Пожалуй, Лентулов – единственный, кто, откликнувшись на все приманки своего времени, остался и в своем искусстве, и в русле авангарда ментально русским
Блестящий русский авангард — противоречивый, многоликий, завоевательный — всласть вкусил свободы, прокладывая путь дальнейшему развитию искусства. Одна из ярчайших звезд этого пути — Аристарх Лентулов.
Текст: Арина Абросимова, фото: Александр Бурый
"Русский Ярило" — назвал как-то Лентулова критик Лев Варшавский, с чем согласились друзья художника — Брюсов, Волошин, Бальмонт, Маяковский, Хлебников. При сравнении его фотографий, автопортретов и залитых солнцем картин видна удивительная гармония, созвучие внешнего и внутреннего: богатырь, пышущий энергией и здоровьем, преисполненный жизнелюбия.
КОРНЕВАЯ СИСТЕМА
Все "точки пребывания", включая путешествия в Крым, во Францию, в Австрию, Италию, наложили отпечаток на художественное видение Лентулова. Но жизнь, преподавательская работа, восхитительные пейзажи Москвы позволили причислить художника к московской школе. И Москву он искренне любил. Провинциально-купеческий уклад и вкусная разностильность — от избушек, древнего Кремля, екатерининских усадеб с флигелями и садами до особняков в стиле модерн и многоэтажных доходных домов — оказались милыми его сердцу настолько, что он решил здесь поселиться. Около Патриарших прудов, в Большом Козихинском переулке, доме 27 квартире 10 на пятом этаже, он прожил с 1910 до 1943 года — до конца жизни. Атмосфера и облик города не могли не повлиять на молодого художника, равно как и общество активных реформаторов искусства, ищущих новые формы, желающих сказать свое слово и увековечить свои имена.
Будущий авангардист родился 14 (26) марта 1882 года в селе Ворона Пензенской губернии. В 2 года он остался без отца, сельского священника Василия. Мать, вскоре потерявшая и одного из сыновей, с тремя выжившими уехала к родным в Пензу. С 7 лет Аристарх учится в Пензенском духовном училище, затем — в духовной семинарии, предполагалось, что он пойдет по стопам отца. Но в Пензе открылась рисовальная школа! С детства любивший рисовать 13-летний семинарист тут же сориентировался: "...не раздумывая долго, поступил в эту школу в 1895 году, и она сыграла большую роль в моей судьбе. Я смело могу сказать, что если бы школа не открылась, меня бы не существовало как художника".
В 1900–1904 годах — художественное училище в Киеве; в 1906-м — Санкт-Петербург... Смирением юный художник не отличался. И в наши дни такого абитуриента прогнали б вон, а тогда его дерзость и вовсе была неслыханной! На вступительном экзамене по живописи в Академии художеств на вопрос мастера, где он видит на носу натурщицы зеленую краску, юноша отрезал: "А вы разве не видите? В таком случае мне вас жаль!" Потом была учеба в студии Дмитрия Кардовского, ученика Репина, а свободное время он проводил с футуристами. В 1907 году в Москве Лентулов, братья Бурлюки, Гончарова, Ларионов, Крымов, Кузнецов, Сапунов, Уткин, Якулов участвуют в выставке "Венок-Стефанос", которую в конце ХХ века назовут "первым криком новорожденного авангарда".
В годы учебы Лентулов был увлечен талантом Михаила Врубеля, его изысканным чувством цвета, философичным дроблением образов на частицы — этот прием, кстати, произвел на Парижской выставке столь сильное впечатление на молодого Пикассо, что и тот стал рисовать из "кубиков". Второе откровение — красочные крестьянки Филиппа Малявина. Опередившие время мастера своей нетипичной экспрессией дали Лентулову мощный фундамент, в том числе и для последующих влияний — итальянских футуристов и французских кубистов, которые революционными разрушениями были, конечно, сильны, но по качеству живописи — неофиты. Зимой 1911 года Лентулов приехал в Париж, в академию "Ла Палетт", и попал под влияние теоретиков кубизма, узнал, как создается модное искусство...
Другое дело — классическая Италия, где Лентулов жил три месяца в начале 1912-го. Он долго не мог оторваться от фрески "Тайная вечеря" в трапезной доминиканского монастыря Санта-Мария-делле-Грацие в Милане, восхищаясь "совершенством вкуса, понимания и ума", безусловным гением Леонардо... Во Флоренции — "незабываемое впечатление от Фра Беато Анджелико. Его миниатюры — шедевры, чудеса искусства, в стиле романтики". В Риме — Ватикан, а там — Сикстинская капелла: "Боже, что за титаническое произведение гения человека! Оно настолько подавляет, изничтожает всякое нелепое мнение о том, что же такое я, что же такое эти крохоборы от импрессионизма, мы все, современные художники. Почему же наше племя так измельчало!" Венеция запомнилась художнику наследием Тициана и Веронезе. Великие итальянцы вдохновили Лентулова на работу в большом стиле, на создание монументальных полотен: "Скорее, скорее в Москву, за серьезную работу, за поиски новых композиционных идей, за новое острое, сильное ощущение поверхности холста"...
ВЫХОД В СВЕТ
Весной 1908 года в Петербурге Лентулов — участник выставки "Современные течения в искусстве" вместе с объединением "Мир искусства" и московскими художниками круга Михаила Ларионова. Это "соседство" ввело новичка в профессиональную среду, стало ступенькой к статусу. А в Москве, неофициальной столице нового русского искусства, позиции завоевывала новейшая западноевропейская живопись: купцы Щукин и Морозов демонстрировали свои коллекции, журнал "Золотое руно" за два года организовал три русско-французские выставки. Метод Поля Сезанна заразил и русских геометризацией мира: пейзаж или натюрморт складывается из фигур, как конструктор. В кругу Лентулова появился термин "сезаннизм"; при совмещении кубизма с футуризмом получился "кубофутуризм", а кубизма с народным искусством — "примитивизм" и т.д.
Лентулов, по выражению современника, "шел за приманками всех мод и за погремушками всех чудачеств". Но для него эксперименты с формой, цветом и фактурой были не только увлекательной игрой, разработкой ремесленных навыков, приобщением к модным течениям, позволяющим быть в центре событий, но и настойчивым поиском своего места в искусстве.
Своенравный юноша не годился на роль пастыря, но понимание иконописи, воспитание, основанное на молитве и песнопении, конечно, никуда не делись. Отсюда — пейзажи с монастырями и соборами, как будто чуждые главной теме фрагментарные пространства, ирреальность, условность, столкновение плоскости и объема, мозаичность и естественная одухотворенность лентуловских работ.
В 26 лет он пишет "Портрет четырех" — это большая импрессионистическая картина с изображением сестер Рукиных, среди которых Аристарх находит свою музу и тут же на ней женится. Марии Рукиной предстояло стать главной и любимой моделью — многочисленны и разнообразны портреты жены художника! Ее образ запечатлен в преломлении всех экспериментальных течений, которые попутно осваивал муж. По этим портретам можно проследить как этапы его творческих увлечений, так и летопись семейной жизни.
В 1910-м молодая семья переезжает в Москву, и вся их дальнейшая жизнь связана с этим городом. Здесь родилась их единственная дочь, Марианна, которую все звали Марьяной. Она стала искусствоведом, хранителем наследия отца, исследователем и популяризатором творчества художников "Бубнового валета" и других авангардистов, издала "Воспоминания" своего отца.
Домашние и близкие друзья ласково звали Аристарха Рисочкой. Он очень любил музыку, обладал прекрасным слухом, к тому же в духовной семинарии ему поставили голос. Бывало, пел дуэтом с Шаляпиным целые арии! И всегда он напевал что-нибудь, когда писал картины. В доме стоял рояль, и художник либо музицировал сам, либо просил играть жену, пока он работает у мольберта.
ТУЗЫ "БУБНОВОГО ВАЛЕТА"
В 1910-м, в преддверии открытия групповой выставки, Лентулов пришел в студию художника Ильи Машкова в Харитоньевский переулок — знакомиться, где встретил и Петра Кончаловского. Оба сразу произвели на Лентулова неоднозначное впечатление, и в конце концов через шесть деятельных лет их пути разошлись. Но тогда ниспровергатели эстетических установок воссоединились — начиналось все самое интересное!
Энтузиазма, амбиций, веры в себя им было не занимать, но и без самоиронии не обошлись. "В то время для художественных объединений изощренно придумывали разные претенциозные названия: "Голубая роза", "Золотое руно". Вот мы и решили: чем хуже — тем лучше, да и на самом деле, что может быть нелепее "Бубнового валета"?" — вспоминал Лентулов, назвавший себя инициатором "нелепого" названия, хотя и Михаил Ларионов в интервью сказал то же самое о себе.
На Большой Дмитровке в доме Левиссона 10 декабря 1910 года открылась выставка "Бубновый валет". Экспонировалось 250 произведений 38 художников — живопись, рисунок, скульптура — все жанры, кроме исторического. Успех скандальный — торжествовало желание молодых бунтарей раздразнить обывателя нарочитой деформацией объемов, лубочной аляповатостью, пародийностью жанров. Газета "Московский листок" писала: "разноцветный бедлам — продукт разлагающегося мозга". Волошин в "Русской художественной летописи" заступался: "Машков, Лентулов, Кончаловский, Ларионов, Гончарова различны по темпераменту, но <...> у них есть живописный инстинкт, они талантливы, они дерзко искренни..." Бенуа предрек: "Эти "страшилы" через несколько лет станут классиками".
Аристарх представил 18 картин, но две из них с выставки удалила цензура. Экспрессионистические "Распятие" и диптих "Снятие с Креста" не вписываются в "солнечность" Лентулова, они трагичны, вне иконографической традиции, без смирения, отстраненности, констатирующих неминуемое и должное. Фигуры обрезаны, погружены в скорбь, корчатся от боли, поднимая в душе зрителя гуманистический протест... Может, отец Аристарх был бы очень хорошим священником?..
Еще до выставки он носился "с идеей создания нашего общества" — "новое направление постимпрессионизма с ориентировкой на французскую культуру, шедшее вразрез модному символистско-декадентскому стилю". Выставка вылилась в одноименное объединение с принципиальным противопоставлением, "пощечиной общественному вкусу" — как в 1912 году сформулируют в своем манифесте футуристы. В октябре 1911-го официально учредили творческое и выставочное объединение "Бубновый валет", его участником мог стать каждый при соответствующем денежном взносе. Теоретической программы у объединения не было, и поначалу выставочные акции устраивались весело, в духе народных балаганов.
Однако Лентулов все более разочаровывался: "доминирующее положение среди группы бубнововалетцев занял П.П. (Кончаловский), и это обстоятельство в первый же год изменило состав общества". Откололась группа неопримитивистов Ларионова. Первичная идея Лентулова о творческом союзе не предполагала диктат и подчинение: "...ведь "Бубновый валет" не есть каста двух-трех мастеров или гегемония какого-либо одного мастера, скажем Сезанна или Кончаловского, а школа "Бубновый валет" как понятие, конечно, значительно шире".
Лентулов, скрещивая в собственных поисках всё и вся, одновременно метался по разным колеям: "...Микеланжело, как и Леонардо, искали построения плоскостей и их геометризации, что и дает мне право окончательно верить в справедливость кубистичности явлений и новых форм и проблем нового искусства, долженствующего дать миру второе Возрождение". Доля идеалистического романтизма, безусловно, присутствует в этой оправдательной оглядке на великих предшественников, и, возможно, именно она позволила Лентулову не оторваться от корневой системы, не броситься очертя голову в одичалое сиротство. Даже Маяковский спохватился: "Плеяда молодых русских художников уже начала воскрешать настоящую русскую живопись, простую красоту дуг, вывесок, древнюю русскую иконопись безвестных художников".
В 1914 году объединение в последний раз выставляется в прежнем составе. Ноябрь 1917-го — последняя, седьмая выставка прошла без "стариков", осталось только название "Бубновый валет". В декабре объединение самораспустилось. Через десять лет состоялся ретроспективный показ их работ...
СВОЕ ЛИЦО
Пожалуй, Лентулов — единственный, кто, откликнувшись на все приманки своего времени, остался и в своем искусстве, и в русле авангарда ментально русским. На его полотнах "Русью пахнет". В 1913 году произведения "Москва" и "Василий Блаженный" вызывают всеобщий восторг.
Сложенный из кубиков-ромбиков, озорной, дерзко рваный, подобный колокольному перезвону, волнующий сердце ритм, который заставляет образы трансформироваться, — рифмованная архитектурная статика становится расширяющей пространство динамикой. Живописные композиции построены по законам музыкальных ассоциаций, и, благодаря чистым цветам, монументальность приобретает эмоциональное звучание. С лентуловских картин смотрят все "сорок сороков" златоглавой Москвы! "Я взял за центр самую высокую точку Москвы, ее Ивановскую колокольню, и расположил вокруг нее все здания, триумфальные арки и новые. Словом, отобразил ее с точки зрения трех эпох — эпохи XV века, барокко и современной эпохи". Взрывы красок и эмоций, цветовые всполохи, наслаивание параллельностей и объемов, искажений и превращений, геометрия бесконечной мысли...
Принцип лентуловских полотен 1913–1915 годов — "цветодинамика", родство живописи и звука. Очень волновали художника попытки "озвучивания" живописи или "оцвечивания" музыки Александра Скрябина, который советовался с живописцами: какой цвет какому звуку "соответствует"? Но все было слишком субъективно... Небожитель, символист и мистик Скрябин заметил, что Лентулов — музыкально одаренный художник, стоящий ближе всех к его цветомузыке.
Пляшущие храмы — уникальное явление в живописи, вписавшее Лентулова в анналы авангарда и в историю мирового изобразительного искусства — ничего подобного ни у кого больше нет. Это — искренний праздник, обильно сдобренный радостью, гротескное скоморошество, архаические прототипы, представившие Лентулова в столь мощной самобытности, что его спасла только самоирония. Автопортрет 1915 года, волнами источающий сверкание, узоры, цвета, подписан без ложной скромности "Великий художник". Его солнечная активность выплеснулась на холсты и сияет оттуда по сей день. Светлые помыслы — определяющая линия поведения и черта характера Лентулова. Этим лирическим отношением окрашены и наполнены его танцующие храмы, с этой устойчивой позиции он жил и творил свою почти сказку...
С конца 1913 года в русском обществе нарастает волна патриотизма. В годы войны Лентулов, Машков, Давид Бурлюк, Малевич, Маяковский рисуют кричащими красками агитационные лубки с антигерманскими частушками. Хотя первая встреча Лентулова с военной темой случилась в 1912-м, к 100-летию победы над Наполеоном. Монументальное кубофутуристическое панно "Аллегорическое изображение Отечественной войны 1812 года" не было понято публикой, и автору пришлось объяснять: "Вот — "1812 год" — раскубленный холст, расположенный таким образом, чтобы в простых, схематических формах изложить всю эпопею Отечественной войны. Вот кусок пожара Москвы, вот в углу мародеры, громящие лавки, вот, наконец, силуэт Наполеона, Александр, голова полководца..." Элементы скольцованы, спружинены, врощены друг в друга — "Смешались в кучу кони, люди...".
ЖЕРНОВА ЭПОХИ
События 1917 года Аристарх Васильевич принял с радостью как революцию бунтарей и не скрывал желания служить новому государству. Нарком Луначарский взял своенравного, но "очень работоспособного и полезного" художника "под крыло". Репрессии прошли мимо художника. Лентулов — активный участник общественной жизни: вошел в коллегию Наркомпроса, организовал в Москве высшее художественное училище, совместно с художниками Куприным, Машковым, Кузнецовым оформлял годовщины Октября и Первомай, вошел в Высший художественный совет и Совет охраны памятников культуры, вел на площадях и собраниях рабочих и крестьян просветительскую работу, преподавал в Строгановском училище и, конечно, работал в собственной мастерской.
Он был заботливым семьянином, внимательным отцом, нежным мужем. И после революции в семье не возникало финансовых проблем, поскольку Лентулов всегда находил возможность заработать. Их квартиру в Козихинском "уплотнили", и жили они теперь в коммуналке. Семье оставили лишь одну комнату, но простые рабочие поддерживали добрососедские отношения. И по-прежнему приходили друзья-коллеги, по-разному устроившиеся в новой реальности, засиживались за гостеприимным столом допоздна, обсуждая веяния и проекты. Война заставила эвакуироваться в Ульяновск, но уже осенью 1942-го они в этот дом вернулись...
Доверие власти следовало отрабатывать — многих деятелей направляли по просторам молодой Страны Советов писать ее летопись. Лентулов запечатлел индустриализацию с нагромождением железобетонных конструкций, эпохальное строительство московского метро, выезжал на натуру — "Азовсталь" близ Мариуполя, Новороссийский цементный завод, "Крекинг нефтеперегонного завода" в Туапсе, Керченский завод.
Казалось, авангардист вписался в систему соцреализма: госзаказ — "значит, это кому-нибудь нужно". И при этом не нужно уважать классиков, соблюдать традиции, молиться богу — авторитеты низвергнуты. Все, как он хотел. Но почему-то постепенно иссякают игра, цвет, искренность — в 1930-х его палитра меняется: сереет, тускнеет, мрачнеет. Художнику скучно? Он сам и его творчество подневольны? Вдохновляться новыми реалиями не получается? Ведь его оружие — радость бытия! И неслучайно в 1930-е он пишет не "дневник", где в интимных переживаниях человек откровенен, а "Воспоминания" — для публикации. Он оглядывается назад — на дерзкое искусство 1910-х с экспериментами и радикализмом, на войны, революции — на страну, которой в 1930-е уже не было...
На помощь приходит театр. Уже после кончины Скрябина художнику в 1918-м заказали оформить "Прометея" ("Поэму огня") в режиссуре Немировича-Данченко. Лентулов сочинил свою партитуру цвета — для освещения задника прожекторами, которые с разными фильтрами установил на этажах театра. Хвалили. Но Бальмонт в статье "Светозвук в природе и световая симфония Скрябина" писал: "То, что сделал наш Большой Театр исполнением Скрябинского "Прометея", есть <...> недостойное искажение пышного замысла. <...> вместо цветовой семиструнной кифары, пытается быть пленительной трехструнная балалайка. Явно, что здесь светоносный бог Аполлон заменен приземистым африканским божком Бесом".
В общей сложности Лентулов оформил 20 постановок, что послужило весомым поводом отметить 135-летие уникального русского художника в залах Театрального музея им. Бахрушина: 250 произведений живописи и графики 1900–1930-х годов из 20 музейных и частных собраний. Выставка "Мистерия-Буфф Аристарха Лентулова" акцентирует внимание зрителей на довлеющей театральности его таланта. Авангард втиснулся между традициями академизма и соцреализма — история идет по кругу. В тех жерновах — не только исторической смены эпох и общественно-экономических формаций, но и битв на полях искусства — сражались и гибли художники. А кто выжил — так или иначе был искалечен, сломлен, изменен. И в начале 1930-х Лентулов не вытерпел: перебрался в поселок Пески, на 101-й километр — рисовать еще сохранившиеся церкви...
В 1933-м состоялась единственная прижизненная персональная выставка Лентулова: все произведения 1910-х, "Бубнового валета" и советских лет. Наркомпрос не снял с выставки ни одну картину. Мастер иронизировал: "Я выдержал экзамен"... Лишь в "оттепель" вспомнили о Лентулове: оказывается, в наших музеях нет его работ! Благодаря Марианне Аристарховне эта брешь заполнена многогранным феерическим наследием. Но выставки Лентулова по-прежнему — редкость.