Персонаж, о котором мне бы хотелось рассказать, имеет для Испании огромное значение - и вместе с тем очень мало известен за её пределами. А жаль, поскольку его биография, даже если отбросить явно мифические и приукрашенные моменты, заслуживает того, чтобы лечь в основу хорошего историко-приключенческого блокбастера. История в принципе, если дать себе труд в ней покопаться, с завидным постоянством выдаёт сюжеты, дающие сто очков вперёд любой выдумке. За этим, по секрету, я ей увлекаться и начал.
События, о которых пойдёт речь, происходили в начале VIII века. Испания того времени была типичным "варварским королевством", возникшим на руинах Западной Римской империи. Этот устоявшийся термин, впрочем, вопреки стереотипам не означал какой-то первозданной родоплеменной дикости. Былой высокий уровень культуры, и без того в последний век существования империи серьёзно просевший, конечно, на тот момент уже ушёл в прошлое, сметённый разрушительными войнами с их неизменными спутниками - голодом и болезнями. Однако, бывшие римские федераты (варвары, получившие разрешение поселиться в той или иной провинции), после гибели метрополии окончательно независимыми, кое-чего от романизированного населения нахвататься всё-таки успели, хотя и не особо стремились водить с ним дружбу. В результате, их королевства по факту оставались во многом всё теми же римскими провинциями. Только теперь пресловутая "вертикаль власти" в них не уходила на берега Тибра, а заканчивалась на, можно сказать, этнической ОПГ пришлых германцев, получивших привилегированное положение. Жизнь завоёванных провинций их волновала исключительно в разрезе регулярного получения податей и дележа наделов, а так они были, в общем-то, сами по себе. И как знать, уж не оттуда ли растёт гипертрофированная спесь средневекового европейского дворянства? Нет, конечно, льющееся из ушей высокомерие и мнение о простонародье, как о людях третьего сорта, были свойственны элитариям всех времён и народов, но чтобы настолько прямолинейно, откровенно и основательно, когда презрению к черни практически поэмы посвящались - это, всё-таки, уже явление немного особенное.
Впрочем, к тому моменту со времени окончательного падения Рима прошло два с половиной столетия. А за такой срок, как не обосабливайся, определённое взаимопроникновение культур всё равно получится. Одним из результатов последнего и был наш герой. Поздние летописцы, конечно, выводили его родословную напрямую к вестготским королям. Однако, его имя - Пелагий (испанцы произносят его как "Пелайо"), - ни единого раза не готское. Что в условиях привычки вестготов к обособлению может считаться достаточным основанием для того, чтобы заподозрить здесь иберо-римское происхождение хотя бы по материнской линии. Впрочем, и кровь вестготов в его жилах явно присутствовала, поскольку его отец был герцогом Астурии. Попадание на этот пост представителя завоёванных аборигенов крайне маловероятно.
А Фавила, отец Пелагия, был не просто одним из высших феодалов королевства, но ещё и одним из самых уважаемых. Об этом говорит то, что когда наследника престола Витицу отправили в Галисию тренировать управленческие навыки, Фавила был приставлен к нему в качестве опекуна и ментора. А это, согласитесь, не каждому доверят.
ПрЫнц, впрочем, оказался с характером, и хоть как-то считаться с Фавилой, а уж тем более - слушаться его, категорически не пожелал. Когда же тот попытался надавить на своевольного юнца, Витица своего ментора взял, да и зарубил. О, простые нравы седой старины!
Разумеется, без последствий это не осталось, и когда Витица взошёл на трон, Пелагий тут же возглавил заговор по его устранению. Заговор, однако, провалился, и нашему герою пришлось бежать в родную Астурию. Что, кстати, многое говорит о степени централизованности варварских королевств: даже очень провинившегося перед центральной властью феодала никакой возможности выкурить из его домена не было. Тем более, из такого домена, как Астурия, с её-то весьма гористым ландшафтом.
Тем временем, проправив около восьми лет, Витица скончался. Согласно хроникам - по естественным причинам. На самом же деле - кто знает? Для значительной группы феодалов он был костью в горле - настолько, что после его смерти те наплевали на завещание покойного короля и передали престол не кому-то из сыновей Витицы, а герцогу Бетики Родериху, бывшему по отношению к королевской династии седьмой водой на киселе, а то и вовсе никак с ней не связанному. Но все сделали вид, что так и надо - кроме, разумеется, сыновей и сподвижников Витицы, которые хоть и оказались в нужный момент в меньшинстве, но всё-таки сохраняли значительное влияние. Достаточное для того, чтобы начать гражданскую войну. На их стороне выступила знать Таррагоны и Септимании, кроме того, им удалось взбаламутить басков, имевших свои счёты, пожалуй, к любой испанской власти с тех самых пор.
В ответ на это новый король приблизил к себе всех, у кого были счёты к Витице. Особое место среди них занял Пелагий, получивший почётную и ответственную должность командующего личной королевской охраной. В целом же против мятежников объединилась практически вся страна, кроме лояльного им северо-востока, и они начали терпеть поражение. Но добить их сторонники нового короля не успели - поскольку с юга пришла новая угроза. До границ Испании докатилась волна арабских завоеваний.
Расположенный на южном берегу Гибралтарского пролива город Сеута в те годы принадлежал Византии. Однако, помощи против наступающих арабов Константинополь ему оказать не мог. Далековато он был, да и ромеям самим тогда помощь была нужна. Потому наместник Сеуты решил запросить подкреплений у Родериха. И, видимо, переоценив цивилизованность вестготского короля, отправил в составе посольства свою дочь. Чтобы, значит, в случае нападения арабов она была в сравнительно безопасном Толедо, а не в осаждённой и штурмуемой Сеуте.
Родерих, однако, проявил себя отморозком, ставящим персональные вожделения выше дипломатического этикета и политической целесообразности, и несчастную девушку обесчестил. Узнав об этом, наместник Сеуты пришёл в ярость, без боя сдал свой город арабам и предоставил им корабли для переправы войск в Испанию.
На первый взгляд, эта история выглядит чем-то вроде сентиментального мифа. Однако - только на первый взгляд. Жесты с отправкой детей под опеку предполагаемому союзнику были достаточно обыденными выражениями в средневековом дипломатическом языке. Дочь наместника, фактически, символизировала собой всю Сеуту. Но на свою беду девушка не была вестготкой - что, с учётом характерных социально-этнических задвигов "варварских королевств", и предопределило отношение к ней. Сознательно, или по недомыслию, но Родерих своими действиями дал понять, в какой позе он видит Сеуту в будущем. И, если кроме естественного отцовского бешенства в подобной ситуации, перед наместником этого города как перед политиком после случившегося встал выбор: или быть человеком второго сорта под властью арабов, или третьим сортом под властью вестготов. Выбор очевидный, с какой стороны не посмотри.
Как к этому отнёсся Пелагий - неизвестно, но с учётом того, что он сам был не стопроцентным вестготом - вряд ли позитивно. Что, впрочем, уже скорее относится к области домыслов. Так или иначе, когда арабы вторглись в Испанию и стали одерживать первые победы, он не переметнулся на сторону вторженцев, как сыновья Витицы с их сторонниками и ряд других излишне гибких феодалов, а остался на стороне короля, и на его стороне сражался в роковой битве при Гвадалете, где основные силы вестготов были разгромлены, а Родерих убит.
Часть вестготов, в том числе и Пелагий, уцелела и отступила к Толедо, тогдашней столице. Однако, для обороны их не хватало, и когда арабы подошли к городу, вестготы отступили вновь. Часть из них бежала во Францию. Пелагий же привычно укрылся в родной Астурии.
В целом для преимущественно иберо-римского населения Испании арабы были ничуть не большими чужаками, чем ранее вестготы, а порядки при них, надо заметить, были мягче. Что, наверное, больше говорит не об арабском гуманизме, а о вестготской суровости, но тем не менее.
Однако, Астурия на этом фоне выделялась, и не в последнюю очередь тем, что их герцог Пелагий был не настолько чужим для своих подданных. К тому же, романизированные горцы-астуры и без того были сильно себе на уме. И потому, пока прочие испанские провинции сдавались арабам одна за другой, именно Астурия стала центром притяжения для всех, кто хотел драться.
Арабы, надо заметить, не стремились к лобовому столкновению с Астурией, и поначалу старались Пелагия всячески обхаживать. Но безуспешно - именно Пелагий встал во главе сопротивления. Когда же астуры и укрывшиеся среди них вестготы солидарно избрали Пелагия своим королём, особых вариантов действия у них не осталось. Поскольку это была, пожалуй, наиболее красноречивая форма отказа от поста арабского наместника над Астурией, совмещённая, до кучи, с открытым вызовом. И тогда арабы, наконец, отправили против Пелагия карательный отряд.
Помните, что говорилось про ландшафт Астурии? Вот им Пелагий и воспользовался. Собрав имевшиеся в его распоряжении войска, новоиспечённый астурийский король выбрал в качестве места для решающего сражения долину Ковадонга, где крутые горные склоны фактически стали для его армии естественными полевыми укреплениями. Арабам даже пришлось применить осадные орудия. Однако, тут и проявилось ключевое отличие горных склонов от крепостных стен - вниз на арабское войско во множестве покатились запущенные астурийцами камни и стволы деревьев. Эта рукотворная лавина и решила исход сражения. Второй же отряд, запоздало выдвинувшийся на подмогу разгромленному, ожидала засада, где он и был полностью уничтожен.
После этого арабы не нашли ничего лучше, чем махнуть на Пелагия рукой. Слишком уж дорогой им показалась цена, которую пришлось бы уплатить за завоевание маленькой и не слишком-то богатой Астурии. Однако, с их стороны это было роковой ошибкой. Поскольку, несмотря на не самое высокое практическое значение битвы при Ковадонге, её символическое значение было огромным. Выяснилось, что с доселе непобедимыми арабами можно успешно сражаться. Даже более того.
После битвы при Ковадонге отдельные вестготы и отдельные иберо-римляне, по факту, закончились. И начались испанцы.