Над бронекатером, словно ястребы, кружились фашистские самолеты. Корпус его содрогался от стрельбы, кренился то на один, то на другой борт.
Лейтенант Степан Ващенко, стоя на палубе, с тревогой всматривался в закрытый темно-серой завесой дыма и пыли берег Волги. Там ждали их женщины, дети, старики, которых нужно было доставить в безопасное место.
Маневрируя на полном ходу, моряки сумели отбить воздушную атаку немцев и благополучно подойти к пристани.
В толпе людей, ринувшихся на посадку, Ващенко заметил пожилую женщину, которая энергично протискивалась прямо к нему. Но, оказавшись уже совсем недалеко, она вдруг остановилась и, поникнув, отталкиваемая потоком людей, отошла в сторону.
«Что с ней?»
— подумал лейтенант, и чувство жалости охватило его.
Переполненный катер готов был отойти, когда Ващенко передал краснофлотцам, убиравшим сходню:
— Помогите женщине подняться на палубу!
Едва успели разместить пассажиров, как вновь в небе появились «юнкерсы». С ревом проносились они над небольшим суденышком, которое, упорно отбиваясь от них, прорывалось через кипящий водный поток.
В какие-то секунды Ващенко заметил, что женщина, поднявшаяся на катер последней, стояла у поручня. Лицо ее не выражало ужаса, на нем были сдержанность и непоколебимость.
«Не спустилась в кубрик, предпочитая уступить место другим»,
— отметил лейтенант.
Катер пересек Волгу и укрылся, чтобы высадить людей и получить новое боевое задание. Эвакуированные сходили по трапу, наскоро прощаясь с моряками, а женщина не спешила покидать корабль. Остановившись возле моряков, она тепло произнесла:
— Сыночки наши! Пусть сохранит вас сила материнской любви. Пусть поможет она вам в победе.
Приблизившись к Степану, она посмотрела ему в лицо полными слез глазами, обняла за плечи и прильнула, как к родному сыну. Она благословила и поцеловала каждого из моряков.
Потом, оглядев всех, словно желая их запомнить навсегда, взяла узелок с вещами и сошла на берег. Взволнованная команда катера долго смотрела ей вслед. Кто эта незнакомка?
У катера, раскуривая цигарку, задержался старичок. Орден Трудового Красного Знамени сиял на его поношенной гимнастерке. Когда женщина удалилась, он опираясь на трость, сильно прихрамывая, подошел к морякам и рассказал:
— Это наша Федоровна. Работала в сборочном цехе. Ударница, уважаемый человек на заводе. Да вот горе не обошло ее стороной. В бою под Одессой погиб ее старший сын. Крепилась Федоровна, изо всех сил крепилась. Не хотела верить в то, что нет в живых ее Петеньки, Петра. Бывало, встретит в городе моряков и спрашивает: «Может, знаете Петра Соколова? Он на эсминце «Фрунзе», а потом в морском батальоне под Одессой сражался». А о том, что похоронку на сына на груди носит, не говорила, словно боялась, что кто-нибудь подтвердит его гибель. Хочет Федоровна, чтобы живым оказался Петр...
— Как? Как вы назвали ее сына?
— невольно вырвался у Ващенко возглас. У него застучало в висках, давящий комок подкатился к горлу.
— Не может быть! Не может быть!
— несколько раз повторил он.
Все молчали, а в памяти Степана вставал образ Петра Соколова, его близкого фронтового друга. Встретились они в морском батальоне. Посмотрев друг на друга, заулыбались: Степан и Петр были похожи, как две капли воды: чертами лица, цветом волос, движениями. Только Петр был чуть выше ростом.
Не один раз вместе ходили в разведку Степан и Петр. Укрывались одной плащ-палаткой, пили из одной фляги.
Однажды группа Ващенко получила задание проникнуть на позиции противника и добыть «языка». Петр, как всегда, шутил, подбадривал товарищей. Кто знал, что предстоящая боевая вылазка будет для него последней?..
Разведчики благополучно добыли два «языка». Противник открыл по отходящей группе пулеметно-минометный огонь. Вражеская мина оборвала жизнь Петра Соколова.
В последний путь его собрались проводить воины полка, друзья. Полковник Осипов осторожно снял с руки погибшего моряка тикающие часы и передал их Ващенко:
«Берегите память о друге».
Выйдя из оцепенения от нахлынувших воспоминаний, Степан посмотрел на циферблат с изображением стремительно несущегося боевого корабля и сделал невольное движение вперед, желая догнать удалявшуюся женщину. Но раздумал:
«Пусть живет в сердце матери надежда!»
— Да, много горя пришлось вынести Федоровне,
— продолжал рассказ старик.
— Как говорится, беда одна не ходит. При бомбежке завода обломками цеховой стены завалило мужа. Но и эта беда не сломила ее. Разве что морщин да седых волос прибавилось.
Оставался у нее младший сын. Павлом звали. Работал в одном цехе с матерью. Но прибегает он как-то к ней, прямо к станку, и говорит: «Иду, мама, в ополченцы, город наш от врага защищать. Все мои товарищи тоже идут». Ничего не ответила мать, только уголок платка к губам прижала и на минуту отвернулась, чтобы сын слез ее не увидел. Вскоре цех, где она работала, фашисты разбомбили. Федоровне предложили эвакуироваться, но она решительно отказалась и пошла работать в военный госпиталь.
Все силы, всю душу свою отдавала она раненым. С заметным беспокойством всматривалась в лица вновь поступающих солдат. Чуяло сердце матери новую беду. И она пришла, страшная и неумолимая. В истекающем кровью бойце, которого привезли из северной части Сталинграда, Федоровна узнала сына. Тщетно пыталась она вернуть его к жизни. Так он на ее руках и умер. Как только могло такое вынести материнское сердце?!
Когда фашисты оказались совсем близко, госпиталь решили эвакуировать за Волгу. Туда теперь Федоровна и добирается...
Старичок раскурил погасшую цигарку и, попрощавшись, ушел. А моряки еще долго стояли молча — под впечатлением его рассказа.
В ту ночь бронекатер Степана Ващенко несколько раз прорывался сквозь артиллерийский и минометный огонь к сталинградскому берегу, доставляя подкрепление, боеприпасы, переправляя на левый берег раненых бойцов. Перед глазами моряков стоял образ мужественной матери.
Экипаж бронекатера с боями прошел от Сталинграда до Берлина. Память о Федоровне, ее благословение звали на подвиги, прибавляли сил.
...Спустя много лет Степан Зиновьевич Ващенко приехал в Волгоград. С волнением поднимался он по грандиозной лестнице Мамаева кургана.
Перед глазами воина оживали боевые события далекого 1942 года. Он не заметил, как очутился перед величественной скульптурой «Скорбь матери».
Степан Зиновьевич впился глазами в лицо женщины, склонившейся над погибшим сыном. На минуту моряку-ветерану показалось, что она подняла голову и добрый материнский взгляд остановился на нем. Она словно о чем-то хотела спросить. Но лицо ее снова опустилось над сыном и замерло в скорбном молчании. Ващенко вышел из оцепенения, изумленно и тихо сказал:
— Это же Федоровна...