В августе 1941 года отличница подмосковной лобненской школы Аня Сидельникова с восторгом дочитывала только что вышедший роман Вениамина Каверина "Два капитана".
Текст: Павел Васильев, Коллаж Олега Бородина
Первый том завершался пятой частью, где на предпоследней, четыреста двенадцатой странице главные герои "стали прощаться с утра".
Второго тома почему-то не было, все самое интересное осталось тайной.
Зато тема расставания оказалась близкой и неожиданно простой, будничной.
Без особых обсуждений однажды ей было сказано собираться в дорогу.
Она поедет вместе со старшим братом, Левой, его женой и их маленькой дочерью в экспедицию, за Урал. В геодезическую партию. В командировку.
И поможет им там, за Уралом, по хозяйству и с девочкой. Ведь больше помочь-то и некому, а ты, Анна, уже большая, одиннадцать лет. Это ненадолго. Понимаешь?
Она понимала.
Кругом шла война. Немцы наступали. В небе летали страшные самолеты, и лучи неведомых прожекторов с земли ночами линовали небо, и Семен уже вырыл неподалеку от дома бомбоубежище, где можно было ходить, согнувшись, или сидеть на низкой длинной скамейке. Земляные стены там обложены досками, а крыша, тоже из досок, завалена травой для маскировки. Там всегда стоит ведро с чистой водой и кружка — на всякий случай.
Бомбили где-то совсем рядом.
Они уже сдали радиоприемник — был ведь строгий приказ — сдать! — и они сдали и жили теперь без радио. А вот отцовскую английскую винтовку не сдали, а спрятали, зарыли, наверное, а ей так и не сказали куда. И от этого немножко обидно, словно не верят братья, что и она может сохранить любую тайну.
На войне были старшие и такие родные, давно не приезжавшие в гости или просто пожить, — Петя, Женя, Сергей. И писем от них давно не было.
А вот Леву и Симу в армию по здоровью не взяли, и они работают, чтобы приблизить победу.
А как же тут мама — одна в доме останется? И как быть со школой?
Но мама ответила, что все будет в порядке и что школы есть везде. И что неплохо бы взять с собой книги, тетради, ручки, карандаши. Пригодятся. Брать надо не очень много. Чтобы влезло в портфель. Чтобы нести удобно. Чтобы не тяжело.
Книгу Аня выбирала придирчиво.
И выбрала Лермонтова. Книга большая, широкая и толстая, как альбом, новая. Надолго хватит. В ней много красивых рисунков и фотографий. И очень такая она... взрослая.
На обложке рамочка золотая, а в ней: "М.Ю. Лермонтов. Избранные произведения". И чуть поменьше буквы внизу — "Гослитиздат, 1941″.
Стоит книга 6 рублей 50 копеек. Ого! Почти килограмм сарделек.
Если развернуть, открыть книгу — слева портрет Лермонтова. Лермонтов немножко грустный, зато с усами.
А справа: "Под общей редакцией П.Г. Антокольского, Н.Л. Бродского и В.Я. Кирпотина".
А предисловие и примечания Е. Михайловой. Странички отчего-то отмечены римскими цифрами...
В конце предисловия убедительно сказано: "Против Лермонтова встала в неравном поединке вся чугунная сила самодержавия. Он был убит, но не был побежден".
Да, очень интересно. Неравный поединок. Чугунная сила... Надо брать. Обязательно!
Книга еле влезла в портфель.
Трудно, тяжко прощаться с родным домом. Хотя взрослые и говорят — ненадолго...
Итак, моя мама покинула Лобню 24 августа 1941 года в возрасте одиннадцати лет. Она ехала не в эвакуацию, а именно в геодезическую командировку, в партию, которой командовал брат — Лев Павлович Сидельников. С рождения он имел больное, неразвитое легкое, операцию надо было делать в детстве, да помешала Первая мировая война. Не до операций стало, а делать операцию соглашались только в Санкт-Петербурге. Туда еще доехать надо из Архангельска. Да как ехать, когда на руках дети малые, а муж на фронте. Невозможно.
Лопатки у Льва несимметричны, одна выше другой, в подкладку пиджака для ровности зашивали вату.
По сути, они привычно уезжали в Челябинскую область, на привычную работу. Взяли с собой Анну и от войны, и в няньки — присматривать за трехлетней двоюродной сестрой Ириной. Жена Льва Павловича работала в той же партии геодезистом.
Уезжали в воскресенье. Было солнечно и тепло.
Отрывной календарь Детгиза знакомил в тот день с картой Луны.
"Изображены на рисунке главные пятна: 1 — Море Кризисов, 2 — Море Изобилия, 3 — Море Нектара, 4 — Море Спокойствия... Автор названий — итальянский монах Риччоли".
Спокойствия как раз не наблюдалось. Вернее, оно было внешним, вымученным. Мама говорит, что дорогу на Урал она совсем не помнит. А вот число, год и месяц отъезда запомнила навсегда.
Гляжу в окно: уж гаснет небосклон,
Прощальный луч на вышине колонн,
На куполах, на трубах и крестах...
И Лермонтов на восток ехал.
Немцы подошли к Лобне в конце ноября. Атакой на Клин — Рогачево — Лобню предполагалось окружить Москву с севера. В этих местах — железная дорога, станция, канал, шоссе до столицы.
От Лобни — 27 километров до Москвы.
Именно у Лобни, на северном направлении, был остановлен враг.
И тем не менее сражения здесь никогда не выпячивались, не славились в учебниках и кинофильмах. Отчего так?
Все просто.
Срочно созданной для обороны этого участка 20-й армией Западного фронта командовал генерал Андрей Власов, чуть позже, под Волховом, захваченный в плен изменник Родины, к тому же идейный, так сказать, противник, перешедший на сторону врага.
И хотя многие военные историки по сию пору утверждают, что в самый разгар боев Власов не был в частях, не командовал, а лечился в госпитале в Москве, а командовали его заместители, в частности начальник штаба армии Леонид Сандалов, приказы за подписью генерала имеют место.
Власов значился и в списке прославленных генералов, которые сразу, по горячим следам, были объявлены спасителями Москвы.
Получилось, что будущая измена Власова притушила, припрятала, смикшировала подвиг тех, кто оборонял и не сдал Лобню фашистам. На первый план вышли иные победы, иные герои, иные битвы.
Но подвиг под Лобней был. Геройски сражались 33-я стрелковая дивизия, 28-я, 35-я и 64-я морская стрелковые бригады, 896-й зенитно-артиллерийский полк, 15-й минометный гвардейский дивизион и многие другие части и соединения.
Управились за неделю, в лютый мороз. И не зря здесь, на пересечении Букинского и Рогачевского шоссе, стоит памятная зенитка, остановившая немецкие танки.
Шесть братских могил на Лобненской земле. Кто знает, сколько павших там захоронено... Ближе Лобни враг к Москве не подошел. В сражениях 1–7 декабря 1941 года ценой огромных потерь он был остановлен, разбит, а затем и отброшен от столицы.
С 19 октября Москва на осадном положении.
Последним поездом Савеловской железной дороги уезжает в октябре из Лобни в Москву Семен Павлович Сидельников. Уезжает работать. В позднем наброске автобиографии он скупо напишет об этом несколько строк: "С началом Великой Отечественной войны работал в тресте Мосэлектротранс в должностях техника, прораба, инженера-проектировщика и руководителя группы. В 1942 году был направлен на монтаж высокочастотного генератора на Термитно-Стрелочный завод. По окончании работ был переведен на Термитно-Стрелочный завод на должность начальника цеха".
На Лобню он вернется в январе 1942 года, после снятия осады. Дома никого не было.
О том, что у него две медали — "За оборону Москвы" и "За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны", я узнаю после его смерти.
Медали он никогда не носил. Вернее, я ни разу не видел.
Когда фронт подошел к Лобне, а бомбежки стали постоянным явлением, местные учителя сообща решили эвакуироваться. Шли пешком, семьями, с детьми, на восток, в сторону Загорска. Шла в этой колонне и моя бабушка, Людмила Евгеньевна Сидельникова.
В Загорске, вспоминала она, все было четко организовано: питание, ночлег, теплушки, горячая вода. Ноябрь стоял холодный, ночами уже примораживало. При выборе дальнейшего пути уроженка Архангельска не колебалась — Север.
На станции Вожега Вологодской области она проработает учительницей в местной школе остаток осени и зиму 41/42 года, а в самом конце февраля вернется на Лобню.
Прообраз нового дома, а пока еще только сруб, построенный общими семейными усилиями перед самой войной — уцелеет.
Наступавшие солдаты Брянской Пролетарской дивизии захотят было разобрать сруб на дрова, для обогрева, но кто-то из оставшихся на Лобне соседей, скажет: "Не трогайте. Это учительницы дом, у нее три сына в Красной армии".
И солдаты не тронут, несмотря на сорокаградусный мороз того страшного декабря.
Ничего этого Аня Сидельникова пока не знает, она лишь тихонько смахивает слезу, перечитывая строки:
В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сияньи голубом...
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего? жалею ли о чем?
Что она помнит теперь о тех временах?
В памяти остались какие-то отрывки, картиночки, эпизоды. Очень скучала по маме, по Лобне, по дому, по брату Симе...
Это было сильнее всего, сильнее голода.
Чувство одиночества.
Вот они с маленькой Ирой гуляют по деревянному городу. Это Курган, дома крепкие, сибирские, ворота тяжелые, заборы высокие.
Вот толпа у кинотеатра, только один раз им достались билеты.
Вот очередь в столовой, зажатый в ладошке талон и стол, где кому-то повезло, в супе плавает большой кусок курицы.
Вот деревня Пороги, там удалось проходить в школу целую четверть. А в Кургане почему-то учиться не пришлось, а ведь так хотелось.
"Вот замерзла едва река Сатка, поверх льда выступает вода, а мы бродим в валенках с галошами, доходим чуть не до середины...
Родители Иры весь день на работе, мы предоставлены самим себе, а спрос за все — с нее, с Ани.
А в январе известие — погиб Женя!
Погиб, защищая Ленинград. Убит зимой 41-го года младший лейтенант Евгений Павлович Сидельников. Почему он младший? Он же самый старший из моих братьев. Он родился в 1910 году. Почему младший-то...
Когда-то он научил меня складывать 39 и 42 и все такие похожие цифры, перескакивающие через ноль, взял и научил — столбиком.
Не может быть, что он больше не приедет на Лобню. Он так редко приезжал к нам... Не может этого быть.
Как громко плачет брат Лева".
Мой дядя, Сергей Павлович Сидельников, попал на войну раньше всех. Он участвовал в войне с финнами. Говорил мне про эту войну всего одну фразу: "Там наших ребят перемерзло больше, чем погибло".
Подходила демобилизация, но началась война с немцами. Срок службы продлился, и эта служба вновь оказалась войной.
Он участвовал в Таллинском переходе, а лучше сказать, Таллинской трагедии. Переход главных сил Балтийского флота в Кронштадт через Финский залив привел к гибели тысяч людей и почти сотни судов.
Военные историки до сих пор спорят о потерях. Немцы и финны отлично подготовили совместную операцию. Наши корабли обстреливались с вражеских подлодок и бортов, попадали в приготовленные минные поля, а самым страшным оказались массированные налеты авиации.
Фактически это был массовый расстрел с воздуха и моря.
Сергей Сидельников почти сутки продержался на воде и был спасен вышедшими на поиски уцелевших нашими катерами. С обожженным лицом, с контузией он угодил в госпиталь, а потом, после лечения, в морскую пехоту, защищавшую Ленинград.
Вновь был ранен под Лугой, на этот раз тяжело — "осколок, размером с помидор, из ноги вытащили" — опять одной фразой заключал он мой вопрос про войну, — и по Дороге жизни вывезен на большую землю, в госпиталь, в Саранск.
Ему тогда — 21 год, а вес — 42 килограмма.
"Закрою глаза — буханка черного хлеба и луковица, больше никаких видений".
После лечения — комиссовали полностью. Инвалид второй группы.
На Лобню, в отчий дом, он вернется весной 1943 года.
...Когда дочь Сергея Павловича на излете семидесятых запросится в Израиль, вслед за мужем Ромой, он откажет категорически: "Не для того я свою кровь проливал..."
Мила останется в родной Самаре, а вот внучка Сергея Павловича обоснуется зато в Нью-Йорке.
Мила перелетит океан, съездит к дочери в гости, посмотрит, оценит. Даже навестит Вашингтон и Лос-Анджелес. И вернется в родную Самару.
Про Америку выскажется юмористически: мол, дураков не меньше, чем тут, только все какие-то американские...
Такой подход Сергей Павлович оценил бы.
Война войной, а люди как люди... Дала трещину семейная жизнь геодезистов — Льва Павловича Сидельникова и Ольги Михайловны. Вышла в Кургане своя маленькая человеческая война.
Весной 1942 года состоялся разъезд. Ольга Михайловна с детьми уезжала из Кургана в Краснодар. Расстояние — две тысячи километров! В Краснодаре — родители, сестра, да и край благодатный, хлебный. Вроде бы правильный и понятный шаг. Вот только война...
Ехали до Краснодара — месяц. И Аня Сидельникова ехала скрепя сердце. Хотя в Куйбышеве и устроила истерику, потому что хотела домой, на Лобню, к маме, и понимала уже, что до Москвы от Куйбышева ближе, чем до Краснодара.
Нельзя было весной 42-го года в Москву. Москва — закрытый город, всякий въезд сюда только по спецпропускам.
Ехали с бесконечными пересадками. В самых разных поездах, однажды даже в мягком, но в основном в теплушках, с нарами и с печкой посередине. На остановках подбегали к дверному проему и кричали все вместе: "Мест нет! У нас мест нет! Занято!" Но люди все равно лезли...
Мчись же быстрее, летучее время!
Душно под новой бронею мне стало!
И Лермонтов на юг ехал. (Лермонтову на юг, кстати, не привыкать.)
В мае приехали. Жили в станице Пашковской.
А 9 августа в Краснодар вошли немцы. Началась оккупация.
Школьником я и знать не знал, что мои мама и папа детьми "были под немцами". Мама на Кубани, папа под Смоленском.
Деталь для нашей семьи, да и для нашего времени — характерная. Лучше было — не знать.
В начале августа 43-го года старенький маломестный "Дуглас", вылетевший из Краснодара еще вчера и имевший ночевку в Борисоглебске, наконец-то приземлился. Над Москвой сильно болтало, многих тошнило, а Лермонтову — хоть бы что. Аня пыталась читать вдоль и поперек заученную книжку:
Кто этот русский? с саблею в руке,
В фуражке белой? Страха он не знает!
Дома после слез и объятий, после первых расспросов и обрывков рассказов (как рассказать эти два года разлуки?) брат Сергей показал ей большую настенную карту. На маленьких гвоздиках крепилась нитка, обозначающая линию фронта:
"Смотри, Анна, как пехота-то прет!"
А Сима улыбается и дымит свою длинную папиросу.
А потом, вечером, они сидели с мамой вдвоем на лагах потемневшего сруба — пола в доме еще не было — и отчего-то долго и тихо плакали.
И в сентябре она пошла в школу, новую, кирпичную, выстроенную перед самой войной.
...Брат Петя, лейтенант Петр Павлович Сидельников, командир огневого взвода 598-го артиллерийского полка, умрет от ран в госпитале под Кёнигсбергом 6 февраля 1945 года.
Отцовское английское дореволюционное ружье Сергей выкопает и выгодно продаст.
Победу на Лобне встретят впятером: Лева, Семен, Сергей, Аня и Людмила Евгеньевна Сидельникова, учительница истории лобненской школы № 1.
А в 1950 году они наконец-то переедут в новый, отстроенный, их собственный дом, на улице Вокзальной.
И Лермонтов переедет.
