Не успела культурная Москва отойти от скандала в элитной 57-ой школе, как снова грянул гром: оказалось, что в столь же намоленной столичной интеллигенцией “Лиге школ”, учителя пару десятков лет настойчиво домогались к ученицам. К примеру, зазывая в баню для занятий математикой (серьезно) или залезая в спальный мешок во время школьных походов. В некоторых случаях успешно, но в большинстве случаев школьницы убегали с широко раскрытыми глазами. Российская богема в этом деле не уникальна. В 2010-ых Соединенное королевство сотрясла волна куда более мрачных сексуальных скандалов, связанных с основным средством воспроизводства британской элиты — школами-интернатами (boarding schools). Что связывает все эти скандалы — и российские, и британские — с психологическими экспериментами 50-ых годов и ритуальным поведением древних людей? И что со всем этим делать?
Гарри Поттер и Спираль молчания
Пару лет назад Питер Райт, 83-летний директор известной частной школы (Caldicott), угодил в тюрьму за 12 эпизодов сексуального насилия над учениками. Замешано было еще пять учителей, один из них бросился под поезд во время расследования. Еще один педагог, уволенный из Caldicott еще в 70-ые, перешел в другую школу (Harrodian) и домогался к ученикам там, пока не был осужден в 2003-ем. В элитной школе Ashdown House, где учились многие известные люди (в т.ч. политик Борис Джонсон и актер Чарли Кокс), двое учителей обвинялись в сексуальном насилии. Материалы аналогичного расследования в отношении элитной школы в Шотландии загадочным образом исчезли. На 2014 год под расследование попали 9 школ.
По описанию бывшего ученика Эштона, писателя Алекса Рентона, жизнь в элитных школах-интернатах была крайна веселой и без сексуального насилия. 10-летние “надзиратели отрядов” лупили 8-летних учеников ремнем за провинности. За самое страшное преступление — если кто-то жаловался родителям — наказывали всех разом. (письма учеников домой вообще цензурировались учителями). Публичные порки тростью были обыденным делом и обсуждались как светские события: “сегодня Джонс терпел как мужик, а вот Рентон расплакался как ребенок”. Автор также упоминает сексуальное насилие старших учеников над младшими (школа — от 7 до 13 лет). В целом он характеризует обучение в элитном учебном заведении как “пять лет уничтожения индивидуальности и подавления эмоциональной свободы”. Понятие психологической травмы, полученной от школ-интернатов, настолько вошло в обиход, что о нем уже пишут книги. Учитывая, что в Англии и Уэльсе телесные наказания были легальны до 1999 года, первое непоротое поколение британских политиков придет к власти только через пару десятков лет (интересно, что это будут за люди?).
Самое интересное, что после всех сексуальных скандалов популярность школ-интернатов нисколько не снизилась. Рентон отчасти винит в этом писательницу Джоан Роулинг, прославившую британские интернаты на весь мир, при том, что ни она сама, ни ее дети никогда в таких не учились. Однако есть еще познавательное исследование, рассказывающее о том, как внимание к проблеме пытались привлечь на протяжении всего 20-го века, но деятельность энтузиастов разбивалось о стену “репутации школы”, потребности “не выносить сор из избы” и тактики обвинения жертв.
Про 57-ую школу также известно, что “16 лет все знали, но молчали”, а попытки написать об этом статью разбивались о “там у всех дети учились, как-то просили не писать”. А увольняли первым делом тех, кто “вынес сор из избы” и “нанес ущерб репутации школы”. Таким образом, во всех случаях дело вступают некие социальные механизмы, которые заставляют множество людей (учеников, выпускников, учителей и родителей) формировать “спираль молчания” и с достойным лучшего применения упорством заметать весь сор обратно в стены альма матер. Можно представить, как выпускники собираются раз в год и предаются трогательной ностальгии: вспоминают как их весело лупили в школе или как учитель истории забавно крутил романы с ученицами, особенно с 16-ой и 24-ой по счету, как же их там звали?
Почему люди себя так ведут? Можно предположить, что родители ценят плюсы такого образования выше, чем возможные минусы: “Ну и пускай к вашим детям будут домогаться педагоги, зато дети потом без проблем поступят в любой хороший ВУЗ”. Выпускники оценивают свое членство в неформальном клубе выпускников слишком высоко, чтобы променять его на скандал: с одной стороны разбирательство с непонятным исходом, с другой — полезные связи, без которых в обществе вообще никуда. Пожалуй, отчасти этим объясняется многолетнее молчание. Но не только.
Боль, позор, унижение — это просто входные билеты
Как раз недавно в журнале Aeon вышла статья посвященная дедовщине и унизительным ритуалам с нею связанным. Начинается она с рассказа о том, как в 1900 году студента элитной военной академии Вест Пойнт сначала заставили пить острый соус табаско, а затем боксировать с кем-то сильно крупнее себя. В результате студент умер. По прошествии 115 лет группа студентов той же академии умудрилась нанести друг другу травмы в битве подушками (в которых были хитро спрятаны всякие тяжелые предметы). Возникает вопрос: почему в наше просвещенное время, при том, что 44 из 50 американских штатов ввели законы против “дедовщины”, такого рода социальные ритуалы все еще остаются востребованными и популярными?
Леон Фестингер, один из самых известных психологов 20-го века, прославился теорией “когнитивного диссонанса”, крепко вошедшей в массовую культуру. Теория эта предполагает, что человек должен поддерживать гармонию в своих мыслях и действиях. Иллюстрируется это в том числе экспериментом 1959-го года, где одной группе участников нужно было читать вслух какие-то ругательства и описания откровенно сексуальных сцен, другой группе — описания поскромнее. Можно представить себе, как обитатели пуританских 50-ых при этом краснели. Затем обеим группам предлагалось прослушать запись о “психологии секса”, которую экспериментаторы описывали как “самую скучную на свете”. А финале всех ждал вопрос: понравилась ли им запись и другие участники группы? Те, кто проходил через более “постыдное” чтение высказывал куда больше восторгов в отношении “награды” и коллег по несчастью, нежели те, кто проходил через чтение менее “постыдное”.
Таким образом, чем больше боли, позора и унижения человек должен вытерпеть в группе, тем выше он склонен ценить, как саму группу, так и ее деятельность! Что, предположительно, вытекает из стремления психики преодолеть диссонанс.
Оксфордский антрополог Харви Уайтхаус пишет, что ритуалы, в том числе болезненные, связывают сообщества людей. Мнение, будто ритуал является анахронизмом, в корне неверно — современное общество ритуализированно не меньше, чем общество плясавших вокруг костра предков. Другие исследования подтверждают, что общие переживания страдания являются “социальным клеем”. Понятно, почему дружба, завязавшаяся в армии, тюрьме, британском интернате и других неприятных местах порою связывают людей на всю жизнь. Антрополог Альдо Цимино полагает, что болезненные ритуалы — это такая форма “оплаты”, которую взимает группа с новичков, дабы отсечь “безбилетников” от доступа к ресурсам.
Ту же логику можно применить не только к ритуалам, но и к сексуальным скандалам внутри коллективов — это такой же “социальный клей”, который сплачивает группу. А чем сплоченнее группа, тем вероятнее, что ее представитель пойдет на насилие или нарушение какого-либо табу. Круговая порука располагает: жертвы, насильники и наблюдатели вступают в сговор. Получается замкнутый круг. Со временем накапливается критическая масса и все скопившееся десятилетиями безобразие выплескивается наружу: тут вам и старенький директор, повинный в растлении десятков мальчиков, и многолетние домогательства в бане, и “16 лет все знали”.
Девальвация социального капитала
Остался один вопрос: что же с этим делать? Как видим, формальные государственные меры плохо работают против этих неформальных институтов, существовавших еще тогда, когда наши далекие предки бегали по африканской саванне (и, вероятно, тогда эти механизмы были очень полезны). Развитие культуры, само по себе, тоже не является решением, ведь участники сговора и есть самые что ни на есть культурные и прогрессивные люди, а их школы — поставщики лучшего в стране образования.
А может просто разобраться с этим главенством коллектива? Современный мир предоставляет возможность состоять не в одной группе, а во множестве. Зло возникает там, где все ресурсы личности сосредоточены в одном единственной месте: хорошая школа гарантирует хороший ВУЗ, а закрытый клуб бывших выпускников гарантирует трудоустройство. В этом тихом омуте могут водиться черти и пострашнее сексуальных скандалов — вплоть многомиллиардных коррупционных сделок. Но что если все ресурсы человека не сложены в одной группе, являющейся для него “путевкой в жизнь”, а распределены по множеству разных? Семья, университет, кружок по интересам, профессиональное сообщество, политическая партия и т.д. Чем больше таких групп, тем меньше оснований “оплачивать” входной билет своими страданиями или “платить членские взносы”, покрывая дурные поступки других.
Это вовсе не призыв к тому, чтобы закрыть все хорошие школы, взяв равнение на общеобразовательный стандарт с беременными восьмиклассницами и драками стенка на стенку. Школа может сколько угодно элитной — лишь бы она не становилась одновременно “семьей”, “друзьями”, “коллегами” и т.д. Но ведь именно на этом и построена риторика таких учебных заведений: “школа — одна большая семья”, “преподаватели и ученики — друзья”, “одноклассники — ваши будущие приятели и коллеги”. К сожалению, мы слишком привыкли молиться на подобный “социальный капитал”, поэтому нам трудно поверить, что все зло именно от него и именно этот “капитал” нуждается в девальвации.