Автор: Андрей Горностаев
Какое чудесное утро! Ярко светит Солнце на синем небе без единого облачка. Тепло, но уже чувствуется прохладное дыхание осени. Уинстон прошел через калитку в заборе. В те времена, когда он учился здесь, никакого ограждения еще не было. И очень жаль! На Уинстона нахлынули воспоминания. Суббота. Субботник. Он, Уинстон, подходит к женщине выгуливающей собачку и говорит:
- Вот вы здесь собаку выгуливаете, она испражняется, а нам потом убирать.
- Моя собака не испражняется.
После такого ответа Уинстону нечем было крыть. Это что-то вроде заявлений соседей Уинстона, каждый из которых "не бросал окурки в окно", а все вместе каким-то мистическим образом наваливали целую кучу бычков под окнами квартиры, в которой жила семья Уинстона. Из груды бычков даже проросло растеньице. У него почему-то были листья нездорового фиолетового цвета.
Но пора возвращаться в настоящее. Уинстон подошёл ко входу в здание. Рядом висели три таблички с номерами избирательных участков, а также объявления о наборе в спортивные секции. Уинстон зашел в родную семьдесят первую школу. В холле он увидел шкаф с прозрачными стенами, битком набитый спортивными трофеями, число которых существенно увеличилось с тех пор, как Уинстон в последний раз был здесь. Под потолком растянут транспарант "Выборы Губернатора Штата". Над входом в кабинет директора школы висели три портрета, один из них - портрет самого Уинстона. Какое-то странное чувство. Уинстон вдруг подумал, что это как-то странно, то, что он здесь и сейчас находится. Он знал также, что на третьем этаже висел список медалистов, и в этом списке было и его, Уинстона, имя. Тем страннее видеть еще и свой портрет над входом в кабинет директора. Почему Уинстон испытывал такое чувство, он объяснить не мог.
Уинстон прошел по указателям на нужный избирательный участок. Там, конечно, его уже ждали. Вот полицейский вытянулся по стойке смирно, вот журналисты, вот наблюдатели от всех партий, выдвинувших кандидатов на эти выборы, и, конечно, наблюдатель от Партии, вот члены избирательной комиссии. Даже человек, обслуживающий машину для голосования, стоит поодаль, хотя эти агрегаты уже давно не давали сбоев. И ни одного избирателя, кроме Уинстона. Что ж, час ранний.
- Здравствуйте Уинстон Владимирович!
Покончив с бюрократическими формальностями и получив бюллетень, Уинстон прошел в кабинку. Смирнов, Хлыщенко, Овцов, Владимирчиков, Немкина. Широкий выбор кандидатов! Официально одобренных Партией, конечно. Поставив отметку в квадрат напротив фамилии Смирнов, Уинстон прошел к машине для голосования и поднес бюллетень к прорези. Устройство довольно заурчало, поглощая результат волеизъявления. Человек, обслуживающий машину для голосования, находился на почтительном расстоянии и смотрел в другую сторону. Ну конечно, теперь-то никто не посмеет извиваться около машины и подглядывать за тем, как Уинстон проголосовал. Впрочем, все и так знают, как он проголосовал. Уинстон вспомнил, что когда-то члены избирательной комиссии насмехались над его жалобами на то, что человек у машины подглядывает в его бюллетень. Все изменилось с тех пор, как Уинстон вступил в Партию. За недолгий срок, прошедший до ближайших выборов, он успел продвинуться на Партийной службе достаточно, чтобы его включили в Партийный список на каких-то там малозначительных выборах. Ну и что с того, что он был почти в самом конце списка? Не на последнем месте же. Все равно это уже совсем другой уровень. Теперь же и подавно никто не посмеет над ним смеяться.
- Я хочу подать жалобу на нарушение моих избирательных прав! Этот человек, - Уинстон указал на работника, обслуживающего машину для голосования, - подглядывал в мой бюллетень!
Молодая девушка из избирательной комиссии засуетилась:
- Конечно, конечно, Уинстон Владимирович! Несомненно все так и было, как вы сказали. Заполните, пожалуйста, эту форму. Мы пошлем специального курьера на полицейской машине. Через пятнадцать минут ваше заявление будет рассмотрено Избирательной комиссией Штата.
Конечно, Уинстон понимал, что никто не будет из-за этого отменять выборы и проводить их заново. И так все избирательные участки, кроме одного, работают вхолостую. Зарплата членов постоянно действующих избирательных комиссий (а сейчас все они постоянно действующие) от количества выборов не зависит, так что лишняя возня никому не нужна. На следующих выборах Якудзова, Госпожа Председатель Избирательной комиссии Штата, просто поставит человека, обслуживающего машину для голосования, еще дальше от этой машины. Причем сделает это она только на одном участке - на том, на котором всегда голосует Уинстон. Ну, может быть, она до кучи наорет на этого человека:
- И это тебя я наняла, чтобы ты просто стоял?!
Быть может, его даже уволят, и в следующий раз на избирательном участке будет стоять другой человек, обслуживающий машину для голосования.
Уинстон пошел прочь из избирательного участка. Он успел заметить, как все остальные также засобирались уходить. Еще бы. Ведь избирателей больше не будет, и все прекрасно об этом знали. Он, Уинстон Владимирович Смирнов, действующий Губернатор Штата, единственный, кто проголосует сегодня, он сам себя назначил на этот пост. Давно уже никто не ходит на выборы, а поскольку минимальный порог явки избирателей, требуемый для того, чтобы выборы были признаны состоявшимися, давным-давно отменили, это не имело ровным счетом никакого значения. Уинстон знал, что на других избирательных участках по всему Штату люди также начали расходиться. Они и пришли-то туда не столько даже ради приличия, сколько ради того, чтобы самим себе продемонстрировать важность своей миссии.
Губернатор размышлял о том, зачем проводится этот странный ритуал выборов, если всем все ясно. Граждане в массе своей были отлично выдрессированы и хорошо понимали, что их голоса ничего не решают. Да и вообще подавали голос тогда и только тогда, когда прикажет Хозяин. "Все дело в зарплатах тех, кто работает в избирательных комиссиях, - решил Уинстон, - там много жен, сестер, дочерей и так далее". Уинстон вспомнил, усмехнувшись, как некоторые из его университетских преподавателей в свое время жаловались, что нельзя отчислить всех без исключения студентов и при этом продолжать получать зарплату.
Никаких карательных мер к тем, кто все-таки пришел проголосовать, не применялось. Но почему-то все равно давно уже никто не приходил. Власти и простые граждане жили в параллельных мирах. Но это не значит, что гражданам можно нарушать закон. Благодаря служебному рвению доблестных правоохранительных органов, нарушителей закона быстро настигала заслуженная кара. Самим же членам избирательных комиссий, все равно присутствующим на участках, было лень голосовать - ведь потом это все еще подсчитывать. Прочие же граждане, находившиеся там же в силу служебных обязанностей, не голосовали из глубокого уважения к членам избирательных комиссий, да и сами не прочь были пораньше освободиться. Если кого-нибудь винили в том, что он не голосовал или она не голосовала, то они каялись, что не проявили гражданской сознательности. А на следующих выборах было все то же самое. И все. Избирательное право - это именно право, а не обязанность.
Уинстона охватила глубочайшая тоска. Он понимал, что, вступив в Партию, изменил своим политическим идеалам, предал своих товарищей. Он знал, что поступил так потому что боялся смерти, потому что не хотел умирать. Чтобы спасти свою шкуру. Он осознавал, что, вероятно, сделают с его товарищами государственные органы, подконтрольные Партии. Роскошь самообмана для Уинстона была недоступна. Он не мог сказать себе: "Я не хотел". Конечно, если для этого не надо было бы рисковать жизнью, ничего плохого он своим товарищам не сделал бы, но это не оправдание. Стремление избежать личного риска победило. Он просто не мог больше жить в страхе. Самое отвратительное это то, что ему с самого начала было понятно, что страх никуда не уйдет. Он вовсе не гарантирован от уничтожения Партией. И этого Уинстон не мог себе простить, но и сделать ничего с собой не мог. В тот момент он уже понимал, что поступает неправильно, поэтому искреннее раскаяние для него было невозможно. Именно это превращало жизнь Уинстона в ад. Он понимал, что даже когда его не станет, содеянное им не исправится. Никогда.
Ко входу в школу подали автомобиль. Водитель выскочил из машины и почтительно распахнул дверцу перед Губернатором.
- Езжайте без меня, я пройдусь пешком.
Автомобиль уехал. Уинстон вышел на аллею, вернее на то, что от нее осталось. Когда-то здесь были прекрасные сорокадвухметровые голубые ели, но их спилили из-за какого-то бюрократического выверта. Пни выкорчевали. Но вот один пенек сиротливо смотрит на Уинстона. Ничего, пенек, Уинстон накажет виновных. На предыдущем сроке он забыл это сделать, но теперь сделает.
Мимо проскакал конный патруль с метлами и собачьими головами.
Нравится рассказ? Поблагодарите Андрея Горностаева переводом с пометкой "Для Андрея Горностаева".