Костяк первого состава «Веселых Ребят» составили музыканты джаз-оркестра Эдди Рознера, звезда которого уже клонилась к закату: трубач Валерий Ремизов, тромбонист Владимир Богданов, саксофонист и кларнетист Анатолий Чех и певица Нина Бродская. Кроме них Слободкин пригласил братьев Ковалевских – ударника Михаила, с которым он ранее работал у Марка Бернеса, и басиста Григория Ковалевского. Также в состав вошли и два гитариста из москонцертовской «обоймы» - Владимир Носков и Анатолий Купцов.
Основным солистом должен был стать Лев Пильщик, невероятно популярный в то время певец, выступавший в составе оркестра Рознера.
Рижанин Лев Пильщик был предметом обожания многих московских красавиц, и в начале 1968 года он отдал свое сердце одной из них. Свадьба проходила в феврале в модном кафе «Лель» на Пушкинской площади. Пильщик пригласил на свадьбу практически весь оркестр Эдди Рознера, а также музыкантов, с которыми он когда-то играл в Риге в ресторане «Юрасперле». Среди тех, кто приехал в Москву из латвийской столицы, был талантливый певец и саксофонист Юрий Петерсон.
На свадьбе Пильщик познакомил Юрия Петерсона с Павлом Слободкиным.
В разгар всеобщего веселья Павел Слободкин пригласил Льва Пильщика к себе домой (он жил неподалеку) посмотреть аппаратуру, которую он получил для «Веселых Ребят». Друзья прихватили с собой и Юрия Петерсона. Дома у Слободкина Пильщик и Петерсон на два голоса исполнили несколько хитов, и Павел Слободкин, имевший исключительный нюх на талантливых людей, тут же предложил Юрию войти в состав «Веселых Ребят».
- Я приезжаю в Ригу и рассказываю об этой встрече отцу: «Папа, меня приглашают работать в Москонцерт. Говорят, что все будет клево», - вспоминает Юрий Петерсон. - Папа решил, что я с ума сошел. В двадцать лет – и сразу в Москву, в Москонцерт.
«Куда ты поедешь? Заканчивай консерваторию и живи здесь! У тебя здесь все есть!»
Но в самый разгар семейных метаний произошло первое чудо. Раздался междугородный телефонный звонок – это тогдашний главный администратор Москонцерта Феликс Кац звонил моему отцу, с которым, оказывается, они были давно знакомы. Он сумел убедить папу, что меня стоит отпустить в столицу.
Отец вручил мне 200 рублей на первое время и благословил…
...Итак, в конце февраля 1968 года приехал я в столицу. Поселили меня в гостинице, которая располагалась в высотке на Котельнической набережной. Она и сейчас там находится, только об этом мало кто не знает. На входе нет ни вывески, ни какой-либо надписи, где бы упоминалось слово «гостиница». Но если смотреть с Яузы, это правый подъезд, шестой этаж.
Так получилось, что Москва меня будто проверяла: едва я приехал, как сразу же заболел и слег у знакомой тетеньки, которая жила на улице Фадеева, ныне – 5-я Тверская-Ямская. Я зашел к ней в гости, принес конфет, привезенных из Риги, и тут же у нее рухнул. Тогда в Москве было холодно, мороз достигал 25 градусов, а я одет был по рижской погоде, а там все-таки теплее, чем в Москве, - вот и простудился. У меня был жуткий грипп и температура под сорок. Эта женщина за мной ухаживала, теплым молоком отпаивала, тютюнилась со мной. Позвонила Феликсу Кацу, чтобы сообщить о «пропавшем» артисте. Пока я более-менее очухался, оказалось, что прошла целая неделя.
Но дальше было еще ужаснее: у меня пропал голос. Прихожу я 9 марта 1968 года на репетицию в ДК завода «Калибр», а у меня нет голоса! Коллектив уже вовсю работал, делал какие-то произведения, а я сипел, хрипел, но петь не мог. И так продолжалось еще несколько недель. Настроение у меня было подавленное, по всему выходило, что Москва должна была меня пнуть с носка, и я вот-вот буду вынужден собрать чемодан и вернуться обратно в Ригу. Но певица Нина Бродская в буквальном смысле взяла меня за руку и повела к врачу в какую-то специализированную клинику, где работала ее приятельница, которая, как позже оказалось, была женой Щелокова, брежневского министра внутренних дел. Паша Слободкин тоже терпеливо ждал, пока я выздоровлю, ведь он слышал, как я пою…
И вот однажды, проснувшись чудесным весенним утром, я вдруг обнаружил, что мой голос ожил. Я пришел на репетицию, сел за рояль и спел «Mr. Lonely». И все поняли, что они не напрасно ждали моего выздоровления...