Дождь стучит в окно. В окно на крыше, и по черепице. Кот мяукает под закрытой дверью. Я лежу и слушаю звуки против своей воли. Звуки вокруг меня. Их волны разбиваются о мою кровать, превращаются в шум и угасают, но не дают мне спать.
Разные люди писали мне сегодня ночью, я не отвечу. Ни на видео с собачкой, ни на длинное сообщение «…мне было ни до чего, а теперь я вспомнил про тебя», ни на робкое «Привет. Прости что я тебе пишу», ни на настойчивые пропущенные звонки в пол-четвёртого утра.
Когда то я была влюблена в них, по одному и во всех сразу. В светлые русые волосы до плеч одного и горящие топазовые глаза другого. Пока каждый считал и выгадывал, не переплатил ли он, пытаясь измерить логикой и анализом силу моей бесконечной любви. Каждый боялся утонуть в этом море, и только я заходила за буйки — мне не страшно плавать, я с Волги.
Море требует своего — ничего или все. Переговоры затянулись, эффектный шаг — встать и уйти. Как профсоюзы после недели бесплодных переговоров выкладывают на стол переговоров карту бессрочной забастовки до полной победы.
Море оказалось таким огромным, что его даже не переплыть. И переплывать его нет смысла. Потому что мы и есть море — мы сами. Жизнь вышла из моря, и мы носим его в каждой клеточке. Девятипроцентный раствор солей в самом лучшем растворителе аш два о. Мы можем посчитать воду и соли, но нет смысла считать чувства. Чувства не деньги, счета не любят.
Кот не считал, кто кому сколько может дать, потому и выиграл в этом соревновании. Только бегал за людьми, чтобы отдать свою бесконечную ласку и взять, сколько дадут.
Я открыла дверь, и кот лёг рядом со мной, щуря свои янтарные глаза, как бы спрашивая: «ну что, кто молодец?»
Нонна Кузнечикова-Риснес
Читать больше на Gresshoppe går i land