Найти в Дзене
Богдан Булавин

Рассказы о второй мировой войне, рассказы из книги Полвека от войны.

Снаряд попал в бруствер траншеи, — лизнул ее огненный язык, взметнулась сухая, песчаная волна, накрыла солдат с головой. Сержант Терехин всем телом подался назад, но лавина настигла...
Когда вернулось сознание, он, разгребая песок руками, выполз из траншеи. Бой шел уже где-то за лесом: глухо бухали орудия, неугомонно стрекотали пулеметы. А тут, на опушке, ни души; пахло гарью, но пыль осела, дымы развеялись, — вокруг пустынно.
Терехин попробовал встать, но боль в левой ступне и шевельнуть ногой не позволила. Сапог снять невозможно, он сидел на распухшей ноге, словно на колодке. Разрезать бы сапог, ножа нет.
Перевернувшись на живот, достал из кобуры пистолет. Убедившись, что в нем сохранилась почти вся обойма, сунул в карман.
Еще раз огляделся и пополз вдоль траншеи, что извилисто тянулась до небольшого хутора, однако расстояние немалое, то и дело приходилось отдыхать.
Лежа в траве, заметил муху: выползла из-под локтя Терехина и беспомощно кувыркалась, — сержант разглядел, что у не

Первый рассказ. "После боя"
Снаряд попал в бруствер траншеи, — лизнул ее огненный язык, взметнулась сухая, песчаная волна, накрыла солдат с головой. Сержант Терехин всем телом подался назад, но лавина настигла...

Когда вернулось сознание, он, разгребая песок руками, выполз из траншеи. Бой шел уже где-то за лесом: глухо бухали орудия, неугомонно стрекотали пулеметы. А тут, на опушке, ни души; пахло гарью, но пыль осела, дымы развеялись, — вокруг пустынно.

Терехин попробовал встать, но боль в левой ступне и шевельнуть ногой не позволила. Сапог снять невозможно, он сидел на распухшей ноге, словно на колодке. Разрезать бы сапог, ножа нет.

Перевернувшись на живот, достал из кобуры пистолет. Убедившись, что в нем сохранилась почти вся обойма, сунул в карман.

Еще раз огляделся и пополз вдоль траншеи, что извилисто тянулась до небольшого хутора, однако расстояние немалое, то и дело приходилось отдыхать.

Лежа в траве, заметил муху: выползла из-под локтя Терехина и беспомощно кувыркалась, — сержант разглядел, что у ней помяты крылья. Осторожно прихватил ее на ладонь, мизинцем расправил крылышки. Муха и еще посидела, наверное, в недоумении, потом вспорхнула, но зазвенела над ухом, уселась на шею, — назойливая и даже кусачая.

— Ах ты, дрянь этакая! — рассмеялся Терехин, отмахиваясь.
Пополз дальше, услыхал стон. Упершись руками в землю, приподнялся, посмотрел по сторонам. Метрах в десяти шевелилась трава, пополз туда...

Несколько мгновений советский сержант и немецкий офицер смотрели друг другу в глаза: Терехин в замешательстве, и у немца от испуга глаза белые. Но длилось это недолго, оба, как по команде схватились за пистолеты. А встать немец тоже не мог, кровь с его ноги пропитала брюки насквозь и траву вокруг.

— Брось! — сказал Терехин и первым опустил пистолет. Немец понял и тоже отложил оружие.

Терехин подполз ближе, устроился рядом. Немецкое сукно прочное, руками не разорвать. Немец достал из кармана складной ножичек, а Терехин свой — индивидуальный перевязочный пакет. Пуля пробила ногу немца выше колена, рана оказалась рваной, немец изрядно потерял крови.

Сержант наложил офицерику повязку, опыта не занимать. Тем же ножом разрезал свой сапог, немец помогал, придерживал голенище. На своей ступне кость оказалась раздробленной, разорвал нательную рубаху, забинтовал. От сапога отрезал подошву. Немец снял с себя подтяжки, Терехин ими закрепил подошву на ступне, попытался встать, ничего не вышло.

— Ах ты, дрянь ты этакая! — сказал и опустился опять рядом с немцем.

Языка немецкого не знал, офицерик, по-всему, по-русски тоже не тумкал. Он достал из кармана мундира фотографию, долго на нее смотрел и протянул Терехину. Молодая женщина с грустными глазами прижимала к груди белокурую головку ребенка, словно защищая его от опасности.

— Твои — фрау, киндер? — спросил Терехин, исчерпав почти весь запас известных немецких слов. Знал еще «хенде хох!» и «ком», но пока они не нужны.

Немец утвердительно кивнул головой. Терехин тоже вынул из нагрудного кармана гимнастерки фотографию... На фронт ушел в июне сорок первого. Наташа родилась в конце года, и Маша снялась уже с тремя дочками. Показывая на младшую, Терехин пояснил:
— Ей уже два года! На пальцах показал: два. — Сына хотели, а, вишь ты, опять девочка. Но ведь — красавицы все!

И словно эти выброшенные из войны люди никогда не были врагами. Вели мирный разговор и ведь понимали друг друга!

А становилось прохладно, вечер накатывал. Бой, видимо, далеко отошел или прервался. Тишина, за спиной лесок, впереди — рукой подать хутор, но сидя в траве его не разглядишь.

— Как-то надо выбираться самим, — сказал сержант. Подполз к какому-то кустику, ухватился за него, поднялся, встал на одной ноге. Сквозь сумерки, различил дорогу, удаляющиеся силуэты на ней. — Женщины... Хуторские, наверное... Э-ге-й! — закричал. — Вернитесь, помогите!

За спиной хлопнуло, спину обожгло. Обернулся, офицер направлял на него пистолет, глаза — белые, пустые...

— Ах ты, дрянь...

Еще хватило сил прыгнуть навстречу второй пуле...

Их нашел дивизионный связист. Прокладывал кабель и увидел убитого сержанта, мертвой хваткой сжавшего руки на шее немецкого офицера...

Сразу скажу, да рассказы не мои, но хочется поделится такими творениями с другими. Если будет какое то внимание к моему первому посту, могу продолжить выкладывать не менее интересные рассказы и стихи