«Путь к сердцу мужчины лежит через желудок», «Женщина любит ушами» – истины избитые, старые, но верные, как ветераны КПСС. Я внесу только некоторые уточнения насчет женщин. Ушами-то, ушами, но что в эти уши необходимо вкладывать? Не буду врать, информацией в полном объеме не обладаю: возможно, француженкам – комплименты, американкам – отчет о состоянии банковских счетов… Точно знаю только насчет русских. Чтоб полюбила русская женщина, ее нужно разжалобить.
Причем сила и безграничность ее любви будет возрастать прямо пропорционально количеству слез, которое Вы сумеете из нее выдавить. Вариант беспроигрышный, хотя действовать тут тоже необходимо с умом, исподволь, сохраняя вид мужественный и независимый. Ябедничайте на жизнь, не теряя достоинства и чувства юмора. Все должно выглядеть так, будто и не жалуетесь вовсе, просто рассказываете забавные истории из своей жизни. Однако, если Вы вдруг запнетесь на полуслове (как бы забывшись), горько сдвинете брови, тяжело вздохнете, испросите разрешения закурить, а потом, нервно обдымив в тишине форточку, с просветленной улыбкой вернетесь к рассказу, при чем глаза Ваши будут подозрительно блестеть – это как раз то, что нужно. Считайте: она Ваша.
Роман был средним из трех сыновей четы Толостенко. Точнее четы с таким наименованием не существовало: мама, последовательная в своей, назовем это так, независимости, оставила себе девичью фамилию.
Средний ребенок – извечная темная лошадка. Старший – воплощение надежд и амбиций, плод педагогических исканий и бессонниц. Я сама – первый ребенок, и отлично осознаю меру, точнее, безмерность своей эгоистичности. Старший ребенок – пуп земли, и на том стоит. Старшие – всегда яркие и неповторимые индивидуальности, их сразу определишь на улице: идут, воображая, что весь мир принадлежит им. И, даже осознавая, что так нельзя, они все равно натянут на себя свой кусок одеяла родительского внимания. Так как старшие для родителей – это еще и они сами, их продолжение на земле, наследники, в которых старательно культивировалось то, чего в себе не смогли добиться, и изживалось нежелательное.
Младших любят самих по себе. Ко времени их появления родители уже начинают учиться любить не только себя и себе подобных, но и иное. Просто любить, за то, что оно есть. Младших любят как последнюю игрушку, отпущенную жизнью. Их больше, чем других, целуют, тискают, балуют. Они самые нежные и улыбчивые. Именно с ними в сказках всегда происходят чудеса. А истинные Золушки и Золушки – это средние.
Сделай все за старшего, так как тот бесконечно занят развитием своих талантов, и помоги младшему, так как ты, Слава Богу, уже в состоянии. У старшего – выпускные; у младшего – первый раз в первый класс, а на троих нас не хватит, хоть зарежься… И так далее. Средние никогда не вопят о своих проблемах, а их зачастую немало.
Старший вызывал у Романа восхищение и обожание; младший – гордость и нежность; подкаблучный отец – сложные чувства, замешанные на жалости, а мама… похоже гремучую смесь страха, почитания и ненависти.
Что-то меня как дрожжевое тесто в тепле поперло на рассуждения в области дилетантской психологии. Боюсь, это плохо воспринимается и все-таки: кто виноват?
Мужчины или женщины виноваты в том, что у нас в стране: женщины – пол сильный, а мужчины – слабый. У меня есть версия: виноват Некрасов. Великий русский поэт, тот у которого «Красный нос». Это его угораздило в свое время восхититься теми женщинами в русских селеньях, что и «коня на ходу остановят» и « в горящую избу войдут».И ведь надо же: не чудное мимолетное виденье и не девичий стан, схваченный шелками под склоненными перьями страуса стали привившимся на наших почвах идеалом, а именно такая, чернобровая дивчи-и-ина, которая, не глядя, «подковала мне коня». Короче, возвращаясь к напечатанному: «…стальные руки– крылья, а вместо сердца – пламенный мотор». Сомневаюсь только, что это нам разум дал.
Ну, в общем, чья бы это ни была вина, но то, что она бедой обернулась – это точно. Семья Эра – классический пример. Четыре здоровенных мужика на плечах небольшой такой, худенькой женщины. Чудеса эквилибристики. Которая (женщина с мужиками на плечах) к тому же не только работает, но и зарабатывает. Потому что мужу, как очень многим совковым мужьям, если и удается хоть что-нибудь получить, донести уже не удается. Слабые они, советские мужья, им и себя-то порой донести до дому трудно, а тут еще кошелек с мелочью…
Впрочем, получка и слабость в ногах у определенной категории мужчин – явления подозрительно взаимосвязанные. Вот у Романа папа как раз из этой категории.
Как говаривали в «Долорес Клэйборн»: женщине иногда ничего больше не остается, кроме как быть стервой.
Так что, хотя глава семьи Толостенко и служила учителем в школе, основным методом выяснения отношений с мужем был скандал, а воспитания детей – физическое воздействие (может потому, что она была физичкой?). Кроме того, для поддержания маломальского порядка и дисциплины в месте скопления лиц мужского пола естественно необходимым оказалось введение армейского образа жизни с неограниченной властью прапора в лице мамы. И вплоть до квадратокатания. Например: двадцатикратная переписка одного и того же упражнения по русскому. Как ни странно – воспитались не солдаты, а их прямая противоположность – художники. Каждый из сыновей на свой лад отстоял право на самостоятельный выбор жизненного пути.
Старший, согласно семейной традиции, насильно запиханный в высшее военное училище, блестяще отучился положенный срок и перед самым выпуском вероломно устроил что-то такое, из-за чего чуть не загремел под трибунал. «Вы этого хотели?»– цинично заявил он повергнутым в шок родителям: « Я сделал, как вы хотели. Хватит? Теперь будет, как хочу я!» И умотал в далекую Москву, в частную студию мультипликации, где погряз в богеме и воле, получив, тем не менее, образование, работу и, женившись, прописку.
Младшему еще пять. Кот в мешке. А Роман совершил ход, достойный среднего: поступил на Тагильский ХГФ. Сами посудите: и учитель (что маме приятно и в жизни практично) и художник; и не дома и всего в пяти часах езды.
Если рассказ о детстве и домоустройстве лишь слегка размягчил мое сердце (мозги были размягчены вторым часом ночи, когда в первый день по приезде, на кухне Роман со мной делился своей жизнью), то разрыдаться меня заставила повесть о его поездке в Москву. Там, по глупости поссорившись с другом и оказавшись вооруженным лишь газетой и батоном, он пережил незабываемое приключение из серии «Один в…» или «Подросток в Столице».
В лучших традициях фильмов конца восьмидесятых здесь наличествовали и пешие километры, намотанные на внутреннем спидометре; и вокзальные знакомства; и равнодушие теток в бюро объявлений; и участие в выбивании денег; и какие-то притоны; и бег от милиции; и сон на траве набережной под газеткой, с пробуждением под стоны занимающейся неподалеку любовью парочки. Все это, плотно забитое в несколько часов, завершилось, наконец, долгой дорогой зайцем в то местечко под Москвой, где обитали родственники.
Сверкающая антрацитовая туша ночного мегаполиса с миллионами равнодушных окон-глаз и бесконечными скользкими щупальцами сквозняков вместе с раздувающим полы джинсовой куртки легким асфальтовым бризом романтики Чужого Города забили бессонную пустоту моей головы, и незаметное до неприличия окончание Приключения, подобное смерти сдувшегося воздушного шарика, потрясло меня.
– Ну и что… Когда я, наконец, добрался до тетки, этот спал себе спокойно на диване.
– А ты?
– А что я? Не стал я ему ничего говорить. Пошел тоже лег спать.
На мой тогдашний взгляд: исход - просто невозможный. Должен же быть Скандал. Труба! Гроза! Такие вещи нельзя спускать на тормозах…
Руслан был потрясен моей залившей столешницу реакцией. И через некоторое время, всплыв из глубин задумчивости, запустил пробный зонд для измерения бесконечности моей растроганности.
– А ты знаешь, мы ведь с братьями кошельки в раздевалке музыкальной школы воровали. И теперь скажешь, что я хороший?
В моих правильных мозгах засбоило и заискрило. Потянуло дымком…но система сумела принять неудобоваримый посыл.
Женская жалость безгранична, как прежний СССР. Русская женщина и убийце найдет оправдание. Единственное существо, на которое этой жалости обычно не хватает – она сама.
еще отрывки из моего романа