В восьмидесятые годы, какое-то время, в городе действовало следующее постановление: после девяти часов вечера на улицах не должно быть ни одного подростка. Особенно это касалось осенне-зимнего периода. Для родителей – настоящее благо: нас освобождали от лишних переживаний.
И вот однажды мой шестнадцатилетний сын в положенное время не явился домой. Потянулись тяжёлые минуты переживания, предположений и отчаяния. Через час в дверь зазвонили, – на пороге стоял отец Володиного товарища. Оказывается, Гены тоже не было дома. Значит, они где-то задержались вдвоём. Мы вышли на улицу, не зная, куда идти, где искать. То, что наши мальчики попали в неприятную историю, стало ясно без слов, ведь часы показывали половину одиннадцатого: ничего подобного они себе не позволяли, они были положительными.
Генина мама с переломанной рукой рыдала у подъезда, к тому же она была ещё и сердечницей, и муж опасался за её состояние здоровья. Я пыталась утешить, хотя сама была на пределе. И тут появился мой сын!.. После расспросов выяснили, что Гену задержала милиция, а Володька всё это время ждал, где-то затаившись, когда того отпустят. А случилось следующее: они с двумя девочками зашли в кафе (почти рядом с домом), покушали мороженое, послушали музыку и уже собрались уходить, как увидели, что в помещение вошли дежурные милиционеры. Девчонки и Володька смогли ускользнуть, а Гена – нет, и его увезли в районное отделение. Причём, задержали его в десятом часу.
И отправились тогда мы через два квартала в милицию. Добрались туда за полночь. Войдя в комнату для задержанных, Гену не обнаружили: оказывается, его минут пятнадцать как отпустили. Я поинтересовалась, кто занимался подростком, и мне указали на старшего лейтенанта, который стоял в вестибюле, с кем-то разговаривая. Я решительно подошла к нему и, перебивая разговор, строго и напористо спросила:
– Скажите, у вас есть мать?
Он удивлённо посмотрел на меня, не понимая, к чему этот вопрос. Я вновь повторила свои слова, но уже с большей силой. И он, подчиняясь мне, недоумённо произнёс:
– Да, есть.
– Тогда ответьте мне, что чувствовала бы ваша мать, когда в шестнадцать лет, вместо положенных девяти часов вечера вы явились домой за полночь?
Он попытался объяснить, что подросток был задержан в десятом часу, что с его стороны это является нарушением. Я поинтересовалась, на какой машине его доставили домой.
– Не хватало ещё задержанных по домам развозить.
И тут я взорвалась, как атомная бомба:
– Значит, после девяти часов нельзя мальчишке пребывать на улице, а в первом часу ночи одному идти можно?! А если он нарвётся на злоумышленника, и тот изобьет его или убьет, вам это в голову не приходило? Вы же работаете с людьми! Когда научитесь о них думать?! Вы же видели, что это ребёнок, почему не позвонили сразу родителям? А ведь у вас под рукой телефон… У вас что, своих детей нет? Неужели нужно иметь семь пядей во лбу или какое-то особое предписание, чтобы в первую очередь разбираться с подростками, а потом с остальными. Нет, нужно, всего-навсего, сердце иметь! Вы знаете, что сейчас происходит с его матерью?! По какому праву вы отняли у неё, возможно, не один год жизни?! И у меня тоже. А нам завтра всем с утра идти на работу.
В общем, я гремела так, что вышли все, кто находился на тот момент в Отделении: и его работники, и задержанные. Все оторопело смотрели на меня.
– Как можно так формально относиться к своим обязанностям! Вы же людей не видите! Не зря о вас с неуважением отзываются в народе, потому что такие, как вы дискредитируете само понятие милиция. За что только звания получаете?!
Все молчали, образно говоря, поджав хвосты. Только один майор нашёлся, что мне сказать:
– Женщина, да идите уже домой.
– Уйду, когда всё вам скажу. Я понимаю специфику вашей работы, но это не даёт вам право бесцеремонно, а порой и жестоко обращаться с людьми.
-------------
В то время муза поэзии меня ещё не посещала. Но, когда я серьёзно стала заниматься стихосложением, не обошла в своём творчестве и тему о милиции.
К тебе взывают смех и тишина,
Влюблённых шёпот, под гитару пенье,
С надеждой ждёт любая сторона,
Что ты одержишь верх над преступленьем.
Ждут помощи, спасенья от тебя
Врасплох настигнутые лихом люди:
Ты – первый их защитник и судья,
Ты – залп законов из святых орудий.
И в темень за преступником идёшь,
Исполненный решимости, отваги,
И даже на Голгофу ты взойдёшь,
Угроз не слыша и отбросив страхи.
Нелёгкий труд и вечный правый долг,
Бессонница. Подножка и – давленье…
А следом – нареканий разных полк
И власти бесконтрольной искушенье.
И жутко мне становится вдвойне,
Когда чернят мундир твой лицедеи,
Когда в безумной, необъявленной войне
Громят и жгут высокие идеи.
Когда, прикрывшись именем твоим,
Невежество бесчинствует и хамство
И положеньем кичатся своим,
Взрастив в сердцах опричников тиранство.
Когда они, с повадками зверья,
Лишь умножают сброд и преступленье…
Но, как и прежде, верю, верю я
И в доблесть, и в твоё предназначенье.
Я и мой Ангел Хранитель
