Они не вернулись. Ни в назначенный день, ни на следующий, ни позже... Колыма не отпускала. Экспедиция в лагеря ГУЛАГа обернулась отсидкой. Почти по-настоящему. Вы хотели полного погружения – так вот оно! Дошло до того, что обсуждали (как бы в шутку) – кого первым рациональнее съесть, когда совсем закончатся припасы...
Нет-нет, не о фильме пойдёт речь, а о реальных событиях, произошедших в глухой колымской тайге в конце июля – начале августа 2018 года с членами историко-краеведческой экспедиции на остатки одного из исправительно-трудовых лагерей Колымы.
Их жёны и дети были вынуждены обратиться в полицию, потому что в назначенное время таёжные скитальцы домой не вернулись. Безрезультатными ожидания родных оставались еще в течение трёх-четырёх дней…
* * *
– Ну что, мужики, кого будем есть первым, когда продукты закончатся? – не обращаясь ни к кому, проговорил Пётр Михайлович, обрезая заплесневевшую корку с последней буханки белого хлеба.
– Конечно же, Ивана Александровича, – поспешил ответить москвич Андрей и добавил. – У него вес больше сотни кило, на неделю хватит…
– Да что вы, ребята! – воскликнул Иван Александрович, доедая ломоть черствого хлеба и запивая дождевой водой, – я ведь прославлять вас всех буду в газетах и Интернете…
– Верно, – согласился Пётр Михайлович. – Но кого-то всё-таки придётся съесть, если не получится рыбу поймать и даров природы набрать…
Такой вот полушуточный разговор состоялся за вечерней трапезой в начале августа этого года в таёжной глуши на остатках исправительно-трудового лагеря «Каньон». И в 1940-1950-е годы от него до ближайшего жилья – посёлка Сеймчан – было более ста километров.
– А ведь, были времена, когда шли в побег из лагеря три-четыре человека, среди которых был «бычок»: его съедали, когда нечего было есть. Потом съедали следующего, и выживал самый сильный… – как бы подводя итог, заключил Пётр Михайлович.
* * *
Еды оставалось максимум на пару дней. Дары природы взять было трудно, так как уже восьмые сутки лил, не переставая, дождь. Да и какие там дары, если на кустах красной смородины были зелёные мелкие и редкие ягоды, кусты голубики оказались бесплодны, а брусника ещё не поспела, да и подниматься за ней нужно было по дождю на сопку. Лишь очень зелёная трава бросалась в глаза. Но она – несъедобна. Пока несъедобна…
Речка Верина, в которой водится хариус, оказалась неприступной – стремительное течение с бурунами-волнами сметало всё на своём пути, унося огромные деревья, причем как сухостой, так и вымытые с корнем. Однако рыбкой пару раз удалось поживиться. Несмотря на дождь, тройка ребят дважды ездила за семь километров на озеро, где примитивными рыболовецкими снастями удавалось поймать с полведра хариуса. Один раз даже грибочками поживились – следуя в просвет между дождями на остатки лагеря и обратно, собрали с десятка два подосиновиков. Их с остатками картошки умело приготовил Пётр Михайлович…
* * *
Все с нетерпением ждали товарищей, отправившихся на вездеходе за сорок километров вниз по речке Вериной, где стояла группа геологов из Китая. У них был спутниковый телефон, по которому можно было связаться с «большой землёй», – больших речек в той стороне не было, вот и решили рискнуть. Да и кое-что из продуктов попросить…
Александр, Евгений, Сергей и Иван вернулись лишь на пятый день – вечером 6 августа. К этому времени немного распогодилось, и за шикарным ужином (ребята привезли тушёнку) все решили утром следующего дня отправляться в обратный путь. Вода в речке Верина заметно упала, и все понимали, что и речка Медвежка, которую по пути придется преодолевать трижды, тоже должна войти в своё русло. До отъезда к геологам вездеход пробовал проехать до реки Сеймчанки, но, увы, на первом переезде Медвежки эту 19-тонную машину начало сносить течением. Водителю удалось избежать аварии, но он вынужден был повернуть обратно. После этой неудачной попытки и решили отправиться к геологам…
* * *
Несмотря на непрерывный дождь в течение недели, краеведы-энтузиасты не бездельничали. Случалось, что дождь на некоторое время переставал, и исследователи стремились в зону, где когда-то – в 1940-1950-е годы – бурлила жизнь, причём не только невольная лагерная, но и вольная.
В один из дней, когда дождь «отдыхал», большая часть мужиков села на машину и отправилась в лагерь километра за два (жили мы в небольшом деревянном строении некогда существовавшей метеостанции). С трудом преодолев бурную реку Верину, авто въехало в настоящие дебри – заросшую высокими лиственницами, берёзами, тополями и кустарником территорию бывшего посёлка Каньон и одноимённого лагеря.
Остановились возле развалин вольного клуба, точнее, у осевшей и покосившейся кирпичной стены. А напротив – добротное деревянное жилое помещение для вольных на два хозяина. В обеих квартирах кирпичные печки, а понизу идут трубы водяного отопления, кое-где и чугунные радиаторы сохранились. Было здесь и электричество – по стенам и потолку проложен провод с электрическими патронами, розетками и выключателями. И в клубе, и в других «вольных» помещениях (мы побывали в нескольких) тоже были свет и водяное отопление, чему подтверждение – по периметру трубы двухдюймового диаметра. А в 1993 году, когда я сюда попал впервые, в одном из подобных строений мы видели даже сохранившуюся на окне занавеску и детскую кроватку со шторкой… Все строения обследовали капитально и пришли к выводу, что и здесь люди отмечали праздники, танцевали и пели, женились и рожали детей…
А на другой стороне заросшей дороги, по которой мы заехали в посёлок, метрах в тридцати, назад от клуба, справа, была ещё одна еле заметная дорога, по которой все и направились вглубь тайги – туда, где был лагерь. Мне приходилось на «Каньоне» бывать раз пять, в том числе и в жилой зоне, огороженной «колючкой» с вышками по периметру.
В 2000 году там, куда мы шли, находилось несколько бараков, между которыми были проложены деревянные тротуары и сооружены довольно-таки уютные беседки. Причём зэковское жильё выглядело впечатляюще. Стандартный барак с входом по центру разделён на две половины просторным коридором. В прихожей (коридоре) была кирпичная печка, длинная вешалка для одежды, сушилка для обуви, умывальник из толстой жести, по форме напоминающий разрезанную вдоль трубу большого диаметра с более чем десятью клапанами-штоками,иметровоеокошко из стеклянных пол-литровых банок на глине вместо стекла.
Из коридора – направо и налево – толстые деревянные двери, где в каждой части строения по обе стороны – по десятку-полтора двухъярусных нар, между которыми – деревянные тумбочки; в окнах – стекла и решётки; по потолку протянут электрический провод с двумя лампочками; посредине – огромная бочка-буржуйка с кирпичной кладкой до потолка; стены толщиной не менее 200 миллиметров, бревенчатые или дощатые, засыпанные торфом или золой, одранкованные и обмазанные глиной, побеленные и даже в некоторых местах расписанные примитивными узорами синего цвета...
На этот раз всё вышеперечисленное выглядело удручающе: в нескольких местах (во всех трёх бараках, где мы были) рухнула крыша, двери сильно покосились, а то и упали, стены наклонились, а в окнах почти не осталось стёкол. Лишь несколько наклонившихся нар выглядели вполне нормально…
Выбравшись из барачных развалин, мы попали под дождь. Большая часть исследователей уже была у машины и кричала нам, что пора убегать от дождя, который усиливался. Мы поспешили выйти из зоны…
* * *
Людей, о которых идёт речь выше, конечно же, можно считать безумцами. Почему? Они отправились в экспедицию в неимоверную глухомань. Зачем? Ответов на эти вопросы множество, но поймёт их не каждый. К примеру, Петра Михайловича Сермана, сына репрессированных родителей, понять можно – он родился в Сеймчане и прожил там лет сорок. Будучи пацаном, бывал на «Каньоне» не раз в 1970-е годы, даже на велосипеде (!) приезжал. Сейчас он живёт на «материке» и ему, конечно, интересно увидеть эти места – какими они стали сегодня.
Михаил Михайлович Бовыкин тоже колымчанин – он внук Ивана Григорьевича Бовыкина, первого колымского старателя, который вместе с легендарным Бориской в 1910-е годы прошлого века «копал» золото в районе «Среднекана» (об этом можно подробнее прочитать здесь).
Коренной колымчанин Александр Юрьевич Аверьянов, несмотря на молодость, интересуется историей малой родины, знает кое-что о таких колымчанах той смутной поры, как Варлам Шаламов, Евгения Гинзбург, «Мама Чёрная» – Нина Владимировна Савоева, вольный врач одной из лагерных больниц.
Сергей Савельевич Миски, Евгений Анатольевич Степанов и Иван Владимирович Смоляк, водители-асы, тоже родились на Колыме и им интересно знать, что было в этом краю до них.
Но как понять последних участников экспедиции, москвича Андрея Владимировича Петрина, его коллегу Равшана Маруфджановича Дадоходжаева и автора этих строк, которые родились на «материке» и у которых в годы репрессий никто не пострадал?Тем не менее, именно они и являются инициаторами и организаторами экспедиции и ответственными за всё, в том числе и за то, что не взяли с собой спутниковый телефон. Планировали, но… непредвиденные обстоятельства…
* * *
Дождь шёл, не переставая, – днём и ночью – несколько дней подряд. Но участники экспедиции не скучали. Читали книги: «Басни» И. А. Крылова, узнавая себя и знакомых в суждениях баснописца; «Ураган идет с юга» Анатолия Вахова – об установлении Советской власти на Северо-Востоке СССР; «Рассказы о Гайдаре» Бориса Емельянова – о герое первых лет Советской республики и другие. В здании бывшей метеостанции сохранилась библиотечка – около полусотни книг, которыми и «зачитывались» обречённые на безделье путешественники.
А во второй половине дня, несмотря на дождь, надевали болотники и непромокаемые плащи и шли на другой берег небольшого ручья, на правом берегу которого стояла… крохотная (человека на три, не более) банька! Никто не знает, когда и кем она построена, но явно не «молодая», может быть, даже ровесница лагеря. Её-то и топили усердно, в более чем столитровой бочке нагревали воду, чуть ли не до кипения, а другая бочка – для холодной водицы.
Москвич Андрей, его коллега Равшан, сеймчанец Александр и магаданец Сергей купались, так сказать, по-чёрному – плескали воду на раскалённые камни и температура была невыносимой (я выбегал), а они, особенно москвичи, после с разгона прыгали в ледяную воду бушующего рядом ручья и потом опять в жару… Ну а после баньки, ясное дело, трапеза с горячительным напитком (чтобы не заболеть) и разговоры-споры о прошлом Колымы, в том числе и рудника «Каньон»…
* * *
Числа 3 августа вновь появилась возможность сделать вылазку в зону, но не в жилую, а в рабочую – на обогатительную фабрику, к шахтам на крутом склоне и на вершину сопки, где находилось караульное помещение, и по ходу далее, к довольно-таки интересному месту – озеру с зелёной водой в разломе. В 2000 году я бродил по этим местам не без страха. С тех пор меня мучает мысль о странном озере – не вход ли это в иной мир, в другое измерение? С какой стати? – спрашивали меня мои спутники, да и читатель подумает так. Объясню.
Тогда, 18 лет назад, я приезжал сюда с московскими журналистами и местными (сеймчанскими) эвенами-рыбаками на тракторе «Кировец» с прицепом. По дороге аборигены рассказали москвичам о стойбище эвенов в глухой тайге, и те решили поехать туда – интересно, в самом деле. А я в течение трёх суток оставался один на один с тайгою и лагерным прошлым. Жил в небольшом строении упомянутой выше метеостанции.
Так вот, обследовав обогатительную фабрику, жилую и рабочую зоны, в том числе и разлом на вершине сопки, я не без страха думал о странном водоёме. А когда на тайгу спустились сумерки, я вообще ужаснулся, увидев, как из разлома струится вверх тусклый розовый свет…
Конечно, моему рассказу не каждый поверит. Но ребята всё же решили пойти туда. И дошли благополучно, и тоже увидели что-то странное… Целый вечер спорили – естественный или рукотворный (взрыв) разлом сопки? Удивлены они были и тому, что от штолен (горизонтальных выработок) шли рельсы узкоколейки не только в отвалы, но и по склону сопки до самой обогатительной фабрики – около трёх километров. Причём эта «железка» была электрифицирована (столбы с электролинией до сих пор сохранились), то есть вагонетки с кобальтосодержащей рудой доставлялись на фабрику специальными, местного производства миниэлектровозами.
Сохранились даже 20-тонные весы, работающие и сейчас, на которых взвешивали вагонетки с кобальтовой рудой и отправляли в бункеры и далее на фабрику, на переработку.
О фабрике, конечно, всего не расскажешь. Но то, что она сооружена настоящими мастерами – факт. Тысячи ошкуренных брёвен, диаметром сантиметров по 20-25, соединённых анкерами и металлическими скобами, поистине можно назвать творением искусства! К тому же на этих брёвнах установлены и до сих пор не рухнули тонны оборудования, как советского производства с клеймом «Ленинград», так и иностранной фирмы «DENVER» (США)…
* * *
Следует сказать, что обогатительная фабрика, хоть и разрушенная наполовину, представляет собой гигантское сооружение в таёжной глуши. И здесь сегодня, представьте себе, бурлит жизнь. Каждый раз (а мы были на фабрике трижды) нас встречала звонким криком-щебетом кедровка. Кстати, и в прошлые мои приезды, спутницей по фабрике была эта таёжная птица. Да и водитель вездехода Александр, не раз бывавший здесь, тоже замечал присутствие этой суетливой, черной, как смоль, птахи.
Когда мои товарищи поднимались на сопку – к разлому, я бродил в окрестностях фабрики. Притомившись, сел отдохнуть на бревно и обратил внимание на суетливого еврашку (северное животное, похожее на бурундука), который метрах в пяти от меня искусно орудовал у куста стланика, добывая из шишки орешки и таская их в свою норку. Причём он то и дело останавливался и смотрел в мою сторону,как бы спрашивая: «Ну чего ты тут бродишь?» И даже в лагерных бараках мы видели еврашек, и птички какие-то юркие щебетали, то ли приветствуя, то ли не пуская нас в свои владения…
* * *
…Как уже сказал, вечером 6 августа вездеход с четырьмя нашими коллегами прибыл обратно. Ребята привезли продукты и даже позаимствовали спутниковый телефон, который по договорённости должны были вернуть китайцам, возвращающимся из Сеймчана и «загорающим», как и мы, суток пять на левом берегу речки Сеймчанки. Никто из нас не планировал оповещать родных о своем местонахождении, все думали, что два-три дня задержки не вызовут тревоги. Но мы ошиблись. Наши дети и жёны куда рассудительнее – обратились в полицию…
* * *
Благополучно преодолев более чем 40-километровый путь по совсем плохой дороге, трижды не без риска переехав речку Медвежку, мы прибыли в три часа дня 7 августа на правый берег Сеймчанки. Дальше, увы, дороги нет и в прямом, и в переносном смысле – воды в реке довольно много, течение стремительное, и мы не стали рисковать. Предстояло, как минимум, суток двое ожидания, пока вода спадёт. И это при условии, если снова не хлынет дождь.
Тут и мы уже заволновались, так как срок нашей «командировки» увеличивался уже на целых шесть суток. Понимали все, что родственники волнуются. И тут водитель вездехода Александр всех обрадовал и успокоил:
– К вечеру будем на том берегу реки…
– Каким образом? – чуть ли не в один голос спросили сразу несколько человек.
– Я позвонил по спутниковому телефону знакомому в Сеймчан, у которого есть моторная лодка, он готов приехать и переправить нас на тот берег. А заодно – и китайцев на этот…
И все, в самом деле, успокоились. Нарубили дров, вскипятили чай, сварили суп и плотно перекусили. Лодку ожидали часа четыре – от Сеймчана до реки Сеймчанки около полусотни километров по плохонькой дороге, вот и мучился наш спаситель. Встречали его на том берегу китайцы, которые, загрузив часть своего скарба, переправили его на наш берег, а мы отсюда свои вещи – на тот.
Так «моторка» курсировала раза три-четыре, пока всё не переправили, включая людей. Свою машину «ГАЗ-66» и вездеход мы оставили на том берегу – на вездеходе к себе на базу отправились китайцы, а мы на их «КамАЗе» – в Сеймчан. И как только появилась связь, все начали звонить родным, успокаивать. В полночь достигли цели. Часть ребят, перегрузившись в микроавтобус, отправилась в Магадан, а трое заночевали в гостинице – утро вечера мудренее!..
* * *
В среду, 8 августа, часов в 17 я был дома, остальные – кто в полдень, кто к вечеру этого дня тоже добрались до Магадана. А на следующий день меня вызвали в полицию. Спрашиваю: «Зачем?» Отвечают: «По заявлению родственников». Прихожу – объясняют, мол, заявление поступило, что я пропал. Написал объяснительную. После беседы с представителем уголовного розыска звоню нескольким участникам экспедиции: «Вызывали, расспрашивали…», – отвечают. А одного, Петра Михайловича, при посадке в самолёт в аэропорту «поймали», тоже объяснительную писал. Полиция вообще-то оперативно отреагировала на заявления – так сказать, подняла на ноги всех в Сеймчане, кто знал, куда мы отправились.
* * *
«И каков толк из этой экспедиции?» – спросит кто-то. Действительно. Но я не буду вдаваться в подробности, скажу лишь, что лично я привёз для музея «Память Колымы», а значит для всех, кто его посещает, уникальные вещи лагерной эпохи: драночные гвоздики – клинья из листового железа; выключатель с надписями «включено» и «выключено» (сейчас такие не выпускают); электрические потолочно-настенные ролики из дерева, фаянса, стекла, эбонита; самодельный алюминиевый чайник, правда, без носика; пару неплохо сохранившихся, подшитых транспортёрной лентой зэковских ботинок; наконец, самый ценный экспонат, – фрагмент курительной трубки, сделанной из дерева.
Кое-какие экспонаты полетели и в Москву. Андрей Петрин нашёл для своей коллекции самодельную (на фанере) шахматную доску, фанерные крышки от посылок с адресами, несколько скреплённых между собой фрагментов банок из-под тушёнки, поступавшей в СССР в годы войны по ленд-лизу, ну и самый уникальный экспонат – окно из изолятора полностью с рамой и решёткой размером примерно сантиметров 80 на 80 и весом килограммов под 40, а то и более.
Для кого-то эти вещи просто ненужный хлам, а для нас с Андреем – ИСТОРИЯ нашей малой, да и большой Родины!
* * *
Подводя итог этой рискованной и оказавшейся – по воле природы – необычно трудной экспедиции, скажу, что все её участники остались довольны и благодарны организаторам-финансистам, упоминавшемуся выше москвичу-предпринимателю Андрею Петрину и ягоднинскому обществу «Поиск незаконно репрессированных», которому средства на поездку выделил осенью 2017 г. Фонд президентских грантов в рамках осуществления социально значимых проектов. В следующем году Андрей Петрин и автор этих строк планируют побывать на остатках вольфрамового рудника «Аляскитовый», который находится в Якутии. Хочется верить, что эта экспедиция состоится несмотря ни на что.
Иван Паникаров,
председатель ягоднинского общества
«Поиск незаконно репрессированных»,
участник экспедиции на остатки лагеря «Каньон».
У нас будет еще много интересного. Подписывайтесь на канал Русский следопыт, ставьте лайки