Автор материала – Екатерина Воронова
Около года назад в своей ленте я увидела пост о Жене. Его написал Женин отец, отчаянно пытавшийся уберечь сына от тюрьмы. Я была не знакома с Женей, слышала только, что он талантливый фотограф и добрый парень. В родном городе его знали по необычным тусовкам, флэшмобам и прочим подобным мероприятиям, которые тот регулярно устраивал. В постах о Жене был хэштег #nasvobode. Оказалось, что это ник, который он сам себе придумал, когда ещё был подростком. Женю посадили на 7,5 лет. По 228 статье УК РФ. «Производство и сбыт наркотиков». Я связалась с ним.
В марте 2017 года Евгения Веретенникова приговорили к 7,5 лет лишения свободы в колонии строго режима. Обвинили в распространении наркотиков в крупном размере в составе организованной группы. На суде Женя признался в употреблении психоактивных веществ и в том, что вместе с друзьями покупал их в питерском интернет-магазине, но категорически отрицал, что продавал их. Родные и друзья считают дело сфабрикованным. После того, как Женю задержали в 2015 году, его отец устроил в социальный сетях флэшмоб — знакомые и незнакомые люди со всего мира слали в СИЗО открытки.
Полтора года до приговора Женя провел под домашним арестом. В эти дни, наполненные тягучим ожиданием, он описывал в своем блоге, всё, что с ним происходило.
«В очередной беседе с адвокатом выяснилось абсурдное обстоятельство. Тот факт, что у меня не нашли ничего уголовного ни при себе, ни дома (за две плюхи с обыска мне грозило максимум 15 суток или штраф), не играл мне на руку, наоборот, сильно усугублял положение. „Пойми, тебя должны посадить, это практика, сейчас решается только на сколько и по какой статье, — объяснял адвокат, — и если бы у тебя нашли достаточный вес, можно было бы поторговаться и перейти на „хранение“, получить свои 4-6 лет». Теперь же из того, за что меня можно было посадить, оставалось только «разделение преступного умысла с организованной преступной группой, собирающейся сбыть наркотики в крупном размере». Звучало забавно; я не понимал, как можно доказать это, имея только слова, но знал, что докажут».
«За полтора года я многократно переживал один и тот же момент, сотни, тысячи раз. Момент, когда я выхожу из дома на приговор. Тысячи раз я видел слёзы мамы, слышал глубокий вздох отца. Этот момент ломал голову — вот я здесь, дома, и я ухожу, сам, осознанно, добровольно. И никто не знает, когда я вернусь; скорее всего, всё уже будет иначе, мир никогда не станет прежним».
Эта история навела меня на мысль сделать серию текстов о том, как складывается жизнь людей, оказавшихся в заключении. Я попросила Женю написать письмо, в котором бы он описал свое нынешнее состояние. Полученный текст станет первым в цикле материалов, который мы назвали #nasvobode.
Оригинал Жениного письма можно почитать тут и тут. За то время, пока он писал его, мы созванивались несколько раз. Всегда звонил он, звонил без предупреждения (выхода в сеть у него нет, как и телефона). Сначала я чувствовала себя неловко, но потом привыкла к нему. Мы говорили только о письме. «Я не понимаю, кому пишу», — растерянно говорил он. «Давай, ты будешь писать мне». Женя успокаивался и снова брался за работу.
***
— Поначалу многое хотелось рассказывать, многим делиться, многое казалось интересным, шокирующим, достойным внимания. Было много гнева, злобы, неприязни, возмущения, но всё это не ведет к добру. Время успокаивает и уравновешивает. О том, как несовершенен мир вроде и так все знают, не хочется множить негатив, к тому же я не могу говорить обо всём, что окружает — каждое слово и действие имеет последствия. Так что я просто напишу, как так вышло, что мне сейчас 28 и я пишу это письмо я провел это лето (потом осень, зиму, весну и снова лето).
В системе уже 35 месяцев — сначала домашний арест, а последние 16 — наглухо. 6 в тюрьме и 10 в колонии. Раньше сам не понимал разницы: тюрьма — это СИЗО, изолятор, там ждешь суда, приговора, апелляции. Срыва оттуда (оправдательных приговоров) практически нет, в основном, вероятности ограничиваются сроком и местом дальнейшего отбывания.
Моя тюрьма находилась в Чистополе, я успел пожить в четырёх хатах (камерах) — все они были одинако почти одинаковыми: размер примерно два на пять метров, из мебели — две приваренных к стенам двухэтажных железных шпонки, торчащий из стены столик, совмещенный с двухместной скамейкой, рядом раковина, зеркало, за фанерной перегородкой галоша — нуждовое отверстие в полу, называемое ещё «дальняк», и «робот» — толстая железная дверь с отверстием для подглядывания в центре и кормяком, через который получаешь еду.
Занятий немного: в 6 подъём, в 7 завтрак, затем около 40 минут прогулка — дворик того же размера, что и камера, только интерьер поскромнее — бетонные стены, исцарапанные погремухами (арестантский никнейм), названиями городов, статьями УК и полученными сроками. Из мебели только лавка, вместо потолка решётка, правда, неба не видно, над ней крыша. Раньше здесь были спортивные брусья и турники, но их спилили, объяснив это травмоопасностью. Следующее мероприятие — обед в два, потом в пять ужин. Ещё дважды в день поверка — вывод на минуту на продол (коридор), осматривают арестантов и их жилища. Раз в неделю по расписанию баня, на деле — прохладный душ. Примерно с той же периодичностью, но без расписания — шмон (обыскные мероприятия). Распорядок на этом заканчивается, почти весь день остается свободным.
Ассортимент библиотечных книг (приносят раз в неделю) составляют книги о первой и второй мировых войнах и о революции. Сокамерники периодически иногда менялись, приходилось снова знакомиться. Появлялись новые темы для бесед. Администрация старалась комплектовать постатейно. То есть меня постоянно окружали «наркоторговцы». К слову, я не встретил ни одного «эскобара». Почти все мои попутчики, осуждённые за сбыт, делились на два типа: потребители, попавшие под горячую руку фемиды, и школьники, которые повелись на рекламу вакансии курьера в «ВКонтакте» и решили заработать лёгких денег. Большинство из них принимали на первом же адресе, выданном им «работодателем», брали сразу с поличным с видеосъёмкой и группой захвата. Тех, кто получил хоть какую-нибудь прибыль — единицы.
Всё же, что в этих тесных условиях неизбежно, я познакомился минимум с тремя сотнями таких «наркобаронов». В последнее время новенькие приезжают, в основном, и всё ближе к 2000 году рождения. И колония всё больше похожа на пионерлагерь.
Из-за информационной тишины было время и желание поддерживать связь с внешним миром, писать и получать письма, делиться эмоциями и переживаниями. Общения не хватало, письма писал даже ночью, при луне (так в тюрьме называют лампу ночного освещения). Очень благодарен тем, кто писал мне, и тем, кто мотивировал писать других людей, порой мне даже не знакомых.
В последние два месяца в хате собрался стабильный состав арестантов — никто не курил (что в помещении такого размера сильно раздражает), мы читали газеты вслух, обсуждали новости, изучали английский и немного занимались спортом. В итоге я настолько привык видеть каждый день, что уезжал с грустью на душе. С одним из них мы позже встретились в лагере, примерно раз в месяц встречаю его, обмениваемся приветственным кивком, и дальше иду по своим делам.
После 6 месяцев обитания в тюрьме и «апелляшки», оставленной судом без изменения, меня отправили на этап в исправительную колонию строго режима. Проще говоря, я «поехал на лагерь». Надеялся, что попаду вместе с лучшим другом, который теперь именовался подельником, но УФСИН решило иначе — нас увезли в разные лагеря, а со мной поехал другой подельник, о котором я узнал из уголовного дела, а познакомился лично уже в колонии. С ним тоже не часто видимся.
Лагерь — совсем не то, что тюрьма. Здесь небо над головой. Окружающее пространство, хоть я и попал в самый маленький лагерь в Европе, в сто раз больше тюремной камеры. Осуждённые, за исключением нарушителей режима, живут в комнатах общежитий с обычными дверьми. Первые дни я радовался просто возможности самому открывать и закрывать дверь, чего не делал уже полгода. А ещё можно было поднять и переставить табуретку — волшебное чувство.
Есть небольшой участок улицы, где можно гулять без крыши и решёток над головой. Кормят уже не через отверстие в двери, а в столовой, до которой нужно идти по улице. Туалет отдельный, душ тоже, если работаешь, можно мыться каждый день. Есть промзона, санчасть, клуб, магазин. После тюрьмы кажется, что попал на волю — стал гражданином маленького полицейского государства. Вероятно, освобождение из колонии вызовет схожие чувства. По сути, колония и есть маленькая ужесточённая копия России.