- Нахрена ты ее приволок?
- Не, ну а чо? Круто же, а?
Сквозь сон Рина услышала мужские голоса. Было темно. Что в общем-то неудивительно, ведь Рина лежала в плотном кожаном чехле. Хороший был чехол. Добротный. Потерся по уголкам, правда. Но бархат внутренней обивки был еще мягким и чистым.
- Тоже мне, писака нашелся. Будешь долбить клавишами в мою смену - выкину обоих к едрене фене, - сказал первый голос.
- Что же это? Где Катенька? - Рина разрешала себе называть известную писательницу, преподавателя и профессора кафедры филологии МГУ уменьшительно-ласкательным именем. Темнота не рассеивалась, голоса замолчали. Доносился шелест бумаги, грохот перекладываемых тяжелых предметов, легкий стук компьютерной клавиатуры и щелчки мышки. Мучительная неизвестность длилась и длилась.
Наконец, вечером, чехол открыли и достали печатную машинку. Рина впервые оказалась в мужских руках. Да еще в каких. Натруженных, грубых, заскорузлых. Не то, что у Екатерины Андреевны. Та хоть и профессор, а маникюр всегда делала, ручки у нее были холеные, нежные, работы тяжелой не видавшие.
Рина недовольно скрипнула пробелом.
Василий, а это именно он приволок - по выражению Геннадия Михайловича - раритетную вещь в контору, вставил чистый лист и решительно уперся в него взглядом.
Рина напряглась и покрепче сжала рычажки.
- О! Копирну-ка я бланк, - Вася, довольный своей находчивостью, полез в верхний ящик рабочего стола. Он оказался пуст. Чертыхнувшись, паренек откатился на стуле до соседнего стола и стащил верхнюю пачку документов.
- Другое дело! - Васины пальцы нависли над клавишами и с неотвратимой решительностью принялись печатать.
Но дело не пошло. То ли машинка была старая, то ли Вася слишком старался, но часть рычагов пробила бумагу насквозь, а вторая часть запуталась друг в друге и не опускалась.
- П-ф-ф, тоже мне немецкое качество, - Василий недовольно вытянул испорченный лист, поставил Рину в футляр и захлопнул крышку.
Скоро закончилась смена, Вася ушел домой, а Рина поняла, что ее не скоро достанут из чехла, успокоилась и начала думать. Рина не любила думать. Она всегда послушно выполняла поручения Екатерины Андреевны. И это было ее главное достоинство.
Вместе с писательницей они провели не один десяток лет. В середине прошлого века Рину подарили первокурснице. Девушка была маленькой, светловолосой, хрупкой, совсем девочкой. Она сразу поставила машинку на рабочий стол.
Как же тогда еще Катенька (Екатериной Андреевной ее не скоро будут называть) радовалась подарку. Такая редкость. И как только папа умудрился ее достать.
- Rhein-me-tall, - по слогам, растягивая гласные прочитала студентка, - Рина!
Катерина буквально сдувала пылинки с каждой клавиши. Всегда вовремя меняла ленту, регулярно очищала литерные рычажки щеточкой и после работы накрывала чехлом.
Они вместе пережили все: первые рефераты, первую любовь, первый роман, последний экзамен, первое сопроводительное письмо в редакцию, кандидатскую, докторскую, свадьбу, рождение детей. И успех. Особенно успех. Даже когда Екатерина Андреевна стала известной писательницей, когда ее творчество стало приносить ощутимый доход - даже тогда она не поменяла свою любимую Рину на современную бездушную электронную машину.
А теперь от нее отказались. Отдали. Нет, хуже, выкинули на помойку. Как хлам. Старый и ненужный.
- Что ж ты... Катенька... - прозрачные капельки масла выступили на металлических рычажках. Рина чувствовала себя преданной.
Наступило утро. Рина так и не уснула. Она обиделась на окружающий мир, людей. Особенно на Екатерину Андреевну. За то, что та бросила ее. И на Васю - за то, что он ее забрал и посмел на ней печатать. Лучше бы оставил на помойке. Ребятня разобрала бы или разбила бы ее. И не надо было бы переживать и болеть от предательства. А так живи теперь. И страдай.
Рина услышала шаги. Василий снял чехол. В руках он держал тряпку, пару щеток, зубочистки и тонкую жесткую проволоку.
- Варвар, - недовольно громыхнула Рина.
- Попробуем, - задумчиво произнес Василий и приступил к чистке.
Последние несколько лет Рина почти все время проводила в чехле. Рычажки запылились, каретка залипла и плохо ездила, масло загустело и не давало клавишам мягко ходить. Екатерина Андреевна все чаще болела, перестала вставать с постели и не работала над рукописями.
- Руки прочь! - клацнула литерным рычажком Рина и защемила Василию кончик пальца. Но Вася - настойчивый малый, и так просто его было не испугать.
Он бы, наверно, и не обратил внимание на старый кожаный чехол у помойки, если бы не вспомнил, что когда-то у дедушки в кабинете он видел точно такой же.
Дедушку Вася очень любил. Фактически Егор Дмитриевич заменил мальчику отца: родители рано развелись, мать пропадала сутками на работе, а у старого ветерана была возможность приглядывать за ребенком.
А Вася этому только радовался. Дед рассказывал много забавных историй и из своей деревенской жизни, - в город он переехал уже взрослый, - и служебной. Дедушка уволился из армии в преклонном возрасте, баек накопилось за всю жизнь с лихвой. Только про войну он никогда не рассказывал. Хмурился, если Вася все же донимал его вопросами, наливал себе тридцать грамм коньяка и уходил в кабинет. Надолго. Бывало, до вечера. Слышно было только стук пишущей машинки, да редкий звук шагов.
Когда Вася подрос - встречи с дедушкой становились все реже и реже, да и здоровье у того не позволяло подолгу присматривать за непоседой внуком. Вот тогда-то дедушка и рассказал, что он записал воспоминания о войне и попросил их сохранить после своей смерти. А еще лучше отдать в печать. На память.
Через три года дедушка умер. Неожиданно, как это часто бывает. Вася был в летнем лагере и не успел проститься. Ночами он плакал в подушку, а днем ходил угрюмый и задирал других ребят.
Когда вернулся - пришел в гости к бабушке и попросил отдать ему дедушкину рукопись. Бумага уже начала желтеть, где-то буквы плохо читались, помарки и исправления отвлекали от самого текста. Вася аккуратно сложил прошитые листы в бумажную папку и убрал в стол. Они так и лежали не тронутые лет пять, пока однажды утром по дороге на работу он не заметил знакомый силуэт и не решил перепечатать рукопись.
Ему и раньше приходила в голову мысль напечатать чистовик. Но набирать на компьютере Вася не хотел: ему казалось, что текст потеряет частичку дедушкиной души и станет очередным набором черных и белых пикселей на светящемся мониторе. А купить пишущую машинку как-то руки не доходили, и денег не хватало порой даже на еду.
Работы по перепечатыванию предстояло много, а машинка не давалась в руки. Василий был твердо убежден, что ко всем, даже к вещам, можно найти подход. Даже к таким вредным и избалованным, как эта. Пишущая машинка явно была любимой, и обращаться с ней следовало уважительно.
Вася протер и поднял крышку, закрывающую катушки и сегмент, отодвинул и протер каретку. Ласково, мягкой щеточкой, смахнул остатки пыли с рычажков. Положил под них лист бумаги, жесткой, пропитанной бензином, щеткой вычистил остатки чернил на литерах и зубочистками отполировал их до блеска. Смоченной в спирте тряпочкой бережно протер механизм. Проволокой прочистил шлицы сегмента, чтобы рычажки не застревали и возвращались на место.
И Рина начала оттаивать. Она решила на этот раз дать ему напечатать пару строк.
Василий приступил к работе. С непривычки пальцы сильно ударяли по клавишам. Рина морщилась и злилась. В итоге с негодованием зажевала перепечатанный лист и испачкала чернилами каретку.
Вася вздохнул и стал перепечатывать заново. В этот раз мягче. Строчка за строчкой. Работа пошла. Рина смягчилась и стала посматривать с интересом то на Василия, то на рукопись. Написано было интересно. И честно. А в рукописях Рина разбиралась, не зря они с Екатериной Андреевной столько часов проводили над правками.
- Пожалуй, дам ему шанс, - подумала Рина и предупредила о конце строки.
