В последние десятилетия закрепился любопытный стереотип о языках. Считается, что знание второго языка развивает ум, делает его более гибким, оригинальным, плодовитым. Косвенно на это как будто бы указывает и нейронаука: мол, изучение другого языка – это создание новых нейронных связей и вообще хорошая тренировка от Альцгеймера.
Однако я бы не стал чересчур обольщаться. Во-первых, мозг работает не как жесткий диск с базами данных. А во-вторых, язык настолько глубоко в нас, что любые резкие движения могут оказаться роковыми. На мой взгляд родной язык – это судьба, и от нее не уйти. Хотя современность очень любит рассказывать нам байки насчет того, что все в твоих руках и ты можешь сделать себя таким, каким хочешь.
Второй язык – действительно может добавить неожиданных ассоциативных связей вашему уму. Но это точно не работает в логике удвоения, более того, всегда вероятен конфликт версий и как следствие обеднение либо первого, либо второго языка.
Язык – не инструмент, но очень зависит от целей, задач и окружения. Его использование для того, чтобы продуктивно думать – специфическая задача, более-менее успешно реализуемая только при наличии ощутимого опыта (опыт пользования, опыт чтения/слышания, опыт преодоления сопротивления при создании текста, а также любой другой опыт чтения – схем, карт, нотных записей или даже уличных теггов). И все же для первого языка, формируемого еще с эмбрионального периода, этот опыт уже ощутим, хотя может оказаться качественно беден (если вам не повезло с окружением – причем я имею в виду не отсутствие сугубо образованных говорящих, а скорее отсутствие людей с яркой и образной речью).
Все это счастье в одночасье теряется и превращает вас в функционального олигофрена в тот момент, когда вам приходится насильно покинуть свой родной язык. Даже если вы сносно говорите на втором языке, даже если вы овладели способностью думать и строить предложения на нем – все равно вы надолго обречены стать слугой банальных или уже кем-то сказанных фраз и непритязательных мыслей. И тем сильнее этот эффект, чем вам больше кажется, что мысль ваша независима от языка и условий. Спустя много лет ваш лингвистический опыт в новой языковой среде подтянет вас до уровня сообразительного старшеклассника, но это никогда не сравнится с тем потенциальным богатством, которое было накоплено в первые годы жизни.
Увы, из родного языка нельзя достойно эмигрировать, можно лишь сбежать с голым задом. Пример тому писатели, пытавшиеся сменить язык. Успешных среди них немного, а некоторые и вовсе не годятся в пример. Так, например, часто упоминаемый в данном контексте Набоков – скорее билингва (как и Кафка), т.к. его отец был англоманом и в доме Набоковых часто говорили по-английски. Другой пример – Беккет, ставший известным работами на неродном для себя французском. Этот пример тоже сомнителен, несмотря на французские корни и огромную одаренность в романских языках, Беккет не смог бы написать ничего сложного (подобно своему барочному стилю в «Мечты о женщинах, красивых и так себе») на неродном. В свой «французский» период он сознательно стремился к уплощенному, примитивному языку, но на каком языке он думал?
В современном мире, где экономике очень хочется бесконечного обмена и необходимого для этого неограниченного перевода всего во все, язык с его фонетикой, словарем и историей остается камнем преткновения. Даже для самообучающихся алгоритмов. И в этом, определенно, что-то есть. Невозможно перевести на английский Сашу Соколова (ну разве что «Палисандрию»), а в ряде случаев совершенно дурацкий эффект производят и качественные литературные переводы (я не трогаю классику, просто найдите перевод Владимира Сорокина на английский и почитайте). Это не значит, что не нужно переводить или знать другие языки, но это значит, что ваш ум всегда находится в огромной зависимости от того, любите ли вы родной язык и пытаетесь ли его развивать.
Скопировано из ТГ (https://t.me/concepture)