда идёт этот поезд? Зритель упирается в тупик, а может, наоборот уплывает в безграничное пространство морских глубин, по дороге, уходящей в море. Атмосфера, конечно, романтическая, море отражается даже в костюме героини, которую исполняет Вера, здесь же возникает и дым из ни откуда, и зонтик из этого дыма. Но большую роль в создании такой атмосферы играет ветер. Не случайно актриса в разговоре возмущается «тем, кто всё это придумал». Снимать в ветреную погоду – вовсе не замысел режиссёра, это его следование традиции Люмьеров, которые снимали картину «Завтрак младенца» при сильном ветре – наверное, ради этого-то здесь все и собрались.
По мере развития действия раскрывается идея фильма. Я бы сформулировала её так: «Жизнь не вмещается в кадр». Ведь мы видим жизнь объёмнее, когда режиссёр не сидит на стуле, а оператор, не настраивает объектив. Оставленная на столе камера становится свидетелем чьей-то страсти, при этом снимая в окно лишь ограниченный рамками момент. Кино – это иллюзия жизни, и чтобы донести до нас эту мысль, Дмитрий Месхиев заканчивает свой фильм экспозицией, в которой живые люди вдруг превращаются в играющих жизнь актёров, легко исполняющих приказы типа «Верочка, замри там». Об этой же иллюзорности реальности говорит нам картина «Завтрак младенца», которая демонстрирует родителей, кормящих своего ребёнка за столом прямо на берегу моря – и такая ситуация не кажется абсурдной для героев-создателей фильма.