Признаюсь, это сравнение я взяла у писательницы Виктории Токаревой. Она говорила о человеке, выбившемся из своей среды, вопреки судьбе и обстоятельствам сделавшим свою жизнь на порядок выше и осмысленней, чем у остальных
— Мы все — картошка, — объясняла писательница, — и я — такая же картошка, как все. А этот человек — апельсин. Картошке может не нравиться апельсин: он и пахнет не землей, у него свой аромат, и цвет у него что-то слишком яркий. Но на то он и апельсин…
«Ужель та самая Татьяна?»
На просторах интернета кого только не встретишь. И вот знакомое лицо — Танюха. Но позвольте — прошло уже 20 лет с того времени, как вместе работали в газете, не могла ж она остаться той же 19-летней девочкой? «Юлия Игоревна, это называется «фотошоп», — отвечая на мой вопрос через интернет о внешности, слукавила Таня. Однако благодаря дочери, в свое время профессионально занимавшейся фотошопом, я видела, что с его помощью можно изменить многое, но не взгляд. А глаза у Танюхи по-прежнему молодые и веселые.
Это была девчонка-сорванец. Как она попала в редакцию, не помню. В начале 90-х не знали еще ни интернета, ни цифровой камеры, а снимки были только с пленочных фотоаппаратов. И Таня снимала так, что вскоре журналисты просили для своих материалов только ее. Острый взгляд, умевший разгадать суть человека, возможно, и не годился для рекламы и гламура, однако для глубоких материалов такой фотохудожник в газете был просто подарком судьбы.
При этом Танюха не признавала авторитетов, даже когда ей позировали профессора и только появившиеся бизнес-вумен.
— Половину бижутерии снимите, — безапелляционно настаивала она.
— Позвольте, это не бижутерия. Это бриллианты! — обижалась дама.
— Все равно, — отмахивалась Танька, — отсвечивает сильно, из-за них Вас не видно…
В общем, строптивая была девчонка. Но при этом на удивление дисциплинированная, когда дело касалось работы. Могла на холоде несколько часов просидеть, когда нужно было сделать острый снимок для газеты, поехать в район в выходные. Словом, незаменимый человек для газеты.
Как-то довелось нам вместе по газетным делам поехать в областную клиническую больницу, и Татьяна вместо того, чтобы как все посетители пройти через главный ход, повела меня какими-то «партизанскими тропами» через многочисленные кафельные переходы, прекрасно в них ориентируясь.
— Ты откуда все эти пути знаешь? — удивилась я.
— Так я же здесь начинала, — сказала Таня, — я была трудным подростком, и ОКБ взяла надо мной шефство…
Кем формально числилась Танюха в ОКБ, я не знаю. Но там была своя фотолаборатория, а в ней работал, видимо, замечательный человек, который и научил девчонку не только технике фотографии, но и умению видеть суть человека через глазок фотоаппарата.
Особая благодарность, конечно, тогдашнему руководству ОКБ, которое, несмотря на трудные 90-е годы, девочку поддержало и помогло ей заработать первые деньги. А потом уже, взяв старт, она рванулась в жизнь сама.
На пике популярности в местных СМИ Танюха, казалось бы ни с того ни с сего, отправилась в Москву. Там ее, по слухам, приветили в одной из центральных газет. И хотя держали ее во внештатниках, да и просто жить в Москве — дело нелегкое, но закаленная трудной юностью, девчонка не потерялась, у нее с годами выработался свой стиль, и новые технологии в фотоиллюстрации ей не помешали, а дали новые возможности. Во всяком случае, ее фотоработы имеют свой собственный почерк и не теряются среди других.
Иной раз думаю: а если бы Таня в свое время не вырвалась из привычной среды, осталась бы среди друзей-приятелей по двору или по школе, если бы не встретила дело своей жизни — что бы было с ней сегодня? Но, видимо, для таких характеров у Бога и припасены такие судьбы.
Когда «переехала» жизнь
Мне было лет десять, когда я с острой пневмонией попала в районную больницу. Однажды вечером раздался сильный стук в двери, и немногочисленные больные вместе с дежурными врачами и санитарками поспешили в приемный покой. Открыли дверь, и в комнату ворвался мужик, который нес на руках девушку. Кровь буквально хлестала из болтавшейся ноги. Одна из санитарок тут же прикрыла ее простыней, а нас всех разогнали по палатам.
Потом из разговоров взрослых я узнала, что девушка, которую привезли, попала под грузовик. Это была та самая старшеклассница из соседней деревни, которая на районных конкурсах самодеятельности была ведущей. И хотя конкурсов красоты тогда не было, но настолько девушка была хороша, что именно ее всегда выбирали вести какие-нибудь важные для района мероприятия: вести концерты, объявлять победителей соревнований, встречать начальство с хлебом-солью и т. д.
Девушку спасли. Но ногу пришлось ампутировать. Что стало с ней после этого? Вспоминая этот, один из страшных случаев своего детства, я не могла представить, как можно жить после такого увечья — это все равно, как жизнь после жизни…
И вот недавно получаю письмо от подруги по школе, из Красноярского края. «Помнишь Тоню? Красавица была, попала под машину, ей ногу отрезали. Она недавно приезжала маму хоронить. Все такая же красавица, живет за границей, несколько ресторанов у нее на курортном берегу… Ты собираешь такие истории, могу тебе ее адрес выслать».
Списались мы с Тоней, и, отвечая на мои вопросы, рассказала она мне свою историю. После случившегося она год не выходила из дома. Родители, у которых было еще пятеро младших, конечно, возлагали на умную и красивую дочь какие-то надежды, но после несчастья все надежды рухнули. Тоня училась ходить на костылях по дому, потом во дворе — но так, чтобы никто не видел. Через год она экстерном, в виде исключения — отдельно от всех, сдала экзамены за выпускной класс и отправилась в Москву.
«Почему в Москву? — спросила я ее, — ведь в Красноярске хорошие вузы, Томск недалеко…».
«Я не хотела, даже случайно встретить кого-нибудь, кто бы смотрел на меня с жалостью, тех, кто знал меня раньше», — ответила она.
Она поступила в университет им. Патриса Лумумбы, Училась на повышенную стипендию, плюс небольшая пенсия по инвалидности. Особых благ для инвалидов тогда не было, ни о каких пандусах даже не слышали.
«Я помню каждую лестницу, которую приходилось проходить на костылях. Потом родители смогли мне достать и привести более-менее сносный протез. Как я обрадовалась, когда, наконец, вошли в моду брюки!» — писала Тоня.
С брюками произошел у Тони забавный инцидент. Она уже начала встречаться с Мильеном, своим сокурсником из Югославии. Мильен видел у нее легкую хромоту, но не знал, что у нее нет ноги. Он пригласил девушку в ресторан. Однако швейцар на входе преградил ей путь.
— В шкерах — нельзя, — сурово ткнув пальцем на тонины брюки, сказал швейцар. Ни Мильен, ни Тоня не могли понять, что от них требуют. Наконец администратор объяснил, что в ресторан дамы допускаются только в вечерних платьях. И тогда Тоня задрала брючину, и блюстители «ресторанной нравственности» увидели ее протез. Увидел его и Мильен. В тот вечер Мильен и сделал ей предложение выйти за него замуж. «Мне было так паршиво от этой ситуации, что я тут же согласилась. Мне нравился Мильен, но первой мыслью было: «Подальше отсюда!»
Она вышла замуж, приехала вместе с Мильеном в его страну, к его родным, выучила язык, родила троих детей, пережила войну, заново обустраивала жизнь уже в новой стране, пережила смерть мужа, теперь руководит его бизнесом, ей помогают взрослые дети и подросшие внуки.
Такой характер — это само по себе чудо, и не каждому дается. Таких людей на самом деле немного и встречаются они редко. Но рядом с ними стыдно ныть и жаловаться на судьбу. Может, для того и нужен апельсин среди картошки, чтобы иногда вдыхать его аромат и вспоминать, что в жизни встречается не только привычное-обычное, но и нечто яркое и красочное.
ЮЛИЯ СТРУКОВА