Автор: Николай Соснов
Алене и Денису от Николая и Лиды в знак дружбы с пожеланием счастья
Она
На второй год полицейские сообщили Римме, что муж пропал вероятнее всего навсегда, но она не поверила. Аренда прежней квартиры обходилась недешево, однако, Римма отказалась переезжать к матери. Она устроилась санитаркой в дом престарелых и уборщицей в офисный центр. Четыре работы вместо прежних двух. Проведя с утра занятия в детских клубах, выпускница художественного, которой учителя предрекали персональные выставки, шла оттирать туалеты. Зато Римма по-прежнему каждый вечер могла готовить ужин на двоих. Окно их квартиры, как и раньше, загоралось в море тьмы, указывая Диме путь домой после тяжелого дня на заводе.
Еще Римма ходила к маяку. К их старому заброшенному маяку, нелепой каланчой торчавшему на том берегу узкого пролива. На районе место пользовалось настолько дурной мистической славой, что его обходили стороной даже гопники и наркоманы. По слухам тут регулярно кто-то топился. Но Римма не боялась. Она усаживалась на скамейку, где они с мужем прежде часами разговаривали обо всем на свете, и созерцала игру лунных дорожек летом на воде, а зимой на льду.
Луна здесь была видна почти всегда и странным образом раздваивалась. Рельсы холодного света бежали параллельно, потом вдруг смешивались, изгибались, крутились и вновь распрямлялись, словно миновав совместно путаницу путей на железнодорожном разъезде и продолжив парный бег по бесконечной колее. Однажды Римма задремала, и ей привиделось, будто кто-то швырнул луну с неба в пролив. Ночное светило мячиком проскакало по воде и пошло ко дну, погрузив мир во мрак.
Иногда Римма всерьез думала последовать примеру луны из сна и найти пристанище в манящих черных глубинах. Ее на несколько минут охватывало оцепенение и безразличие, но истекало время, а Римма все не решалась сделать первый шаг к шипящему соленым ядом чудовищу, имя которому смерть. Наконец, она вспоминала, что надо зажигать маяк, и уходила, торопясь включить свет в квартире.
Так было и сегодня. Она поднималась по разбитой дороге, начинавшейся от разоренного судоремонтного завода, и перебирала в памяти недавние разговоры, отмечая те, что касались пропавшего мужа. Нет, не пропавшего, а задержавшегося в поездке. Римма предпочитала думать об исчезновении Димы именно в такой формулировке. Пропал — значит, умер или покинул ее, сбежал, что равнозначно гибели. Но Римма точно знала, супруг никуда не делся, а просто заблудился где-то в темноте по пути домой. Важно только, чтобы его всегда ждал ужин, а свет в окне указывал правильный путь к семейному очагу. Она даже не пыталась разобраться, откуда появилась твердая уверенность в Димином возвращении. Так ребенок, получивший волшебным образом возникший под подушкой подарок, избегает иногда лишних вопросов, догадываясь, что чрезмерное любопытство уничтожит чудо.
- Надо отпустить его и жить дальше, деточка, - наставительно вещала тонущая в слоях косметики пожилая соседка, кадровичка дома престарелых, - ведь тебе только двадцать шесть.
Римма вежливо кивала, ведь от собеседницы зависела ее работа, а значит возможность платить за аренду квартиры и зажигать маяк. Соглашалась и шла готовить на двоих.
- Доченька, брось надрываться, возвращайся домой! - жалела ее мама и гладила по голове совсем как в детстве. Римма плакала в мамину кофточку, но оставалась ждать мужа в пустой молчаливой квартире.
- Хочу познакомить тебя с Шараповым! - настаивала лучшая подруга Леля. - Ты удивишься какой мужчина! Если бы не Влад, я сама бы…
Римма аккуратно, чтобы не обидеть почти сестренку Лелю, отказывалась и отправлялась гулять к маяку.
Сегодня было особенно тяжело отбиваться от назойливого участия окружающих, словно незримая могущественная сила в последнем отчаянном усилии стремилась то ли спасти ее, то ли погубить. Шарапов, разочаровавшись в Лелиной способности к сватовству, приехал сам и подловил Римму после клуба с огромным букетом. Она уклонилась и от цветов и от знакомства. Уходя прочь от его «форд-фокуса», Римма буквально кожей ощутила, как что-то необратимо повернулось в часовом механизме Вселенной. Свершились сроки и определились судьбы.
Поднимаясь на свой четвертый этаж по пропахшей рыбой выщербленной лестнице, Римма заметила предательское дрожание света в лампочках и на миг испуганно остановилась. Неужели отключат электричество? Такого не случалось уже третий год, будто чья-то заботливая рука оберегала проводку прогнившей «хрущевки». Но нет, свет удержался, стал ровным и ярким. Римма заторопилась, открыла обитую рваным дерматином дверь и зажгла свет в комнате и на кухне. Маяк заработал. Теперь пора приниматься за ужин. Сегодня пятница, конец трудовой недели, повод приготовить мужу любимое блюдо — рис с жареной говядиной.
Он
Дима шел в темноте, сам не зная куда. Размеренные шаги отдавались в ушах монотонным глухим стуком. Позади следовал мрак более страшный, чем слепое покрывало обыкновенной ночи.
Он приехал в чужой незнакомый город, повинуясь навязчивому импульсу, раз за разом приходящему во снах. Забываясь короткой горькой дремой в промежутках вереницы кошмарных голодных дней на кирпичном заводе, где он и другие похищенные бомжи третий год трудились на положении рабов, Дима видел каждый раз одно и то же освещенное домашней теплой лампой окно. Он почему-то точно знал, что это не просто окно, а маяк. Там, за окном, его терпеливо ждут. Он, Дима, не бомж. У него есть дом, и в нем каждый вечер готовят ужин на двоих.
Потеря памяти — страшная штука. От прошлого сохранились лишь имя и желтый квадрат окна в снах. Нет, неправда, было что-то еще. Нечто особенное, выделявшее его в забитой массе и заставлявшее снова и снова атаковать тупое равнодушие остальных. Истощенные недоеданием и чрезмерным трудом, боящиеся поднять глаза на охранников человеческие огрызки почему-то тянулись к нему. Дима умел находить простые понятные слова, которые проникали прямо в сердце, жалили подобно шершням, плавили толстую корку льда, оковавшую выгоревшие в алкогольном чаду дотла души. Это была самая суть его естества, его талант, его ремесло, то, что делало его человеком.
Опираясь на самых смелых, Дима организовал побег. В одну из ночей охрану застали врасплох, и раскрашенные в нежно-зеленый оттенок жестяные ворота раскрылись, извергнув бурлящий поток немытых тел и отчаянных мыслей.
Уходили поодиночке и малыми группами. Хозяева вслед им пустили собак. Одна настигла Диму на пригорке, но вцепиться в ногу не успела. Под руку попался тяжелый камень, и беглец со всей силы ударил псину по голове. Раздался отчетливый хруст, тварь заскулила и потрусила обратно, поджав хвост, будто извинялась за дерзость.
Маяк по-прежнему звал куда-то. Дима сам не понял, как очутился на вокзале. Оценивающий взгляд полицейского обжег его лицо кипятком опасности. С минуту они смотрели глаза в глаза, молодой оборванный бродяга и упитанный крепкий страж порядка в новенькой форме. Однажды Дима видел завоз новой партии рабов. Их сопровождали люди в черных полицейских мундирах. В другой день они же привезли сбежавшего, которого тут же показательно искалечили охранники.
В Диминых глазах коп искал привычную покорную обреченность, но разглядел совсем иное. В них блестели две лунные дорожки. Они свивались в крепкую петлю, грозившую захлестнуть шею, туго сжать ее и давить, пока тело не обмякнет, прекратив трепыхаться и покинув на произвол судьбы молодую вдову с двумя дочурками. Полицейский так живо представил свою жену и своих детей, что содрогнулся и отступил. Он понял: ни оружие, ни власть, ни сила не помешают этому странному парню, в глазах которого попеременно трепещут мячики лун и солнечные лампы желтых окон. А еще коп ощутил, как рядом в нетерпеливом предвкушении замерла отвратительная темная трясина, готовая следующим же глотком выпить остатки его души, смешав их с мерзкой болотной жижей. Но посреди топи еще существовала твердая тропинка на волю, и полицейский сделал первый шаг по ней на дрожащих ногах. Он посадил Диму в товарняк, велев напоследок:
- Никогда не возвращайся в наш город.
Дима и не собирался. Он искал свой собственный город, в котором проживал с детства. Маяк указал нужную станцию, потом нужную улицу, наконец и нужный дом.
Дима ввалился в пропахший рыбой подъезд и поднялся по выщербленной лестнице на четвертый этаж. Рука потянулась к звонку, но обитая рваным дерматином дверь распахнулась раньше. И память вернулась вместе с запахом любимого блюда — риса с жареной говядиной.
Они
Они неподвижно стояли посреди комнаты прямо под лампой желтого теплого света, их сердца кружились в безмолвном танце, а за порогом была тьма.
Тьма очень хотела догнать Диму. Она спешила, когда профсоюзный лидер гибнущего судоремонтного завода перед забастовкой выехал на окружной слет, чтобы договориться с товарищами о единстве действий. Она торопилась, когда Диму подловили наемники корпорации. Ударив по голове, его скинули в реку, но он умудрился выплыть. Она притормозила, обнаружив его потерявшим память бичом, обреченным заживо сгнить в плену у новых рабовладельцев. И она помчалась во весь опор после его дерзкого возмутительного бегства, но опоздала.
И теперь тьма, что чернее ночи, в бессильной злобе выла ветром и визжала несмазанными петлями окон и дверей, напрасно стремясь проникнуть в крепость, куда путь ей был заказан навечно — в маленькую съемную квартирку на четвертом этаже, в дом, где ужин всегда на двоих.
Нравится рассказ? Поблагодарите Николая Соснова переводом с пометкой "Для Николая Соснова".