Я просмотрел сериал «Видоизменённый углерод» со скоростью, которой можно было бы позавидовать, будь на месте сериала медицинская литература. Надо признать, он пригвоздил меня сочной картинкой и периодически подкидывал снеки для размышлений: насколько тело связано с личностью, остается ли этика при тоталитарном трансгуманизме и что такое вера в эпоху бессмертия?
«Black Mirror» на максималках
Любой сюжет из «Чёрного Зеркала» вполне мог иметь место в мире сериала «Видоизменённый углерод». Люди успели заселить несколько миров в лучших традициях европейского колониализма, но основная сюжетная линия происходит на Земле XXVII века в стране, «которая когда-то называлась США». Технологии продвинулись далеко вперёд, но, в отличие от того же «Чёрного зеркала», практически нет рефлексии на тему того, как прогресс повлиял на культуру. Виртуальная реальность, соседствующая с привычной картиной мира, воспринимается, как должное. Благодаря имплантам в глазах видеть или нет назойливую рекламу публичных цифровых домов — вопрос перспективы. Но VR, помимо удовольствия, приносит невыносимые страдания. В серии «Сила зла» главный герой попадает в «Клинику Вей», специализирующуюся на виртуальных пытках. Реального физического вреда телу это не приносит, человек не может умереть. Но степень ощущений в виртуале, хвала прогрессу, не отличается от реальности. Порез, выстрел, поджог, изнасилование и даже смерть. Снова и снова. Из сюжета мы понимаем, что личность некоторых «пациентов» после сеанса не подлежит восстановлению, их нельзя вернуть в реальный мир. Несмотря на весь ужас, клиники легальны и функционируют, как и все посредственные бюрократические канторки; работники жалуются на сверхурочку, обсуждают вчерашний вечер со своими пассиями, параллельно пытая клиента паразитами, сжирающими органы изнутри.
Не ставится вопрос об этичности происходящего. Раз пытают нашего главного героя — это, безусловно, плохо. Однако не раскрывается вопрос о том, как допрашивают в виртуале полицейские. Оправдывает ли цель средства? Как люди докатились до легализации психофизиологического насилия остаётся загадкой. Особенно учитывая, что новые синтетические наркотики всё так же нелегальны. А вот бои насмерть настолько обыденны, что заманить клиентов возможно лишь их неповторимостью. В мире постоянного онлайна событие «не под запись» обретает невероятную ценность. Даже имея возможность удовлетворения любой, пускай самой извращенной фантазии, люди всё же стремятся к чему-то редкому, настоящему.
Главная фишка, которая делает мир «Видоизмененного углерода» уникальным и интересным — достижение бессмертия. Надя Макита — исследователь, мечтающий повидать самые чарующие уголки Вселенной собственными глазами. Но человеческое тело не способно существовать достаточно долго для достижения этой цели. Любопытство, как часто бывает, сподвигло Надю на научный прорыв. Изобретение, которое она назвала «стэк», позволило людям освободиться из клеток собственной плоти. Стэк создаёт слепок человеческого сознания и сохраняет, как информацию на жёстком диске. Тела перестали играть роль в определении человеческой личности, теперь их называли просто «оболочками».
«Ты — это не твоё тело» — в лучших традициях буддийских монахов внушает главному герою тренер.
Даже в нашем мире трансгендерного перехода и слуховых аппаратов полностью мыслить себя отдельно от своего тела,кажется, невозможно. Весь опыт о мире мы получаем первостепенно через органы чувств, которые, в известной степени, есть индивидуально настроенный инструмент. В мире «Видоизменённого углерода» каждому гражданину по достижению года вживляют стэк, и, если оболочка повреждена или стареет, то её можно свободно заменить. Никаких экзистенциальных кризисов у людей будущего это не вызывает. Не считая религиозных людей — нео-католиков, чье единственное отличие от обычных католиков заключается в том, что они считают стэк — человеческой душой. А при пересадке в новое тело душа теряет возможность вознестись. Мол, негоже людям творить чудеса, вроде возвращения предков из мертвых, это работа Господа.
Возможности по смене оболочки не ограничены. Существуют разные модели: способные менять форму, выделяющие феромоны, накаченные военную пехотинцы и так далее. Замена оболочки — лишь вопрос денег.
Мафусаиловы дети
Сценаристы активно развили проблему. Возможность покупки нового тела как бы говорит нам, что капитализм в этом мире победил. При том, самым худшим образом — взяв на вооружение трансгуманизм. Классовая борьба перешла в разряд конкуренции Богов и людей. Главные миллиардеры Земли стали называть себя «мафами», в честь библейского праотца человечества Мафусаила, прожившего более 900 лет. Они даже живут в городе в облаках, чтобы «не смущать богатством обычных людей». Деньги даровали им возможность беспрепятственно менять тела, хранить огромное количество клонов оригинальной оболочки, но их бессмертие — более фундаментально. Если человек живёт, пока в целостности его стэк, то мафы создают себе бэкапы: они копируют слепок своего сознания в удаленный облачный сервер. Это означает, что личность может быть восстановлена даже при разрушении стэка. Их практически невозможно убить по-настоящему. А люди, имеющие возможность получить бессмертие, всегда могут поработить тех, кто этой возможностью не обладает.
«Потерявшие всякую меру мажоры» — скажут одни. «Боги, которые наконец-то стали отвечать на молитвы» — возразят другие. Имеем ли мы право осуждать тех, кто ближе всех подошел к бессмертию? Возможно, что спустя две сотни лет категории человеческой морали теряют релевантность. Общество свободной конкуренции не включает в свою матрицу гуманизм. Даже сейчас властьимущие смотрят сквозь пальцы на издевательства над заключенными и изнасилования в школах. Разумеется, логическим развитием при появлении стэков является ситуация, когда семилетняя девочка, пострадавшая в аварии, оказывается в теле пятидесятилетней женщины. Государство не обязано поставлять тебе «лучшую» оболочку, как не поставляет за бесплатно лучшие протезы.
Вечный вопрос
Мафов не сильно трогает несправедливость. Сценаристы, последовательно визуализируя все стадии разложения капиталом человеческой натуры, показывают нам индивида эпохи постмодерна. С одним отличием — для него мертва даже сама смерть. Он не обрёл какую-то «новую искренность». Человек верит в идеи, которые позволяют ему достичь символического бессмертие: нация, семья, религия — великая идея позволяет стать частью чего-то большего, чем темпоральное человеческое существо. Маф, в свою очередь, находит это большее в себе самом.
Теория, сформулированная в книге Эрнеста Беккера «Отрицание смерти», утверждает, что культура выполняет функцию защиты человека от осознания собственной смертности, а все культурные ценности — туман, закрывающий от нас непреклонный факт: «смерть неизбежна». Полноценное осознание этой мысли идёт вразрез с существующей у каждого здорового человека воле к жизни.
Именно благодаря страху смерти залы музеев полны шедеврами. Искусство —чистой воды эскапизм. А также единственный ответ человека на вечный вопрос о своём предназначении. Сам акт творения приближает нас к божественному бессмертию. Творить, чтобы навеки запечатлеть фрагмент реальности и себя в ней, тем самым вновь отводя взгляд от обезоруживающего знания конечности жизни. Мафы, с другой стороны, осознают только вседозволенность. Современный человек перестал испытывать угнетения совести по поводу «греховности», многие табу для него — лишь пустой звук. Но все ещё существует универсальный принцип: «во что бы не верил философ — выпусти у него всю кровь, и он умрёт».
«Если мы не остановим проклятье вечной жизни в нашей вселенной, то наши дети унаследуют страдание. Рождение и смерть, вот что делает нас равными»
Когда теряется страх смерти, во многом формирующий характер человека, мы получаем существо, которому остаётся только ублажать животные страсти, ведь мир символический окончательно потерял для него ценность, когда замкнулся на нём же. Мафы нарушают закон прямо на глазах у полиции. Они не гнушаются применять насилие, покупать людей, создавать свои нелегальные копии для сексуального удовлетворения.
Не до конца понятно, насколько реальна власть полиции над ними, потому что с такими деньгами у мафов явно больше рычагов давления. Однако институт репутации в обществе богов всё-таки ещё сохраняет свои функции, поэтому при очной ставке они подчиняются констеблям. Можем ли мы вообще говорить о существовании человека, в привычном для нас понимании, когда ему не знаком страх смерти?
«Я предлагаю вам набраться смелости вновь стать людьми. Мы не должны жить вечно. Это развращает даже лучших из нас.».
Всё-таки в мафах присутствуют отголоски человечности. Некоторые придерживаются принципов, вроде «не убей», что означает только реальную смерть при разрушении стека, конечно. Возможно, это потому, что при гибели оболочки сознание на время оказывается в «темноте» — месте, непостижимом для нашего понимания, пределе абсолютного одиночества, брождений в лабиринтах сознания. Не исключено, что эти редкие моменты напоминают о смерти даже богу. А, быть может, принцип — это сентиментальная привычка, появившаяся от скуки. Всё-таки 360 лет существования в раю покажутся таким же адом, лишь с более комфортными условиями. Особенно для демона.
Сериал транслирует месседж: бессмертие приводит к потере человечности, однако не отвечает на вопрос «откуда у бессмертных остаются желания, стремления и принципы». Вообще, сериал нельзя назвать философским. Да и книга, по которой он написан — откровенно пошлый бульварный роман, в котором секс заслоняет идеи. И всё же стараниями сценаристов в нём осталось множество тем для увлекательных дискуссий. Например, идея о том, что всем бы действительно хватило и 100 лет жизни. Тем более, что современная история знает примеры, когда на 112-ом году жизни человек отчетливо понимал, что он устал и готов уходить.
А что вы думаете? Стал бы человек, свободный от первородного невротического страха смерти, чуть ближе к Ницшеанскому сверхчеловеку, обретя бессмертие? Или же это — тотальное зло, которое делает межклассовую пропасть как никогда обозримой?
