Постепенно мы с малышами так привязались друг к другу, что иначе как «маленькой мамой» меня Ира и не называла.
Я выводила их гулять из коробки, учила лакать из миски, тщательно умываться лапкой и язычком. Ловить игрушечную мышь и хозяйские ноги, предварительно спрятавшись в засаде.
Познакомила их с остальными кошками. Мышка была от них в восторге, но нянчиться с ними почему-то не умела. Терялась. И бандиты эти её не слушались совершенно. А вот играть с ними на равных – это у нее отлично получалось.
Эльза с Плюшей детей не обижали. Видно все ж язык не поворачивался к таким малышам цепляться. Британки их просто не замечали.
Ира с этим детским садом тоже возилась, как с писаной торбой. Поэтому у котят было вполне и вполне безмятежное детство, которое я охраняла, как могла. Чтоб они не чувствовали, что это не их постоянный дом и что они растут без мамы.
А однажды я из-за них чуть не поколотила…диванную подушку. Да-да, и не такое сослепу может быть, когда стремглав кидаешься защищать малышей.
После обеда они у меня никак не хотели укладываться спать, и носились по всему дому. Я очень переживала, как бы они не попали кому-то из хозяев под ноги. Не дай бог пнут нечаянно или на лапку наступят. Но так получилось, что Рея, полосатая малышка, запрыгнула на диван и сама наступила на спавшую там Плюшу. Британка, не ожидая спросонок такой диверсии, от неожиданности зашипела и прихватила малявку за бок. Рея, не столько от боли, сколько с перепугу, запищала и убежала.
А у меня будто красная лампочка в мозгу зажглась – обидели мою малышку. И я, не рассуждая, кто прав, а кто виноват, прыгнула на диван и вцепилась во что-то мягкое зубами, а потом еще и лапами наподдала. И только потом заметила, что это совсем даже не Плюша, а маленькая подушка, которая тоже лежала на диване.
От растерянности я остановилась, выпустив изо рта угол подушки. Услышала, как чуть правее обиженно и возмущенно сопит Плюша и пришла в себя.
Если б кошки могли краснеть, я б покраснела. Неудобно же. На Плюшу наступили, пусть даже нечаянно, а тут еще я чуть не набросилась.
- Плюша, надеюсь, Рея не ушибла тебя? Эти дети носятся, как угорелые, а потом сами пугаются. А от звуков и я напугалась, думала - её обидели.
- Обидишь твоих бандитов, как же – ворчливо отозвалась та.
– Сами затопчут и не заметят.
Но, вроде, особой злости в голосе я не услышала.
- Дети же еще совсем, да еще и без мамы растут – я никогда не могла не заступиться, когда ругали малышей. – Все мы такими были в 2-3 месяца.
- Сдается мне, я всё же была поспокойнее – задумчиво промурлыкала Плюша, наблюдая, как два сорванца катаются на занавесках.
Я улыбнулась в усы. Да уж, этих паиньками точно не назовешь. Одна только Муся из всех пятерых – спокойная, лиричная, ласковая девочка. Она и сейчас вон спокойно сидит и умывается, наблюдая за суматохой. А эти – сорвиголовы, что мальчишки, что девчонки.
Перекинувшись еще парой фраз с Плюшей, и убедившись, что она не сердится ни на меня, ни на малышку, я спустилась с дивана и пошла по делам. По пути поймала Рею, уже забывшую о том, что ее укусили, и быстро осмотрела её. Как я и думала – ни следа. Напугалась только, вот и пищала.
Попыталась заодно её умыть, да куда там – она вывернулась и удрала.
Вот в такой веселой суматохе проходили дни.
А потом наступила та неделя, когда практически за несколько дней….малышей забрали новые хозяева.
Сначала забрали Боцмана, толстенького веселого увальня. Потом малышку Рею.
Потом друг за дружкой – Мусю и Асю. И самого последнего – шустрого Шнурика, который в первый день так норовил вылезти из коробки.
Я не могла понять – что произошло. У меня в голове это не укладывалось. Как это так – по дому бегало пять котят, а теперь – ни одного. И напрасно меня утешали Ира с мужем, что они пристроили деток в самые надежные руки. Что о них заботятся, их любят, гладят и хорошо кормят.
Умом я понимала, что мне говорят, но все равно мне было очень-очень тоскливо. Вспоминала их игры, их повадки. Как они мне радовались. Как смешно и неуклюже умывались, порой заваливаясь на бок. Как Муся всегда просила спеть на ночь песенку-мурлычку и как Шнурик, не особый любитель спать, вылез ночью из коробки, заблудился и начал орать во все горло в двух шагах от своего же уголка.
Мышка суетилась вокруг меня, пытаясь меня отвлечь. То поиграть звала, то поболтать. Но не хотелось ничего.
Даже британки немногословно выразили мне свое сочувствие и не поддевали меня, и не перешептывались за спиной.
- Беллочка, солнышко, будешь вкусняшку? – Ира протягивала мне вкусную палочку.
Я потянулась за ней и неторопливо начала жевать. Вкусняшка – это хорошо, конечно. Но, неужели правда можно подумать, что раз я не отказываюсь от палочек, то я, как прежде радуюсь жизни? Еда – это средство существования, от нее не отказываются. А тоска – это другое.
- Бельчача, а скажи мне, пожалуйста, почему с тебя клоками шерсть летит который день? Неужели от переживаний так линять начала? – Ира начала меня почесывать и поглаживать, собирая заодно пальцами отмершие шерстинки.
Я рассеянно повела ухом. Ну, шерсть, и что? Тем более мне все равно не видно, сколько её лезло раньше и сколько сейчас. А так – не чувствую.
Я задумчиво почесалась. И почувствовала, как рядом спланировало что-то легкое. Наклонилась, обнюхала. И правда - моя шерсть. Ничего себе «здрасте», какие куски летят. Я так в сфинкса скоро превращусь. А всё из-за того, что у меня забрали котят! И не надо тут меня выщипывать, как курицу. Надо было просто не отдавать малышей, и все. А сейчас я вот пойду, забьюсь в угол и буду лежать и линять. Облысею и похудею. И пусть всем будет стыдно.
Я вырвалась из рук Ирины и направилась в угол комнаты, где, сдержав слово, пролежала до вечера. Линять по заказу не совсем получалось, но, судя по тому, как часто Ирина жужжала пылесосом, план-минимум я выполняла.
Правда, до сфинкса так и не дотянула, что и к лучшему, как сейчас понимаю.