Первое упоминание о колоколах на Руси датируется 1066 годом
И на старушку бывает прорушка. А уж мы-то прямо в галошу сели — и ничего с этим не поделаешь. Собирались, погоду выгадывали, чтобы съемка получилась. Выгадали...
Текст: Василий Голованов, фото: Андрей Семашко
Погода и в самом деле установилась отличная, как на картине Игоря Грабаря "Март". Весна в самом свете. В понедельник музеи не работают — решили ехать во вторник. Пораньше тронулись, чтобы в Ростов Великий успеть к утреннему колокольному благовесту. Успели. А колоколов что-то не слыхать. Что такое? В чем дело? — спрашиваем. Так ведь пост, отвечают в музее, в пост колокола не звонят...
Вот и приехали послушать ростовские звоны...
ВЫШЕ ИВАНА ВЕЛИКОГО
— Что делать будем? — спросил Андрей, фотоаппарат которого теперь бесполезно болтался на ремне.
— А что делать? Будем делать что сможем, — сказал я. — Сегодня по окрестностям проедемся, а завтра появится этот Василий Анатольевич, директор Колокольного центра — тогда и будем с ним разговаривать.
С горя поехали мы в Поречье-Рыбное — большое село, его из Ростова видать на южном берегу озера Неро: там колокольня торчит — за 20 километров видно, может, есть на ней колокола? Слышал я, что построили ее пореченские крестьяне на свои деньги, причем так строили, чтоб колокольня эта была на зависть всем — выше Ивана Великого в Московском Кремле. Приехали, и точно: прямо посреди площади стоит столп высотою до неба, только понизу трещины уже пошли да все колокола давно посбивали.
Встретил нас знаток местной старины Александр Геннадьевич Морозов. Спросили его, правда ли, что эта исполинская колокольня церкви Никиты Мученика построена на средства одного крестьянина. И выяснилась вот какая история.
Еще до отмены крепостного права Поречье, бывшее вотчиной графа Владимира Григорьевича Орлова, слыло богатым селом, славным своими огородами: здесь земли тучные, заливные, каждый год Неро, разливаясь, оставляет на земле тонкий слой сапропеля — органического ила, образующегося на дне озер.
Картошка, капуста, лук, огурцы давали невиданные урожаи. В "отход" на заработки крестьяне ехали в Москву и Петербург и тоже, разбивая невдалеке от обеих столиц огороды, снабжали лавки овощами и даже свежей спаржей. А в конце XVIII века у самых зажиточных крестьян родилась идея прославить свое село строительством невиданной в России колокольни. Приступило к этому делу человек 20–30 орловских крепостных, начальником строительства избрали Алексея Степановича Козлова, который к моменту окончания стройки был выбран на селе бурмистром. А архитектором стал крепостной зодчий Александр Цуканов, который и определил барочный вид колокольни. Легенда гласит, что помогали ему столичные архитекторы Джованни и Доменико Жилярди, однако доподлинно известно, что они проектировали ограду вокруг церкви и колокольни, а об участии их в проектировании колокольни упоминаний нет. В 1799 году крестьяне обратились к графу Орлову с просьбой дать им 5-процентную ссуду в 5 тысяч рублей для окончания строительства: тот от процентов отказался, а деньги дал. Правда, когда и на следующий год к графу пришли с тою же просьбой, тот в деньгах отказал и напомнил, что не против был бы получить должок. Долг был возвращен, и достраивали чудо-колокольню крестьяне уже на свои деньги. И отмахали пятиярусную звонницу, высота которой, 94 метра, действительно превосходит Ивана Великого (81 метр).
Деньги водились у пореченских немалые. Когда в 1808 году граф Орлов отпустил на волю бывшего своего крепостного Алексея Козлова, тот записался купцом первой гильдии и объявил капитал в 50 тысяч рублей... Тогда и в Ростове людей с таким состоянием насчитывалось всего три-четыре семьи.
После подобных рассказов смотреть на нынешнее состояние колокольни — горькая беда. Колокола сняты. Нижний ярус, выполненный в виде триумфальной арки, пошел трещинами. Вокруг валяются сколотые глыбы белого камня: это обломки белокаменного пояса колокольни, обрушенные, когда в 1930 году колокола сверху сбрасывали. На третьем ярусе колокольни было 10 больших колоколов, на четвертом — механизм курантов, а на пятом — 11 часовых. Ничего от них не осталось. Некоторые колокола разбивались вдребезги — и эти куски колокольной меди крестьяне разобрали по дворам, ведь с колоколом у русского человека отношения почти родственные: он и часы отзвонит, и на службу пригласит, и зальет все праздничным звоном, случись свадьба или другой какой праздник, и в последний путь проводит печальным раскатом...
Что тут еще добавить? Есть в селе Поречье-Рыбное памятник федерального значения: самая высокая колокольня в России. И никому до нее дела нет: пройдет еще десять лет — завалится. Хотя вроде бы понятно, кому в прямую обязанность вменено эту колокольню реставрировать и привести в божеский вид. Есть ведь у нас Министерство культуры? Да и церковь могла бы вмешаться в это дело...
А пока — только галки кричат на обжитых ярусах колокольни. С озера поземку тянет. Тишина.
ОКОЛО КОЛО
В истории нашей страны были годы, когда сохранение наследия, в том числе и церковного, было невозможно без романтиков музейного дела, подлинных энтузиастов, низкий им поклон. В Борисоглебе, что неподалеку от Ростова, так же как пореченская колокольня церкви Никиты Мученика, долгое время стояла без единого колокола звонница Борисоглебского на Устье монастыря. В конце 80-х весь этот грандиозный и красивейший монастырь находился в ведении Ростовского музея-заповедника: тогда-то и работали в нем люди без страха и упрека. Еще в Ростове назвали нам имя Светланы Лапшиной, что стала инициатором возрождения звонницы. Собирали на нее колокола по окрестным деревням, где безнадзорные церкви совсем уж развалились и становились легкой добычей налетчиков, которые снимали колокола и сдавали их во вторцветмет.
Разговаривали мы со Светланой в огромной холодной башне, еще оставшейся у музея после того, как монастырь был передан церкви, обогреть которую силились, но не могли три мощных калорифера. Я попросил, чтобы она рассказала, как искала и спасала колокола от добытчиков цветного металла. Попросил вспомнить какой-нибудь яркий случай. Она усмехнулась: "Да я все свои колокола помню..." Я поинтересовался, сколько их, таких энтузиастов, было. Представлялось, что много. Еще лебедки представлялись, подъемные краны — колокола все-таки, каждый несколько пудов да весит. А оказалось, что всю работу проделывали они в основном вдвоем — она и тракторист "Росреставрации" Сергей Филатов. Всякое бывало: где-то уцелевший колокол висел посреди деревни как пожарный, где-то таким скотину под вечер скликали, где-то под кучей ветоши пылился колокол в церковном притворе, где-то сохранился на колокольне — но общим местом было то, что народ, как правило, ни в какую не соглашался отдавать "свои" колокола. Ни бумага из райисполкома не помогала, ни музейное удостоверение. Тогда созывали сельский сход, чуть не по полдня агитировали, объясняли, зачем это нужно, пока народ не соглашался.
У кого колокол дома обнаруживался — выкупали. Однажды в деревне Иевцево из обмелевшего сельского пруда показались... колокольные ушки. Видимо, крестьяне спрятали в пруду свой колокол еще в 30-е годы да и умерли, никому не проговорившись, а потом их внуки этот колокол и нашли. Подогнали трактор, зацепили тросом — выдернули, проволокли по земле. Патина с него слезла, обнажилась колокольная медь — она свежая блестит, как червонное золото. Вот мужики и решили, что колокол у них — золотой. И ничто их переубедить не могло. Пришлось у них этот колокол с милицией конфисковывать. Один несостоявшийся миллионер даже с ружьем из дома выбежал. Не мог успокоиться, пока ему не сказали, что в колокольной бронзе нет ни грамма золота. И таких историй — не сосчитать. Однажды Светлана присмотрела в деревне Вёска колокол. Ну, начали переговоры. А пока суд да дело, профессиональные "цветметчики" этот колокол сняли и увезли. Но то ли у них машина сломалась, то ли трос лопнул — до пункта приема металлолома они его не дотащили. Свалили в канаву у дороги, прикрыли ветками. Узнав про эту историю, Светлана с Василием бросились колокол разыскивать. И нашли. В нем 15 пудов было: положили две доски и стали в кузов его закатывать. Уже на самый верх закатили, осталось только его через "уголок" кузова перевалить — и ни в какую. Василий крикнул: "Ну, Света, держи!" — и прыгнул в кузов. "Вот когда я думала, что на меня вся земля обрушилась, — улыбнулась Света. — Но ничего, загрузили. После этого в Вёске очень обижались на музейщиков — думали, они колокол и сняли с колокольни. О ворах-то, кроме двух-трех человек, никто ничего не знал". Таким вот образом разномастными колоколами и оснастили звонницу. И когда она ожила — не было предела радости у людей. Света сама и звонила — научилась кое-чему в Архангельске, у старого звонаря Ивана Васильевича Данилова в "Малых Корелах": но что он за несколько занятий мог дать? Только общий душевный настрой какой-то. Тон радости. Вот люди и радовались этому звону. Просили: вы громче звоните, чтоб у нас в Егорьевском слышно было... Не только женщины, но и мужчины, заслышав звон колоколов, плакали. Двадцать лет провисели колокола Светланы Лапшиной на звоннице Борисоглебского монастыря. Но когда монастырь передали церкви, все они были заменены на новенькие, только что отлитые колокола Тутаевского завода. Свете запретили звонить. Собранные ею колокола отвезли в Ростов... Так что эту историю нечем закончить, кроме как многоточием. Специфический это знак препинания: то ли недосказано что-то, то ли чего-то жаль...
ВВЕДЕНИЕ В КОЛОКОЛОВЕДЕНИЕ
Нам повезло: звонарь Колокольного центра в Ростовском кремле Василий Анатольевич Садовников оказался приветливым молодым человеком лет под тридцать с заинтересованным блеском в глазах и очевидным желанием этот блеск с кем-то разделить. Биография его до поры складывалась вполне обычно: окончил в селе Великое аграрный техникум по специальности "правоведение" и уже готовился стать юристом, но "стал захаживать в церковь", здесь познакомился с Натальей Стефановной Каровской, (нынешним директором музея-заповедника "Ростовский кремль"), тогда возглавлявшей школу звонарей в Ярославле, — и судьба его резко переменилась. Он понял, что именно колокола — его истинное призвание. Сейчас в кабинете Василия целая коллекция колоколов, форм для их отлива, большое, в сотню штук, собрание поддужных колокольчиков и небольшая библиотека изданий по истории колокольного дела.
Меня прежде всего интересовало, откуда взялись колокола на Руси и почему именно здесь обрели такое всенародное признание.
Абсолютное первенство в изобретении колокола принадлежит Китаю. Там обнаружены колокола, отлитые в XXII–XVII веках до н.э. Однако единого центра, от которого можно было бы вывести историю колокола, не существует: колокольчики, бубенцы и небольшие колокола известны повсеместно — в древних Месопотамии, Египте, на территории современного Азербайджана, в Греции и Риме. В 2013 году в филипповских курганах в Оренбургской области археологи нашли огромный колокол, датируемый V–IV веками до н.э. Однако в церкви колокола стали использоваться лишь в середине первого тысячелетия нашей эры. Существует предание, согласно которому изобретение колоколов приписывается святому Павлину, епископу Ноланскому, на рубеже IV–V веков н.э. Считается, что в Восточную Европу колокола пришли с Запада: "В 865 году венецианский дож Орсо I прислал в подарок византийскому императору Михаилу III дюжину колоколов. Их повесили на башне, выстроенной специально для этого рядом с Софийским собором. Не сразу колокола ста- ли столь же распространенными и ценимыми, как и традиционные била (чугунные или деревянные доски, издающие мелодичный высокий звук). Но вполне возможно тем не менее, что отсюда вместе с билами они были привезены на Киевскую Русь, когда та приняла христианство", — пишет исследователь колокольного дела Ю.В. Пухначев. В империи Карла Великого (IX век) колокола получили уже статус государственного достояния. Монах Теофил, живший на рубеже XI–XII веков, оставил первое описание литья колоколов в своем трактате "Записки о разных искусствах". Для приготовления колокольного сплава Теофил предписывает взять четыре части меди и одну часть олова (такой состав сохранился вплоть до наших дней, испытывая отклонения лишь в 1–2 процента в обе стороны). Долгое время Европа держала первенство в изготовлении колоколов: здесь впервые научились лить большие и звучные колокола весом до 2,5 тонны. Непревзойденной среди них остается знаменитая "Глориоза" — колокол весом 11,3 тонны, отлитый голландским мастером Герхардом Вау для Эрфуртского собора.
Первое упоминание о колоколах на Руси содержится в третьей Новгородской летописи и датируется 1066 годом: "Приде Всеслав и взя Новгород и колоколы съима у святыя Софии, и паникадил съима". Первое летописное свидетельство об отливке колоколов на Русской земле относится к 1259 году, когда князь Даниил Галицкий перевез из Киева в Холм колокола и иконы: "Колоколы принесе ис Киева и другие ту солье". Колоколов домонгольского периода на Руси сохранилось всего два — с нижним диаметром 30 и 60 сантиметров. Откуда же взялись на соборных звонницах исполины, подобные московскому Царь-колоколу, вес которого, после переливки в XVIII веке, составил 12 тысяч пудов, или 192 тонны? Когда императрица Анна Иоанновна пожелала доверить отливку этого гиганта иностранному мастеру, члену Парижской Академии наук Жерменю, тот, услышав о весе будущего колокола, счел, что его разыгрывают, и отказался. И в самом деле, колокола весом 32, 16 и 8 тонн, поражающие размером иностранцев, не редкость на русских звонницах. Дело тут в способе звукоизвлечения: в западноевропейских странах звон издается раскачиванием колоколов с помощью очепа — веревки или жерди, которая раскачивает балку — веретено — с набором колоколов. На каком-то этапе это привело к созданию своеобразных колокольных органов, когда звонарь, нажимая на клавиши, приводит в движение молоточки, бьющие по качающемуся колоколу. На Руси же для колокола было придумано не менее оригинальное и простое решение — язык, с которым в силах управиться и один звонарь. Сами же колокола крепились неподвижно, что и породило специфически русский способ колокольного звона. Это же позволило отливать огромные колокола, неподражаемые по звучанию.
Закончив введение в колокольную науку, Василий пригласил нас на маленькую колоколенку в углу патриаршего двора при церкви Иоанна Богослова и для удовольствия гостей угостил нас такой россыпью колокольных звуков, которая по настроению может сравниться только с весенним птичьим щебетом. Потом в нагрудном его кармане что-то звякнуло, он достал телефон и серьезно произнес: "Поспешим. Нас ждут".
ЗВОННИЦА МИТРОПОЛИТА ИОНЫ
Ростов издавна входил во Владимиро-Суздальское княжество, но, как ни странно, никто из князей (пока город сам собою не вошел в состав московских земель) не торопился устраивать тут свою резиденцию. И Ростовский кремль — это роскошная резиденция митрополита Ростовского и Ярославского Ионы (1607–1690), которую он сам же и повелел построить, определив на долгие века и образ города, и своеобразие ростовских колокольных звонов. Дело в том, что в главном соборе митрополичьего двора была возведена не обычная колокольня, где управляется один звонарь, а четырехпролетная четырехглавая звонница, несущая сейчас 15 колоколов. Одни исследователи называют ее уникальным памятником русской архитектуры, а другие с тем же основанием полагают, что ростовская звонница — это уникальный по подбору колоколов и акустике музыкальный инструмент. Одному человеку со всеми колоколами здесь нипочем не управиться, поэтому, по спискам разных лет, звонарей здесь было то восемь, то пять. Нас, впрочем, поджидал всего один человек — звонарь Дмитрий Смирнов. В пост службы строгие, многое вычитывается, не поют, как на обычных службах, поэтому и звон должен быть постным, лаконичным. Звон называется так: "вдвои". То есть используются только два колокола. "Та-дам" — и все. Дмитрий провел нас на верхний ярус звонницы; под крышей, огромные, черные и древние, висели колокола: самый большой — "Сысой", поменьше — "Полиелейный", еще меньше — "Лебедь", "Красный", "Голодарь". По преданию, этот колокол был отлит в XVIII веке в год голода и мора. И как раз в него звонят во время Великого поста. Глухой звук "Голодаря", казалось, сотряс стены звонницы: это Дмитрий созывал прихожан на вечернюю службу.
"Бомм-бомм", — расстелился звук по городу и задрожал гдето в груди.
Все-таки нам довелось услышать ростовские колокола! Звонница митрополита Ионы строилась в 1682–1687 годах сразу под большой набор колоколов: еще в 1649 году ростовский митрополит Варлаам "дал к соборной и апостольской церкви Успения Пречистыя Богородицы... три колокола. Колокол весом сто двадесять пуд, а два колокола весом двадесять шесть пуд...". В 1682 году "слиты" были уже "тяжелые" колокола — 1000-пудовый "Полиелейный" и вдвое меньший "Лебедь". Для той же звонницы предназначался и колокол "Баран" в 80 пудов, отлитый в 1654 году знаменитым московским мастером Емельяном Даниловым. Перед завершением строительства в 1688 году вылит был 2000-пудовый колокол "Сысой", для которого к колокольне пришлось пристраивать отдельную башню, ныне совершенно сросшуюся с телом звонницы. Тщательный подбор колоколов и согласие их строя были очевидны еще до исследования ростовской звонницы специалистами. Возглавлявший в 1776–1783 годах ростовскую кафедру архиепископ Самуил весьма недвусмысленно отказывался от предложений разместить на звоннице новые колокола: "...Поскольку собор ные колокола "все, как и Вашему Высокопреосвященству небезизвестно, для согласного звону подведены под голос, следовательно, и новый також к ним подбирать надлежит... а естьли не так, то через то может последовать в том звоне разногласие и слышанию неприятность". Иными словами, новый, "не в тон" колокол мог легко нарушить слаженность и гармоничность звучания старых соборных колоколов, а рисковать этим, по мнению управителей, было невозможно.
Но звонница представляла собою не только уникальный музыкальный инструмент. Внутри нее, под площадкой для колоколов, устроена была церковь Входа Господня в Иерусалим: небольшая, квадратная в плане церковка с очень высоким потолком — 13,5 метра. В праздник Вербного воскресенья к ней от Успенского собора совершался крестный ход, а на обратном пути к собору происходило так называемое "шествие на осляти", когда ростовский митрополит, восседая на "осле", символизировал собою Иисуса Христа, въезжающего в Иерусалим. Но этим не исчерпывается религиозный символизм звонницы. "Очевидно, — пишет ростовский историк А.Г. Мельник, — что как собор Василия Блаженного по одному из приделов, посвященного Входу в Иерусалим, уподоблялся Иерусалиму, так и ростовская звонница (благодаря церкви Входа Господня в Иерусалим. — Прим. ред.) представала символом города, где зародилось евангельское учение... Четыре главы звонницы символизировали, конечно, четырех евангелистов, а 12 колоколов — 12 апостолов; звон колоколов, таким образом, знаменовал апостольскую проповедь".
В конце XVIII века кафедра митрополита Ростовского и Ярославского была перенесена из Ростова в Ярославль, и Ростовский кремль начал потихоньку приходить в упадок, Конюшенный двор при митрополичьих палатах был оставлен без присмотра, а затем, как и весь кремль, продан городу и частично перестроен в военную казарму. Можно сказать, что от более серьезных переделок и разрушений кремль спасла только группа энтузиастов, которая в 80-х годах XIX века организовала сбор средств на его реставрацию и создала в нем (1883) музей церковных древностей. К этому же периоду относится первое исследование звонницы протоиерея Аристарха Израилева: с помощью специального прибора он измерил частоту звучания каждого колокола с точностью до сотых долей герца и затем "воспроизвел" это звучание с помощью им же самим изготовленных камертонов, установленных на резонансных ящиках, что позволяет воспроизвести звучание ростовской звонницы в любом подходящем для этого помещении. Каждый колокол имеет свою, как правило, нестандартную частоту. Отец Аристарх научился ее определять и "переводить" в математически обусловленное звучание камертонов, имеющее цифровое выражение. Камертоны сделаны на загляденье: на внутренней стороне каждого из них надписана частота. На деревянных ящиках-резонаторах надписана "нота" колокола и, опять-таки, ее точная частота. Аристарх Израилев задолго до компьютерных технологий перевел звучание ростовской звонницы в "цифру". Но что важнее, он записал ростовские звоны на нотный стан. Это оказалось важным впоследствии, когда ростовские звоны пришлось буквально возрождать из небытия.
ПОСЛЕ РЕВОЛЮЦИИ
На Ростовский кремль запросто могла обрушиться та же стихия погрома и разорения, что привела в ничтожество многие монастыри на волне антирелигиозной пропаганды после революции. Однако работники музея, разместившегося в Ростовском кремле, по-видимому сознательно обратились к наркому просвещения Анатолию Луначарскому, не щадя красок на описание всего кремлевского комплекса, ростовской звонницы как уникального сооружения, в котором звук специально подобранных колоколов достигает абсолютной гармонии, и самих ростовских звонов как удивительного и единственного в своем роде явления русской культуры. Это дало свои результаты. И когда в 1930 году доброхоты пошли по всей стране сбрасывать колокола, в защиту ростовской звонницы прозвучал довольно резкий ответ Главнауки: "В связи с общей ликвидацией колоколов Главнаука сообщает, что набор колоколов НА РОСТОВСКОЙ ЗВОННИЦЕ, представляющий единственный по музыкальности комплект, подлежит СОХРАНЕНИЮ на месте".
Новая атака на колокола была предпринята в 1938 году, когда Луначарский уже умер. Тем не менее в отношении всего ростовского комплекса уже было сформировано особое мнение, и из Москвы пришла депеша: "Наркомпрос ставит в известность, что не должно быть допущено никакое изъятие в отношении этих колоколов, как имеющих историческое значение, и что никакое перемещение их не может быть проведено без ведома Наркомпроса..."
Так колокола и остались на звоннице.
ПРИГЛАШЕНИЕ К ПУТЕШЕСТВИЮ
Размышления перед сном: пономарь — низшая ступень в церковной иерархии. По крайней мере, невысокая. И звонарь — тоже невысокая. Недаром лучшими звонарями всегда были пономари. Пономарь — он просто наизусть знает службу, и ему не надо напоминать о начале или конце литургии — он сам вовремя об этом известит ударом колокола. Работа с колоколами — я видел — может рассматриваться как монотонный и тяжелый труд. Но как же чарующ и могуч звук колоколов! Иногда не верится, что это низшее, невысокое сословие, едва записанное в церковные книги, когда-то создало такое потрясающее явление, как ростовские звоны.
Ионинский появился, видимо, еще в XVIII веке, вскоре после кончины митрополита Ионы, который оказался истинным благодетелем города. Григорьевский, Калязинский, Акимовский звон, Малый трезвон, Водосвятный звон — это все результат безымянного творчества безымянного народа, этих низших из низших в церковной иерархии. Но ведь это звучание такой красоты...
Это — над-музыка. Сверх-музыка. Какие-то космические созвучия. Из этого многие композиторы черпали, пытались сделать что-то свое — и патетический Глинка в "Жизни за царя", и тонкий Рахманинов, и изысканный Скрябин... И все-таки звоны — это совсем другое.
У ростовских звонов было немало случаев, когда они могли попросту исчезнуть: для этого достаточно число звонарей сократить до двух. Двое уже не справляются на звоннице. Так и случилось в годы советской власти: колокола висели, но никто в них не звонил. Не было штата. В 60-е годы во время съемок "Войны и мира" Сергей Бондарчук приехал в Ростов, чтобы записать ростовские звоны на пластинку.
Еще были живы люди, глубоко погруженные в тему колокольных звонов, и старые звонари: Александр Сергеевич Бутылин, Николай Григорьевич Королев, Марк Дмитриевич Трофименко и Михаил Сергеевич Урановский. Они восстановили, соткали заново всю паутину управления колоколами. И сыграли. Все лучшие ростовские звоны записаны тогда ими. Говорят, они били в колокола и плакали. Как будто звонили последний раз в жизни. Я не представляю, что должен был испытывать Бондарчук: это был поступок настоящего человека. Вот. Кстати, тогда же творческая группа, которая готовила и осуществляла запись, сняла короткий документальный фильм: "Семь нот в тишине", где запечатлены эти старые звонари. Не на звоннице, а в промежутках между звонами. Их руки. Глаза. Лица.
Лицо ведь тоже может быть достоянием культуры.
А что до звонов, то я советую не фантазировать, а в пасхальную неделю, как было принято у наших предков, махнуть на пару дней в Ростов, и, как прежде, выехать на лодочке на середину озера Неро — чаши прекрасной акустики, — и вдруг услышать, как накатывают на тебя грозные басы "Полиелейного", как с ревом вторит ему "Сысой", глухо бьет "Голодарь", а над всей этой тяжкой поступью басов с неземной радостью и щедростью плещутся колокола зазвонные и подзвонные. Вы любите удивительные или даже невероятные ощущения?
Тогда приезжайте.