Включила за завтраком TV1000. Показывали «Жутко громко & запредельно близко». Невозможно оторваться от экрана, нескольких минут хватает для того, чтобы достичь состояния катарсиса. Я бросила завтрак и отправилась в комнату отыскивать книжку. Не нашла. Поняла, что подарила или отдала ее кому-то в порыве желания отдать все свои книги каким-то незнакомым людям и таким образом стать с ними ближе (такое состояние охватывает меня пару раз в год).
Я помню, что в 2012 году до «Жутко громко & запредельно близко» читала «Жестяной барабан» Грасса. И там тоже Оскар, и у него барабан. Мне показалось это интересным. Вот только Фоер, скорее всего, взял имя и инструмент и больше ничего у Грасса не заимствовал.
Потом я подумала про последний роман Фоера «Вот я», который я так и не смогла дочитать. Дело, наверное, в ужасном переводе, но может ещё и во мне или в самом Фоере. Мне кажется, что ничего более естественного, чем «Жутко громко & запредельно близко» у Фоера нет. И вот незадача, ведь именно за эту книгу его обвиняют в коммерции и спекуляции темой трагедии.
Потом я нашла свою рецензию на Livelib (она жутко эмоциональная), там в комментариях я как раз спорю с очередным индивидом, желающим окунуть Фоера в желание заработать на трагедии деньжат. Думаете, я его переубедила? Да нет, конечно. Желающий уличить другого в чем-то, всегда сможет его уличить.
А потом я ещё раз перечитала свою рецензию. Я тогда совсем не умела писать, а роман Фоера и вовсе решила не анализировать. Потому что мне кажется, что по тексту и так всё понятно. Смысл трагедии? Его нет. Плохое случается повсеместно. Но мне очень симпатизирует, как Фоер смог вплести в одну книгу миллионы историй о потерях, боли, страхах, желании любви и поиске смысла. Кто-то отчаялся. Кто-то нет. Но всё эти люди хотели рассказать свою историю. Кому-то. И в этом вся суть — в наших историях.
Моя рецензия с LL:
«Жутко больно и запредельно страшно.
К таким книгам нельзя ставить звёздочки и оценивать их по какой-либо шкале. Такие книги созданы не для того, чтобы их разбирали по кусочкам или наслаждались гениальностью постмодернисткого текста, который, действительно, гениален. Такие книги не для развлекаловки: не для того, чтобы поглазеть на картинки и поискать ошибки в тексте, выделяя их красными чернилами. Такие книги.
Почему мы не можем перемотать плёнку жизни назад?
Нам бы ничего не угрожало.
Почему мы не можем летать? Может, стоит изобрести рюкзаки-парашюты или птиц, способных помочь падающему человеку? Почему, когда нам больно, мы не можем об этом сказать? Почему, когда страшно, мы утаиваем это в себе? Проглатываем, забываем язык, разучиваемся говорить, и только односложное "да" или "нет"... Любим? Эгоистичны? Настолько внутренне сломлены, что боимся разочаровать этим других?
Я люблю тебя. Это так сложно сказать. Сложно, потому что думаешь, что будет еще одна ночь, еще тысяча ночей, когда ты сможешь признаться в этом любимому человеку. Это так сложно сказать. Потому что боишься стать уязвимым, боишься своих слез, которые потекут наружу, а не внутрь.
Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя.
Эта книга не только об 11 сентября, она вообще обо всех войнах, которые когда-либо были. Она о Хиросиме и Нагасаки. Она о Второй Мировой, о бомбардировке Дрездена. Она о боли, о смерти, о разрушении, об огне, о том, что факты есть факты, а людские жизни и смерти - это не факты, это больше, чем просто ошибка, которую можно исправить красной пастой. Зачем столько боли? Зачем столько страха? Как излечиться, когда все мы покалечены, избиты? И если у нас не оторваны руки или ноги, то это еще не значит, что у нас всё в порядке. В душах столько боли, которую не пережить тем, кто когда-либо побывал в подобных мясорубках. И эта кровавая резня продолжается и по сей день.
Мне было страшно тогда, в 2001 году, когда мы сидели на кухне, смотрели на дымящиеся башни, и папа сказал: "Началась третья мировая война". "Как хорошо, что не у нас", - подумала я. А потом: "Если мировая, то и у нас?" И мне было страшно за всех тех людей, запертых в дымящихся небоскрёбах. По правде говоря, я была вместе с ними тогда. И мне было страшно. И мне было больно. Мне было страшно, когда сейчас, в 2012 году, бомбили Израиль. Мою любимую страну, в которой находятся мои родственники и мои друзья, которую я мечтаю увидеть в мире и спокойствии, а не с разрушенными домами и полными страха и боли людьми. И вот это "как хорошо, что не у нас" больше не срабатывает. Потому что моя планета - мой дом.
Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя.
Можем ли мы перемотать и начать снова? Увы, нет. Люди не летают. Так почему же мы не учимся на своих ошибках? Сколько еще нужно смертей, сколько еще нужно вытерпеть боли и страха? Сколько, чтобы понять, что уже хватит?
Мне больно. Мне страшно».
8 декабря 2012 г.
Ксения Лурье