О некоторых своих поступках лучше не вспоминать. Иначе на душе делается очень гадко. Ведь у подлости и трусости нет срока давности...
Неделю назад меня озарило. Долго это в голове вертелось, а вот вчера, как ударило – вспомнил. Эх, как говорится: «Время разбрасывать камни, время собирать камни».
Месяц назад понадобился мне человек, что-то вроде секретаря-референта. Помощница Галя ушла в декрет, и началась великая путаница в делах.
Тогда Эдик порекомендовал мне Аню, вернее Анну Петровну. Я резюме посмотрел – вроде то, что надо. На собеседовании поговорили – даже обрадовался: очень важно иметь хорошего помощника в наших непростых делах. (Я работаю в госструктуре по землеотводу.) Хотя еще тогда что-то мелькнуло. Что-то такое знакомое...
Знаете, как бывает, едешь по эскалатору, а на встречном лицо мелькнет, и сердце защемит. Кажется, вот-вот, сейчас вспомню, но нет, проехало, прошло. Поработали мы с Анной Петровной неделю-другую, я нарадоваться не могу – это ж надо как повезло.
В курс дела за три дня вошла. Все понимает с полуслова, документы готовит – не подкопаешься: все учтено, все согласовано. И то, что сказано, и то, что вслух говорить нежелательно. И никакой болтовни – все строго по делу. Молодец, одним словом. И симпатичная к тому же.
Недолго думая я поговорил с Эдиком, чтобы ее сделали завотделом вместо Аркадия. Аркаша, хоть и классный специалист, но уж совсем не просыхает. Эдик был не против:
– Слюший, – сказал наш кавказец, – сам о том же думал!
- У меня по поводу Анны возник только один вопрос: почему она все время в темных очках?
Эдик ответил: «Со зрением у нее непорядок. В общем, слепая на один глаз»... У меня опять тогда щипнуло внутри, но ничего, проскочило.
Я поговорил о повышении с самой Анной Петровной – она не возражала. Место хорошее. А при ее-то обстоятельствах – мать-одиночка, живут в однушке... Когда я согласовал все вопросы со всеми, с кем требовалось включая шефа, снова вызвал Анну Петровну. Она, как обычно, постучалась, зашла и присела ровненько на краешек стула.
Ну, а я решил изобразить из себя «большого босса», разве что ноги на стол не положил. Понесло меня немного: пошутил более или менее удачно, рассказал анекдот не совсем приличный. От нее никакой реакции. Тогда я строго, подстраиваясь под нее, даже чуть-чуть передразнивая, сообщил: «Со следующего понедельника, вы, Анна Петровна, руководитель отдела».
Она как-то вытянулась, напряглась, а потом... завсхлипывала. Слезы потекли из-под очков. Приложила платочек к носику, а потом сняла очки... Первое, что я увидел, – левый глаз. Стеклянный и мертвый.
И тут опять что-то защемило, и я... испугался! Да, испугался – сразу и безотчетно. Трус я самый настоящий. Узнал я ее. Все-таки темные очки сильно меняют лицо. Это была Анюта. Из моей уже почти забытой молодости.
Шли далекие 90-е. Я готовился в институт, но мне все больше и больше нравилось тусоваться с Рыжим. Рыжий – это Паша из соседнего квартала, на два года старше меня. Я ходил в качалку с его командой в подвал брошенного заводика.
У Паши были авторитет, влияние и уже тогда водились деньги. Его уважали, боялись. Меня же тянула романтика улицы. Как же – сильные гордые парни, никому не уступают дорогу, заступаются за слабых, не книжные робин-гуды, а самые настоящие. Паша ко мне благоволил. Он, вообще, с уважением относился к знаниям, к образованию, в отличие от многих прочих в то время. Сам собирался в институт поступать, но позже. "Сейчас, – говорил он, – дела надо делать, пока силы есть и возможности".
У него была младшая сестра – Анюта. Веселая, глазастая, стройная, как тополек. Я за ней ухаживал, но несерьезно. Я тогда за многими ухаживал и нравился многим – симпатичный, нахальный, остроумный для дворовой аудитории. Способ самоутверждения такой, вид спорта – сколько девчонок удастся уговорить на неплатоническое свидание. Но с Анютой я опасался переступать черту – Рыжий в серьезных вопросах не прощал. Но как-то раз, на дружеской вечеринке, все куда- то делись... Ну и, сами понимаете, все произошло.
Однако тогда я как-то необычно себя чувствовал. Показалось, что как-то не так все пошло. Хотя Аня будто и не возражала, поначалу, конечно, сопротивлялась, а потом перестала. После плакала в углу...
Месяц прошел или около того, а мы ни разу не виделись. Тут я случайно встретил ее вечером и пошел провожать. И вот обычное для тех времен дело – трое пьяных парней... До тех пор я подозревал, что трусоват, но думал, если что, то... Оказалось, никакого «то». Я даже и не пытался что-нибудь сделать. Сознание отключилось полностью, я бежал быстрее лани. Патологический трус. Очнулся метрах в трехстах от того места: руки трясутся, в животе – медвежья болезнь.
Минут пять боролся с собой и пополз под стенами обратно. На злосчастном месте никого не было...
Потом я узнал: Анюту сильно избили, ограбили, она лежит в больнице, и ей грозит потеря зрения. Конечно, я страдал. Даже суицидальные мысли были. Рыжий меня тогда искал, жаждал мести, но мои родители что-то заметили и отправили к тетке.
Потом, через три года, когда я уже в Москве учился, я узнал – Рыжего застрелили в порту. И ведь я, свинья трусливая, обрадовался – страх с души упал. А что с Анютой, так и не узнавал, даже подумать о ней боялся. Тут жизнь студенческая веселая, беззаботная, а там...
Так и забыл, даже оправдания себе какие-то придумывал. Но подсознание мое выводы сделало, и такого рода рисков в дальнейшей жизни я тщательно избегал. Избегал не логическим путем, а почти инстинктивно. В студенческом кругу даже кто-то злую шутку пустил:
– Степа, мол, как милиция – появляется в деле ровно через пять минут после его окончания.
И вот Анюта передо мной – Анна Петровна. Выпал из шкафа скелет. Узнала или нет? Узнала, конечно. Что теперь делать? Господи, если шеф узнает?! Он афганец, и шакалов не переносит. И примеров тому достаточно.
Это как раз тот случай... Десять лет безупречной работы, карьера... Все прахом. Погонит – это минимум. Но она же никому не сказала до сих пор. Почему? Господи, а сколько лет ее ребенку? Я и не узнавал. Неужели..? Не дай бог! Это конец. Нет, надо бежать! В другой город, в другую область. А, если не бежать? Вон, в первый раз бежал, а прошлое догоняет. А что тогда делать? Журналисты обязательно пронюхают. Покаяться? Да то же самое будет – еще идиотом посчитают. Нет, я не князь Мышкин.
А, если ей денег дать? Может, она этого и хочет... Это выход! Господи! Ну и скотина же я. Но у меня же семья, дети. Я их содержу. Вот оно оправдание! Я не только за себя боюсь, но и за них!
Вот такие мысли жужжали, гудели у меня в голове целую неделю. Я даже взял больничный – сидел дома, думал, мучился. Ни к чему не пришел, но какая-то решимость внутри созрела. Вышел на работу и узнал: Анна Петровна внезапно уволилась по собственному желанию, без объяснения причин. Похоже, все. Опять пронесло. Появилось у меня чувство, уверенность даже – не будет она ничего делать.
А и, действительно, ну в чем я виноват? Генетика у меня такая. Бывают записные храбрецы от природы, а я – наоборот. Что же мне теперь – не жить?
Да, шеф меня вызывал, спросил, не произошло ли что у нас. Хорошая, мол, такая женщина, специалист грамотный...
Я на голубом глазу ответил: «Сам удивлен, Михаил Иванович!»