10 октября президент России Владимир Путин в Ульяновске участвовал в форуме «Россия — спортивная держава», а после него встретился с чемпионом UFC Хабибом Нурмагомедовым и убеждал его, что не надо было прыгать в зал и бить тренера Конора Макгрегора. А специальный корреспондент “Ъ” Андрей Колесников вспоминал свой утренний разговор с Хабибом Нурмагомедовым и его слова о том, что, если что, он обязательно поступил бы так же.
В самолете на Ульяновск я увидел Хабиба Нурмагомедова. Сказать, что он не хотел говорить с журналистами,— ничего не сказать. То есть очень хотел вообще ничего не сказать. Но все-таки поговорил потом.
— Видно же было,— сказал я ему,— что вы сильно выше Конора Макгрегора. Вы тоже это чувствовали во время боя?
— Я чувствовал, что лучше подготовлен,— не то что бы он выдавливал из себя слова, но все-таки, такое впечатление, не так просто они ему давались.— Верил в себя, верил в Бога, что подарит победу мне, а не этому невежде.
— Как же вы смолчали тогда, на пресс-конференции? По-моему, это для вас было гораздо тяжелее, чем драться с ним.
— Мне очень тяжело было,— признался Хабиб Нурмагомедов,— просто невероятно. Но я справился. Мне отец поставил за это пять с плюсом. Я не помню, когда заслуживал такую оценку от отца. Он сказал, что сам был удивлен тем, как я вел себя. Зато все те эмоции, которые я тогда сберег, я смог направить туда, куда надо было, во время боя.
— А с отцом вы поговорили как надо?
— Да, это была не самая приятная беседа в моей жизни,— вздохнул он.— В своей манере он объяснил мне все. Абсолютно все. Это мы с ним сделали домашнюю работу. Это надо было. Я сам отец двоих детей, я все понимаю…
Но разве он мог сейчас не добавить, хотя, по-моему, и боролся с собой, стараясь сдержаться, может, из последних сил, как тогда, на пресс-конференции:
— Но с другого угла,— воскликнул Хабиб Нурмагомедов,— он шел как на бой, а я — как на войну!
— За что была эта война? — спросил я его.
— Я шел на войну за свою Родину и за свою религию, которую не позволю оскорблять никому. И то, что было после боя,— это было послание всем другим людям, чтобы они так не делали.
Он говорил все это теперь очень спокойно и уверенно, даже слишком спокойно и чересчур уверенно, я понимал, что вот именно это все сделать, то есть совершить тот прыжок, он решил не во время боя, а раньше, и, наверное, гораздо раньше.
— А вы слышали, что кричал вам тренер Макгрегора, пока шел бой?
— Да я тогда самого себя даже не слышал,— сказал Хабиб Нурмагомедов.— Такой там шум стоял. Но по выражению лица я все понимал. И раньше я их тоже слышал. И то, что писали потом СМИ, подтвердило все, что я думал. Там рядом стояли журналисты, они все слышали и писали.
— Так что же он все-таки такого кричал?
— Ну что кричал…— поморщился Хабиб Нурмагомедов.— Что мусульманская тварь и все такое. Повторять не хочется. Невозможно.
Не надо было продолжать об этом, я это отчетливо понимал сейчас.
— Может, все-таки жалеете и, если прокрутить эту пленку назад, может, не сделали бы вы уже так? — я все-таки должен был это спросить, хотя и предчувствовал, конечно, ответ.
— Я ни о чем не жалею,— покачал он головой.— Все, что было сделано, сделал бы еще раз. Может быть, только дольше продолжал бы бой.
— Так уверены в себе?
— Возможно, в свои 30 лет я не слишком умен, но я все сделал правильно,— кивнул он.
— То есть предположение о том, что вы в третьем раунде хотели продемонстрировать, что и в стойке он против вас ничего сделать не может, не лишено основания?
— Многие говорили мне: не стой с ним в стойке. Я так не думал. Я победил его и в стойке. Отправил его в нокдаун.
— Но что значит — «дольше продолжал бы бой»?
— Ну,— сказал он,— можно было не душить его, а продолжать бить его…— он подумал и добавил: — И бить, и бить! Но и так нормально вышло. Он пощады попросил…
— Сами как думаете, могут дисквалифицировать, призовые не дать?
— Чемпионский пояс не отберут, уже не отобрали,— улыбнулся Хабиб Нурмагомедов.— Может быть, запретят выступать в штате Невада на какое-то время. Призовые недодадут… Говорят, на $300 тыс. могут оштрафовать.
— Разве это имеет значение? — не выдержал я.
— Поверьте,— кивнул он,— этот прыжок стоил 20 млн.
Он то есть перевел доллары в рубли.
Стоил, подумал я. И не столько стоил.
