Потрясенный, он продолжал стоять так некоторое время. Она снова заснула! Здесь, в этом пустынном, забытом Богом месте, с седлом вместо подушки. Она спала так спокойно, словно не понимала, что в любой момент на нее могли обрушиться испытания, вызванные как людьми, так и природой. Никогда еще за всю свою жизнь он не встречал никого, кто спал бы так много, как принцесса Меланта.
Он сел и стал ждать. Тени стали короче. Утки стали покидать свои места – сначала улетела одна пара, затем еще и еще. Затем вдруг, словно по команде, поданной откуда-то издали, в воздух взмыла вся стая. Шум их крыльев отражался от поверхности воды, многократно усиливаясь. Сокол встрепенулся, сначала встав на одну ногу, затем на другую, но его хозяйка по-прежнему сладко спала.
В конце концов Рук поднял камешек и бросил его, стараясь попасть в песок в нескольких футах от ее головы.
Она не шевельнулась.
Он взял камешек побольше и бросил его поближе к ней.
Меланте снился сон о том, что начался дождь. Она услышала шум первых падающих капель, стала ощущать, как они барабанят по ее одежде.
Одна капелька попала на ее волосы, она вздрогнула и проснулась.
Принцесса села и стала шарить рукой в поисках капюшона, чтобы набросить его на голову, и тут заметила что-то странное. Ее рыцарь сидел на небольшом удалении от нее, полностью облаченный в свои доспехи, и почему-то быстро опустил свою руку. Он выглядел таким виноватым, как нашкодивший мальчишка, и краснел, словно его застали на чужой груше, которую он собирался обчистить. Он неуклюже встал, и только затем пришел в себя, упал на одно колено и склонился в слишком официально выглядевшем приветствии.
Небо было совершенно чистым, а ее одежда была усеяна мелкой галькой, словно на нее пролился каменный дождь.
– Ах ты мошенник! – выдохнула она с трудом, из-за разобравшего ее смеха. – Ты думаешь, что задобришь меня этими своими любезными поклонами? – она сбросила с плеч меховую накидку и набрала целую горсть песка. Затем замахнулась и окатила его струей, рассыпавшейся ветром по воздуху.
Он подался назад, выставляя руки и защищаясь от этого песочного душа. Она встала на колени и запустила обе руки в песок. Ее второй «залп» заставил его втянуть голову в плечи. Меланта воспользовалась этим и, смеясь, стала осыпать его песком, зачерпывая его и кидая на его неповоротливую в доспехах фигуру. Он попробовал встать, но споткнулся о свою же шпору и повалился на песок, издав удивленное мычание.
Меланта возвестила свою победу радостным воплем и попыталась встать, готовясь к триумфальному и заключительному «залпу». Но ее нога запуталась в сброшенной ею накидке и, потеряв равновесие, она стала размахивать руками, стараясь не упасть. Она все-таки окатила его песком, который с шумом стал отскакивать от металлических доспехов. Она тоже вся была в песке, он чувствовался во рту, был под ногами.
Меланта сделала последнее отчаянное усилие устоять, но не удержалась и полетела сверху на рыцаря.
От падения у нее перехватило дыхание. Она широко раскрыла глаза, стараясь приподняться и опираясь на плечи Рука.
Он лежал под ней, совершенно не двигаясь, словно окаменев. Его лицо находилось совсем рядом, и на нем не было видно никакого отклика на ее ребяческое веселье. Она чувствовала, как поднималась и опускалась под ней его грудь. Грязные пятна от песка покрывали его щеки и лоб. Он устремил свой взгляд куда-то в небо, сжал рот и выглядел так, словно она была его злейшим врагом, готовившимся убить его.
И вдруг весь мир отступил куда-то. В безвоздушном пространстве, в которое она вдруг опустилась, в котором не было ни времени, ни забот прошлого, она могла делать все, что только ей приходило в голову. Ей не надо было сдерживаться, не нужно было лгать…
Она наклонила голову и поцеловала его в губы. Страстная и хищная, как Гринголет, бездумная и яростная, как Аллегрето в припадке бешенства. Он издал какой-то звук отчаяния, попытался повернуть голову, но она повернулась вслед за ней, перестав опираться своими руками и полностью легла на него.
Он ответил ей и стал бешено целовать ее, в то же время пытаясь отстраниться, как бы противясь своим собственным желаниям. Конечно, в нормальном состоянии он мог стряхнуть ее с себя одним легким движением, ведь сейчас она удерживала его, лишь слегка прикасаясь кончиками пальцев, которые запустила в его волосы.
Ее поцелуи стали менее порывистыми, почти нежными. Она теперь целовала его подбородок, щеки, шею, кожа которой отдавала слабым вкусом крови от пореза во время бритья. Он не двигался, подчиняясь ее воле.
Она слегка отстранилась. Его рот снова напряженно застыл, глаза подернулись влагой. Он поднял руку, скинул ее капюшон и дотронулся до волос. Очень легкое, осторожное прикосновение, и его рука отдернулась и упала.
– Умоляю тебя, – проговорил он глухим голосом, который, казалось, вырывался у него прямо из груди. – Умоляю тебя, моя госпожа. Пощади.
– Уговор, – ответила она. – Один твой поцелуй, и я отпущу тебя.
– Нет, – он облизнул губы. – Я не умею играть как придворный. – Он старался теперь не смотреть на нее. – Ради всего святого. Я так не могу.
– Почему же, рыцарь-монах? Потому, что ты мне слуга? Тогда, я повелеваю тебе – один поцелуй.
– Один! – он горько рассмеялся, затем закинул голову, зажмурился и обнажил зубы, словно испытывая приступ боли. Из краешка глаза по его виску потекла слезинка.
– Убей меня, моя госпожа. Пусть я попаду в ад, но и тогда мне будет лучше.
Она оттолнулась от него и села. Он сразу же откатился вбок и поднялся на ноги. Не глядя на нее, он подошел к импровизированной постели Меланты, вынул оттуда свое седло, водрузил его на плечи и понес к коню.
Меланта посмотрела на свои ладони. Они все еще были в песке, песок был и во рту, чувствовался на языке и напоминал о его поцелуях. Рядом с ней в песке оставались отпечатки его доспехов.
Ей стало жарко.
Она бросалась в него песком, прижималась к нему, целовала в губы – все это вдруг показалось ей ужасным, и осознание этого потрясло ее.
Пустынная местность стала вдруг для нее враждебной, а она ощутила себя еще более одинокой и покинутой.
Она ясно осознавала, что он желал ее. Это было очень легко распознать и не было чем-то новым для нее. Этого желало не менее сотни мужчин. И она вполне умела обходиться с ними. Она кокетничала с ними, забавляясь этим. Ей отпускалось множество утонченных комплиментов, восхваляющих ее красоту, превозносящих ее добродетели. Ее волосы, губы – обожались, глаза сравнивались со звездами и драгоценными камнями. Ей предлагались все видимые и невидимые щедроты в виде ценностей и мужской добродетели, рисовались ужасные последствия, вплоть до самоубийства, в случае, если эти щедроты не будут приняты, а ее внимание не удостоит страждущих соискателей. Она играла ими, улыбалась, отказывала, держа их все время около себя на коротком шелковом поводке.
Но она боялась смотреть на свое отражение в зеркале. Она никогда не могла поверить, что на самом деле сама по себе была такой обольстительной, и подозревала, что прельщает всех своим могуществом, богатством и властью.
Теперь, когда она посмотрела в это своеобразное зеркало – его лицо, – она поняла, что все до сих пор было только тенью настоящих чувств и настоящей страсти.
Она поднялась, испытывая потрясение и стыд. Он не глядел на нее, занимаясь своим делом так целеустремленно, словно оно требовало от него полного внимания.
Меланта стряхнула песок с накидки и зашагала к зарослям высокого тростника, чтобы поскорее укрыться в нем.
Рук замер, слыша ее удаляющиеся шаги. Сейчас он сидел на корточках около ее мехов, собираясь сложить их.
Он был подавлен и потрясен. Шутя и смеясь, она одним легким усилием разнесла в щепки его «оборонительные сооружение», над созданием которого он так долго и упорно трудился. Она лежала на нем, игривая и беззаботная, как ребенок, и безрассудная, как потаскушка.
Он дотронулся до того места на подбородке, которого касались ее губы, а затем стал разглядывать свои пальцы.
До тех пор, пока она держится на расстоянии от него и презирает его, он находится в безопасности. Ее настроение и высокомерие служили для него своеобразной защитой, а ее высокое положение создавало между ними непреодолимую стену даже здесь, когда они были одни в этой глуши. В те моменты, когда воля его ослабевала и желания грозили слишком сильно захватить его, ему лишь достаточно было вспомнить ее слова о том, как она презирала и не любила грубых простых людей.
Но уже ничто не могло спасти и остановить его, если она вздумает обрушить на него свое очарование смеха. Вот где таилась ее настоящая власть – совсем не в ее красивой внешности или ее положении. Она смеялась над Ланкастером, и сын короля оказался перед нею на коленях. Теперь она рассмеялась снова, и Рук сразу же был сражен, побежден, и оказался совсем беспомощным, как один из зверей Цирцеи.
И еще он понял, что страстно желал своего поражения. Боль в пустом желудке, да что там – боль от пронизывающего копья была бы ничем в сравнении со сладостной болью желания, горячей волной растекавшегося по его телу.
Он закрыл глаза. Он дал клятву верности дочери дьявола. Это было как раз тринадцать лет назад – несчастливое и роковое число. Вот она и пришла за ним!
