— Расскажите о своих ранних годах.
— С четырёх лет в была в детском доме, родители лишены родительских прав. Со второго по четвертый класс обучения находилась в приемной семье, но меня оттуда забрали из-за жёсткого обращения со стороны приемных родителей. Потом снова детский дом (уже другой). Потом ещё одна приёмная семья, в ней я прожила около пять лет, примерно с 11 до 16, но вернули обратно из-за нехватки средств.
— Сколько вам сейчас лет?
— В июле исполнилось 17.
— Вас искали именно руководство из батора (детского дома)? Как долго и какими силами (если известно)?
— Заявление на розыск подал директор детского дома, ищут меня уже год. Конкретно оперуполномоченный этим занимается (но по факту просто чекает моих друзей ВКонтакте и спрашивает, где я, но я же не тупая). В итоге просто удалила страницу, чтобы не донимал.
— Как устроена ваша жизнь сейчас?
— Работаю в сфере организации рейвов (неофициально, т. к. все документы у нас забирает директор детского дома до 18 лет и, получается, я сбежала без них). Снимаю квартиру по палёной ксерокопии, стараюсь не ходить по улицам в темное время, также в метро, т. к. там запустили систему распознавания лиц.
— Что входит в ваши обязанности, как организатора рейвов?
— В основном договариваюсь с артистами, отправляю им деньги, оформляю проходки и прочее.
— Как планируете документы восстанавливать?
— Приеду, когда стукнет 18, и заберу.
— Каковы причины вашего бегства из детского дома?
— Вообще, меня вот-вот должны были отправить учиться в колледж, в который я не хотела, но всем было плевать, поэтому я решила уйти. Люди, которым плевать на детей, которые недобросовестно выполняют свою работу, мне не указ.
Я не первый раз убегаю, уже привыкла, очень много времени жила на улицах, когда была младше тоже убегала, так как нас пи*дили и отправляли в дурки, сейчас, кстати, тоже отправляют. Это нормальная практика — за какую-нибудь шалость, например, покурил за гаражами, отправляют в психушку, где пичкают аминазином, неулептилом, после них ты как овощ и долго не отойти от этого состояния. В общем, я против этого режима, против такого отношения, мне проще бегать. Это мой протест, зато живу не пресмыкаясь.
— По какой причине ваша кровная родня оказалась лишенной родительских прав?
— Пьянство, наркотики.
— Вы что-то знаете о своих биологических родителях, или вас это не интересует?
— Знаю. Они мне не интересны. Мать вижу иногда, но ничего к ней не чувствую.
— Расскажите о том, как вы сбежали из детдома.
— Меня заселили в общагу в колледже, я собрала вещи днём и уехала, никому ничего не сказав. Поехала к друзьям (не впервой), потом потихоньку встала на ноги. Я очень коммуникабельный и везучий человек. Повезло познакомиться с хорошими людьми, а дальше как-то само пошло.
— Каково это, когда приёмные родители обращаются совсем не так, как хочется девочке-третьекласснице? И вообще, все эти переезды, мытарства повлияли на характер? Почерствели?
— Было очень трудно, когда первый раз забрали из приемной семьи. Произошло это так: я переодевалась перед физрой в школе, зашла училка и увидела, что у меня все тело в синяках, пожаловалась, видимо, куда надо, пришли менты, забрали.
Я когда жила в этой семье, думала, что нормально то, что они меня бьют, никто не объяснил мне, что им нельзя так поступать со мной. Я была убеждена, что раз они теперь мои родители, то им это можно (бить меня). И когда я ждала, куда меня определят (в какой детский дом), я была в больнице на обследовании. Мне тогда позвонил мой бывший опекун, мы поговорили, и я случайно по привычке попросила дать трубку маме. Только в тот момент до меня дошло происходящее.
После такого невозможно остаться прежним. Я не то что почерствела, просто стала скрывать свои искренние чувства и больше не хотела никому верить.
— Вам нравилось в последней семье? Не пытались ли вы помочь приемным родителям финансово, чтобы остаться в семье?
— Это очень сложная ситуация. Был переходный возраст, много проблем и у меня, и у опекунши, плюс у неё был свой взрослый и безработный сын-алкаш и мать её. В общем, она всех содержать пыталась, и это было физически невозможно, даже если бы я помогала деньгами. Дом и машина в ипотеку и три рта. В общем, она выбрала своего сына, а не меня, хоть он и взрослый. Говорила, мол, я не могу его бросить, не хочет работать — пусть не работает.
— У вас получалось полюбить приемных родителей?
— Да, оба раза. Последнюю опекуншу до сих пор люблю. Мне кажется, слишком долго вместе жили, через многое прошли, хоть она и предала меня, выбрав своего сына, который на нее плевать хотел.
— Каково это, зайти в дом к новым людям и жить с ними играя в семью?
— На самом деле, я оба раза была не в том возрасте, чтобы играть в семью. Я правда верила, что стала частью семьи.
— В баторе сейчас какая обстановка? Щемят больше взрослые или сверстники?
— В баторе сейчас лютая жесть творится, почти во всех. Даже ребята понимающие слова сказать не могут, только пикнут и сразу, как мы говорим, на ходку в дурку. Все боятся. Начальство душит, воспитатели есть нормальные, но у них нет выбора. Везде понатыкали камер, мелких в изоляторах держат за то, что обоссались. Короче, это просто жесть — раньше было лучше.
— Как думаете, что с вами сделают, если поймают (по закону и не только)?
— Пихнут в дурку если до 18. После 18 никто искать не будет. А я дурки ссусь больше, чем зоны. Просто представьте, если вас будут пичкать такими серьезными нейролептиками, которые даже запрещены почти во всех странах, кроме России. Мои братки, кто лежал долго, просто стали овощами и всё.
— То есть вы хотите сказать, что в детских домах воспитанников за малейшее нарушение отправляют в психиатрические больницы?
— Да, я это утверждаю. И это может подтвердить куча детей, даже куча статей есть в интернете по этому поводу. Это на самом очень серьезная проблема, но ее не хотят предавать огласке в массах. Почему, могу лишь предполагать. Но я не за все детские дома говорю. Лишь про Ленобласть могу сказать точно, а остальное лишь со слов моих знакомых с других детских домов.
— Воспитатель интерната, дававшая здесь интервью, рассказывала, как воспитанники ведро с дерьмом вылили на взрослого воспитателя. И сделать с такими подростками ничего нельзя. В вашем детском доме нашли управу в виде карательной психиатрии?
— Таких детей держат в интернатах. И за такое я могу понять, если отправят в дурку. У нас адекватных ребят отправляли за всякую ерунду. Мы голос боялись повысить, какое там ведро на голову.
— Будучи в баторе никак не пожалуешься на руководство?
— А как, вот скажите? Суки отбирают даже паспорт (хотя не имеют права), у них полный контроль, мусора — ноль реакции, все всё понимают: и опека, и прочие. Всем по*уй, проще отправить в дурку, чем реально воспитать.
— Как относишься к употреблению алкоголя и прочих стимуляторов?
— Когда только сбежала, то почуяла свободу, словно с цепи сорвалась.
Бухала и нюхала как чёрт. Уже около семи месяцев как завязала, смотреть на это не могу, так как посадила сердце, пару передозняков хватала.
Максимум — пивка выпить в компании. Больше никакой наркоты. Отношусь нейтрально, но, скажем так, уже рвотный рефлекс.
— Что и с кем нюхали?
— В основном спиды со знакомыми ребятами, рейверами.
— Побеги из детского дома — насколько частое явление вообще и в вашем ДД?
— Побеги — явление очень частое. Только обычно убегают пиз*юки чисто погулять, побухать, к мамке съездить и т. д. Их быстро ловят или сами возвращаются, и в дурку сразу. Долго обычно никто не бегает, я, наверное, из нашего детского дома да и по области одна из немногих, кто долго бегает.
— Не жалеете о побеге?
— Когда приходилось ночевать на улице, иногда жалела, думала, может стоило потерпеть. Но сейчас уверена, что сделала все правильно. Я человек и хочу, чтобы мои права соблюдали. Если на них и на закон плюют люди, которые по идее должны мне помогать и оберегать, это говорит лишь о том, что вся эта система прогнила, и нечего в ней делать, если себя уважаешь.
— Опишите основной контингент жителей детского дома.
— Смотря какого. Есть транзитники — временные приюты, то есть там дети ждут пока их куда-нибудь определят. В транзитниках очень много гопоты, тех, кого на улицах поймали, кто суда ждёт, дети из других стран, нелегалы. Я там с ребятами из Африки познакомилась, например.
Есть детские дома («ресурсные центры» ещё называют сейчас), их мы и называем батором. Там обычные ребята, по разным обстоятельствам. И интернаты для инвалидов. Там трудные подростки, кому диагноз накалякали, чтобы не париться с ними (после трёх ходок в дурку уже диагноз ставят) и просто дети с разными инвалидностями.
— Какие планы? Учиться поступить или продолжать развиваться в том направлении, которое есть сейчас?
— Получу деньги накопленные (от государства) и оплачу учёбу на пиарщика. Это примерный план.
— Помимо организации рейвов, дополнительного заработка сейчас нет?
— Есть. Нелегальный. С документами связано. Сама с палеными хожу, так бы давно замели без них.
— Какие отношения у вас были с основной массой воспитанников детского дома? Они были лучше, чем с воспитателями?
— Намного. Я всегда почти со всеми, кроме крыс, хорошо общалась, крышевала мелких от задир. Воспитатели некоторые были нормальные, просто они всю жизнь работали в этой сфере, руководство поменялось, поменялось и отношение к детям, воспитатели ничего не могут сделать, никак не могут помочь, их просто уволят и все. А прикиньте, тётке полтос, она лет тридцать отработала в детском доме конкретном. Никто не хочет терять работу. А в опеке всё знают прекрасно, некому жаловаться, так как все всё знают.
— Встречается ли любовь (влюблённость) в баторе?
— Постоянно. В баторе, пока все друг с другом не перевстречаются, даже на «домашних» не смотрят обычно (улыбается).
— Насколько далеко заходили отношения детей? Беременность воспитанников — частое явление в детдоме?
— Сейчас не частое. Раньше да, были такие случаи иногда. Сейчас, если даже кто-то залетит, уломают на аборт. И правильно, я считаю. Раньше в одном баторе пацаны старшие малолеток насиловали — и мальчиков, и девочек. Но это вскрылось, и замяли вопрос.
— Был ли отвал башки, срывалась ли на каких-нибудь утырках в баторе, применяя физическую силу?
— Один раз такое было. Но там девочка вообще неадекватная была. Я узнала, что она мою мелкую щемит пока меня нет, попыталась вразумить, она ни в какую. Пришлось въе*ать.
Я не боец, но никогда не ссала — главное, первой ударить.
Все осталось между нами тогда, мне повезло, что она не пошла ябедничать.
— Планируете после достижения 18-и лет как-то переформатировать свой протест, привлечь внимание общественности?
— Однозначно да, буду связываться с журналистами, юристами и так далее.
— Есть ли возможность как-либо зафиксировать нарушения сотрудников детских домов и предать огласке, дабы наказать этих людей и улучшить ситуацию в подобных учреждениях?
— Да, взять показания от большого количества детей. Потом коллективку писать. Придать огласке тоже важно.
— Расскажите самые значимые для вас истории из детдома.
— Больше всего любила, когда в лагеря летние ездили. А так, вспоминаю старые времена, когда теплые отношения были и у детей, и у воспитателей, была реальная семья. Много всего было — как обычная жизнь, только много братьев и сестер. А сейчас все зубы точат друг на друга, старое руководство отошло во многих детских домах, почти во всех. И началась эта хрень где-то с 2008-2009 года. Почти поголовно поменяли всех директоров, старших в опеке и т. д. Видимо, новое руководство решило, что нет смысла заниматься с детьми, воспитывать их, дарить им тепло. Действительно, а зачем, если можно пихать в дурки?
— Как вы считаете, почему в детском доме начальство — сплошные садисты, не любящие детей?
— Деньги. Очень большие деньги в этом крутятся. Вот государство и спонсоры дают определенное количество денег в год на детей, а директор хопа и дом начал строить. И телефончик прикупил. Ну на какие шиши?
— Есть люди из работников дет дома, которым вы благодарны?
— Да, есть. Директрисе своего первого детского дома, но она, к сожалению, уже умерла. Она была прекрасным человеком — всё для детей. Мы даже мамой ее называли, никто в семьи уезжать не хотел.
А из более недавнего времени, пожалуй, была одна воспитательница, которая пыталась как-то помочь детям справиться с жизнью в детском доме. Успокаивала их, да и в целом верила в ребят, даже заступалась иногда. Таких очень мало осталось. Ещё благодарна охраннику за то, что разрешал курить бегать пока начальства нет.
— Что делали, когда ловили курящих детей?
— Редко ловили, мы боялись очень. Раньше можно было старшим курить, но в последние года три очень жестоко наказывали за это. В основном с воспитками в школу и со школы ходили, гулять запрещали, смотреть телик тоже, телефон забирали.
— Как у вас с компьютерами, телефонами и интернетом там было?
— Телефоны на ночь забирали и в школу ещё не разрешали брать. Компьютеров не было.
— Как оцените учителей в школе? Хоть какой-то предмет было интересно изучать?
— Все гуманитарные любила. Мы в обычную школу ходили, если что, где домашние дети.
— У вас отдельный класс был, или раскидывали по обычным?
— По обычным. Мы даже в школы разные ходили с обычными детьми. В том плане, что не все вместе учились: кто-то в лицее, кто-то в обычной школе.
— Хорошо общались с «обычными» детьми?
— Да, никакой разницы не было.
— Расскажите о случаях, которые заставляли вас скучать по детдому (если такие были).
— Разве что иногда наказывала ностальгия по ребятам, по посиделкам вечерами, сплетням, интригам. Мелких часто вспоминаю, думаю, как жизнь у них сложилась. По самому детскому дому я не скучала никогда.
— Вопрос недели: Дала ли вам школа детдом знания, которые пригодились в жизни?
— Да, самое полезное, чему я научилась там — это общаться с людьми и приспосабливаться.
Только оригинальные интервью. Подписывайся.