Золотые свои годы детский сатирический киножурнал «Ералаш» переживал в годы Перестройки. The Best of Times тогда были у всей сатиры - даже Петросян весьма недурственно шутил, остро и злобно и про политику. Вот и «Ералаш» клепал выпуски, помеченные печатью духа времени. Грядут большие перемены, как предрекал за несколько лет до этого Костик в «Покровских воротах». Перемены грянули и быстро прошли, идеи же остались на поверхности, и к ним открыт лёгкий доступ – одно из главных и едва ли не единственное завоевание проводившейся тогда Перестройки.
Сюжет под названием «Как все», 1987 года. Уже можно, но ещё пока не всё. Не всё приходится додумывать и допонимать по-лакановски. Идёт типичное комсомольское собрание брежневских времён, на котором одноклассники перевоспитывают отщепенца, носящего длинные волосы. Раздаются призывы быть как все, не выделяться; мнения, что он просто хочет понравиться девочке; призывы перестать позорить класс; доходит до крайностей – взять его и отвести в парикмахерскую и для порядку дать ему по шее. После того, как провинившийся соглашается не выделяться из общей массы, камера показывает нам лица участников комсомольского собрания. Они размалёваны, раскрашены, словно лица рэперов конца десятых годов, с проколотыми ушами и невообразимыми причёсками – типичные неформалы в типичном представлении познедосоветского обывателя.
Получается, что мы видим пример того, как трансгрессивное поведение становится нормальным, и поэтому слабая трансгрессия, небольшое отклонение от традиционной нормы, воспринимается радикальным жестом, как с позиции традиционалистов, так и разрушителей общепринятой морали. Ведь здесь первоначально происходит апелляция именно к традиционному сознанию, которое, кстати, и рисует образы этих кошмарных неформалов. И парадокс ситуации состоит в том, что она не предоставляет кантианского морального выбора, постулировавшегося в характерном материнском вопросе того времени: «Когда все будут прыгать в костёр, ты тоже прыгнешь?»
Этот вопрос, применительно к рассматриваемой ситуации, должен быть переформулирован следующим образом: «Когда все будут прыгать в костёр, какой выбор сделаешь ты, чтобы остаться самим собой?»
Довольно комично и нелепо выглядит такой вариант ответа: придаваться ещё большей трансгрессии в эпоху, когда трансгрессия вытеснила норму. Какой смысл в употреблении наркотиков и алкоголя, разнузданной сексуальной жизни, агрессивном поведении, бесконечной матерщине, если такой modus vivendi не осуждается и не признается неприемлемым? Точно такой же, как и в противоположном образе жизни, заключающемся в острожном отношении к спиртному, верности жене или мужу, обзаведении детьми и всяческом соблюдении приличий. С единственной разницей, что второй способ бытования признаётся официальным дискурсом более приемлемым. Однако это кажимость, так как стиль поведения, внедряющийся через поп-культуру, более соответствует первому, одновременно представляет собой инобытие официального дискурса.
Допустим, если рэпер Face говорит, что он бухает, курит, жрёт таблетки и трахается без средств контрацепции, и ему пох...й, то это точно такой же конформизм, как предложение атамана Православного союза казаков «Ирбис» Андрея Полякова дарить женщинам на 8 марта «Домострой».
Тогда как настоящее нон-конформистское и радикальное поведение заключается в дистанцировании от этих двух крайностей. Излишняя благообразность, к тому же, зачастую скрывает за собой ханжество и фарисейство, а трансгрессия стремится к пределу, которого для неё не существует. Вернее, существует. Как замечал Делёз, алкоголик стремиться выпить последний стакан, чтобы навсегда бросить пить. И это последнее находится в его власти, что противоположно тому, что неподвластно и приведёт к катастрофе.
И приводит.