Я относилась к ним по-доброму, стараясь как-то поддержать, уверяя, что тёмная полоса в их судьбе обязательно пройдёт, на этом жизнь не кончается. Вполне возможно, что кто-то из них отбывает наказание заслуженно, кто-то попал за решётку по глупости, а кто-то и вовсе невиновен. Но для чего-то судьба даёт такие испытания. Значит, самое главное – сохранить доброе сердце, не ожесточиться, не жалеть себя излишне, а быть готовыми к новой жизни. Потом перешла к теме о дружбе и достоинстве, переплетая свою прозу стихами. Ещё что-то пела им из своих песен и романсов, рассказывала смешные истории из школьной жизни.
Я видела разные лица, но запомнились лишь некоторые. Один мужчина сидел по-детски: с полуоткрытым ртом и округлёнными глазами, в другом чувствовался философ-интеллектуал, третий – всем видом своим показывал, что он пахан. Из всей большой аудитории он один смотрел на меня с чувством превосходства, слащаво улыбаясь. А на первом ряду сидел щупленький человек, который не поднимал на меня глаз. А мне очень хотелось их увидеть. Но проходило время, а он всё также сидел, потупившись. И лишь когда я заговорила о достоинстве, подчеркнув, что человек, обладающий им, никогда не станет унижать другого, ибо для нормально развитого это святое чувство, а тот, кто легко унижает слабого, сам также легко будет пресмыкаться перед более сильным, ибо чувство достоинства ему не ведомо. Да, каждого можно растоптать, но сила духа человека в том, чтобы не вымещать на других, неповинных, свою обиду. После этих моих слов мужчина поднял на меня глаза, которые святились благодарностью. А пахан как-то сразу сник. На его лице исчезла улыбка, ибо я, по-видимому, при всех обнажила его сущность. Выступление, рассчитанное на час, затянулось на полтора, и если бы не время обеда, то наше духовное и душевное общение продлилось бы дольше.
Перед началом выступления замполит вводил нас в зал через служебный вход, а после – выводил через столовую, где обедали заключённые: у него уже не было опасения, что кто-то по отношению к нам, женщинам, поведёт себя непристойно. Он видел, что я создала по-настоящему дружелюбную атмосферу в зале. Увидев обедающих, я мило разулыбалась, предполагая, что теперь мужчины захотят лучше рассмотреть ту, которая столько времени стояла перед ними на сцене. Но то, что произошло в следующие секунды, вознесло меня на такую высоту, куда далеко не каждому – даже из звёзд – суждено попасть. Если бы они все дружно встали и провожали бурными аплодисментами, это не произвело бы на меня такого сильного впечатления, как то, что Никто не повернул в мою сторону головы: они сидели, глубоко ушедшие в себя. Было впечатление, что каждый находился под стеклянным колпаком, который защищал их мысли и нахлынувшие чувства от окружающего мира. Лишь один заключённый обернулся на бойкий стук моих каблучков по кафельному полу. Но в его взгляде было, скорей, недоумение, чем интерес: а это кто ещё тут грохочет и бесцеремонно вторгается в мои раздумья?
Одним словом, для меня это было настоящим потрясением. Я осознала, что обладаю огромным потенциалом воздействовать на людей, преподнося им уроки морали и нравственности. Ведь мужчины (я это чувствовала) не восприняли меня как существо противоположного пола: с первых минут я стала для них матерью и сестрой, хотя была ещё молода и стройна. Это выступление было вершиной проявления моих талантов: и актёрского, и ораторского, и поэтического, и прочих других. А главное – быть душевным человеком.
По приезду в Луганск я написала замполиту письмо, в которое вложила стихи «Розы», написанные об их зоне. Ответ не замедлил ждать. Замполит писал, что стихи транслировались по территориальному радио, были напечатаны в стенгазете. Многие плакали, читая их, переписывали, заучивали на память, включая в праздничные программы. Я подарила ребятам (так обращалась к ним) и новый взгляд на некоторые вещи, и тепло родной души. Они как будто побывали дома, настолько естественной и по-домашнему уютной была создана мною для них обстановка.
На территории исправительно-трудовой колонии общего режима в п. Петровское, как оазис среди пустыни, цветут удивительной красоты розы.
За высоким бетонным забором,
Где решётчатый, серый пейзаж,
Там глядят с молчаливым укором
На прекраснейших роз вернисаж.
Не на день там ворота закрыли,
Не за грош там года полегли,
И деревья, как стража, застыли…
Для кого же цветы расцвели?
Редким солнцем приходят свиданья
В тот постылый и сумрачный мир.
Там – юдоль, там вершит наказанье,
Затерев порой душу до дыр.
Пронеслись над судьбой чьей-то грозы,
Заработало время на «зря»…
Так зачем же цветут эти розы?
Так цветут, что придумать нельзя!
Может это улыбки любимых,
Нежность их и любовь матерей?
Запах роз – аромат дней счастливых,
Чтобы в мире том стало теплей!
И когда в сердце ноют занозы,
И по-волчьи приходится выть, –
Над бедой, над тоской шепчут розы:
Надо жить… надо жить… надо жить!
Чтоб рвалось к воле птицей желанье
И любить, и надеяться. Ждать!
Чтоб, пройдя тяжкий путь наказанья,
Перед сладкой свободой предстать!
Людмила Деева
Я и мой Ангел Хранитель
Если публикация понравилась, можно оставить комментарий.
Команда нашего канала приглашает авторов литературных произведений к сотрудничеству.