Я хорошо помню тот день. Меня сутки назад положили рожать, но процесс никак не начинался. От стимуляции меня отговорил врач. Они - эти люди в белых халатах - все время что-то обсуждали, поглядывая на меня. Я думала, нет, я была уверена, что они что-то скрывают. А потом они сказали, что нужно делать кесарево. Я обрадовалась, потому что вслед за этим было сказано, что с ребенком все в порядке. Просто родовой процесс не начинается из-за гормонального сбоя, так бывает.
Кесарево мне представлялось так: я засыпаю, вижу сны про море и пальмы, просыпаюсь уже мамой. На деле все было иначе. Меня положили на крестообразный стол, отморозили половину туловища и повесили занавеску в районе груди. Внезапно показалось лицо мужчины в цветастом чепчике и медицинской маске. "Э-хе-хе! Привет! Я анастезиолог! - радостно воскликнул он и начал щипать меня за бока. - чувствуешь что-нибудь?". Всю операцию он юморил и иногда это получалось не к месту. Например, когда я увидела, что действия врачей над моим животом отражаются в окне, мне поплохело. Анастезиолог, увидев это, пошутил, что, мол, нам всем необходимо сходить в душ. Так как я что-то кровью сильно стреляюсь.
Сын возник передо мной также неожиданно, как и анастезиолог. Я даже не поняла когда его успели вытащить из меня, помыть и запеленать. "Ух тыыыы..." - растерянно протянула я, отрубаясь. Видимо, анастезиолог все же пустил мне что-то по вене.
Потом меня доставили в реанимацию. Отходить от наркоза. Я ничего не чувствовала ниже груди, меня трясло и в меня были вставлены трубки - во все мыслемые и немыслимые места. Рядом лежала соседка - тольяттинка, работница ТоАза. Такая, суровая, сорокалетняя женщина. Я простонала, а она усмехнулась, мол, ничо-ничо, сейчас живот "отомрет" и ты узнаешь что есть боль. Сама она стойко терпела - это было ее второе кесарево.
Восемь часов - ровно столько нужно, чтобы полностью отойти от наркоза. Я испытывала ужасную боль, меня трясло и тошнило. Пик болевых ощущений пришелся на первый самостоятельный поход в туалет, ведь через восемь часов вытащили катетор... Я шла... По стеночке, под нечеловеческие крики рожениц из родзалов. Шагнуть, согнуться, кашлянуть - все те действа, на которые я не обращала внимание раньше, давались через ужасную боль. Немного спасал бандаж. Но больше - разговоры с соседкой. Она держалась молодцом и я, чтобы не выглядеть в ее глазах неженкой, не ныла. Стиснула зубы и терпела. Даже пыталась шутить.
На этаж с платными палатами мы добирались сами. С тяжелыми сумками. Тащить их было невыносимо, но... Соседка не жаловалась. И я не могла ударить в грязь лицом. Терпела. Ребенка я узнала сразу, хоть и видела его после рождения буквально 1 минуту. Медсестра стояла с ним возле моей палаты. "Мой! Матвейка", - я потянулась, чтобы взять его на руки, но мне сказали, что пока что рано. Что еще какие-то процедуры ...
Когда сына все-таки вкатили на прозрачной тележке ко мне в палату, он уже спал. Нас наконец-то оставили наедине и я могла рассмотреть его. Он напоминал мне ежика. Маленький, пухленький, с всклокоченными волосами. И в казенной желтой распашонке, которая проглядывалась под пеленкой. Я помню, что ужасно боялась. Не знала, как к нему подойти, как дотронуться... Он мне казался хрупким, почти хрустальным. Поэтому когда он проснулся и закряхтел, я в панике побежала к медсестрам. Я забыла все советы, все статьи из Интернета. Земля ушла у меня из-под ног. "Он... Кряхтит! Что делать?", - в ужасе спросила я у мирно пьющих чай девушек в белых халатах. Они хором заржали и сказали - мол, это еще ничего... Вот скоро он ЗАГОВОРИТ, вот тогда да - пиши пропало.
Вторую волну ужаса я испытала, когда в палату наведалась матерая медсестра и со словами "не ссысь, Наташк" начала показывать, как нужно пеленать ребенка, где его присыпать и где массировать. Она ловко крутила-вертела только что родившееся беспомощное тельце на пеленальном столе, а я стояла то ли белая, то ли синяя... Но внимала, качала головой и даже что-то переспрашивала.
В первые дни материнства было много всего, да... Нового, пугающего, радостного, необычного и непривычного. Я училась быть мамой. Учусь до сих пор. Считаю, что научиться этому окончательно, отточив все до идеала, невозможно, невозможно подготовиться. Нужно быть терпеливой. Нужно любить своего ребенка. Всегда, в любом возрасте.