3 года назад, 20 августа 2015 года, ушел из жизни народный артист России и СССР Лев Дуров.
В одном из интервью актер так говорил о возрасте: "Дожив до стольких лет, мне просто неприлично жаловаться. Столько моих друзей уже ушло из жизни, страшно подумать. Смотрю кино и считаю: раз - нету, два - нету, три - нету, из десяти человек я один живой. Это даже неприлично. Хотя говорят, что по этому поводу шутить нельзя, а я шучу насчет света в конце тоннеля. Главное, чтобы свет в конце тоннеля не оказался встречным паровозом".
Более 180 ролей в кино, а вместе с театральными их свыше двухсот. Ему подвластно буквально все: от античной трагедии до бытового фарса. Народный артист СССР, хулиган, анекдотчик, свой в доску мужик — это все о нем.
Он никогда не играл высоких красавцев и, конечно, уже не сыграет. Маленький ростом Дуров всегда нес тему маленького человека и в этом амплуа был, пожалуй, уникален. Имея непосредственное отношение к славной династии Дуровых, он не стал ни грозным цирковым укротителем, ни бравым военным (не пошел по стопам дальней родственницы, кавалерист-девицы Надежды Дуровой). Он, побыв не слишком послушным школьником, носителем кличек Седой, Швейк и Артист, подался, конечно же, в актеры и, закончив школу-студию МХАТ, был готов вкусить все прелести и соблазны жизни в искусстве.
С театром ему сразу же повезло. И в Центральном детском театре, и в Московском театре им. Ленинского комсомола, и в Театре на Малой Бронной Дуров работал с Анатолием Эфросом, не просто знаменитым, а еще и высокопрофессиональным режиссером. Более того, долгие годы Лев Константинович был одним из любимых артистов Эфроса, был, так сказать, в обойме. В большинстве программных постановок режиссера был обязательно занят Дуров. И по сей день он может гордиться ролями Снегирева («Брат Алеша» Ф. Достоевского и В. Розова), Яго («Отелло» В. Шекспира), Жевакина («Женитьба» Н. Гоголя) и многими другими. Позднее пути разошлись, Эфрос обиделся на своих актеров, посчитал, что они его предали (сами артисты, конечно, трактуют этот печальный конфликт иначе), потом ушел в Театр на Таганке, потом внезапно умер. Но несмотря на все нюансы сложных театральных взаимоотношений, тот период не зачеркнуть, не забыть, не отменить. Без Эфроса никогда не было бы крупного артиста Дурова, режиссера Дурова, Дурова — художественного руководителя театра.
Маленький Дуров и в кино занял свое место, свою нишу. В молодости ему повезло сняться в «9 днях одного года», только общение с режиссером Михаилом Ромом, актерами А. Баталовым и И. Смоктуновским дало многое. Молодой артист попал в очень хорошую компанию, а это так важно.
Дальше кого только Дуров не играл! Одно время специализировался на эпизодических ролях милиционеров — вспомните «Я шагаю по Москве», «Большую перемену»… Органика у него была, конечно, потрясающая, казалось, этот милиционер действительно только что вышел из реального райотдела ГУГУ МВД. Позднее советский блюститель порядка получил заметное повышение — стал французским капитаном королевских мушкетеров де Тревилем в сериале «Д,Артаньян и три мушкетера». «А сколько лет вам, сударь?» — строго спрашивал Дуров — де Тревиль юного гасконца. «Восемнадцать!» — бодро отвечал Льву Константиновичу Михаил Сергеевич Боярский, которому тогда было совсем под тридцать.
Де Тревиля зрители заметили и отметили, но к тому времени Дуров был и так уже знаменит ролью провокатора Клауса в сериале «Семнадцать мгновений весны». В двенадцати сериях у артиста, по сути, только одна сцена (правда, большая), но характер маленького Клауса, научившегося играючи предавать всех и вся направо и налево, мстить тем самым за свое несовершенство да еще наживаться на этом, с блеском удался. До сих пор перед глазами стоит, как он улыбается, как говорит о рыбных консервах, как размахивает ножичком для разрезания бумаги. Клаус был настолько мило подл, объяснимо подл, улыбчиво и одновременно страшно подл, что никто из зрителей не решился осудить нашего дорогого Штирлица — полковника Максима Максимовича Исаева, хладнокровно застрелившего нехорошего человечка.
Кстати, все эти события в сериале должны были разворачиваться за границей, но на собеседовании в партийных органах Дуров решил покуролесить и на вопрос строгой комиссии: «Как выглядит флаг СССР?» — артист ответил, что этот флаг черный, с белым черепом и двумя скрещенными берцовыми костями. После такого содержательного собеседования (а там еще были другие вопросы и не менее нестандартные по суровым советским временам ответы) Дурова из страны не выпустили, и Штирлицу пришлось пришить Клауса не отходя от кассы, прямо в родном Подмосковье.
Еще раньше, до «Семнадцати мгновений весны», у Дурова была другая замечательная роль — в телевизионном сериале «Вся королевская рать». Шофер-заика губернатора Вилли Старка по кличке Рафинад неповторимо отвечал на вопрос: «Рафинад, что бы ты сделал с человеком, который обидел хозяина?». Герой Дурова колоритно тянул: «У-у-убил бы г-г-гада!» и запоминался не хуже блестящих главных героев Георгия Жженова и Михаила Козакова.
А официант («Калина красная») с убийственной фразой, обращенной к Егору Прокудину — Василию Шукшину: «Народ для разврата собран!», гробовщик в «Человеке с бульвара Капуцинов» — практически каждая большая или маленькая роль Льва Дурова становилась событием, ни одну из актерских работ он не сделал тяп-ляп, кое-как, везде сыграно на совесть.
От Льва Дурова:
О хорошем кино
Ни давление, ни цензура не могут убить хорошее кино. Кино убивают, когда его снимает не художник, а тот, кому деньги дали.
О ясновидящих
Мы с Жжёновым ехали в купе с ясновидящей - Лидией Михайловной, крановщицей, которую молния долбанула. Она стала всё рассказывать. Все переломы пересчитала, у меня их двадцать три. Потом говорит: "Скажи, год назад ты был на грани смертельного исхода?" - "Да". Она: "Автомобиль?" Я: "Нет, лошадь. Во время съемок на меня лошадь завалилась". Она: "Вообще-то тебя нет, ты умер, у тебя точка смерти совсем сформировалась". Но раз я уже умер - так чего мне теперь бояться.
О власти и искусстве
Короли не считали зазорным дружить с актерами. Я уверен, что и римский патриций почитал за честь подать актеру руку, но, с другой стороны, ему было на актера наплевать. Это обычное отношение власти к художнику.
О театре
Эти доски, подмостки, для того и существуют, чтобы мы тратили здоровье, а то и умирали на них. В противном случае на сцену не надо выходить.
О коллегах
Если актер талантлив, а как человек - дрянь, я все равно буду с ним работать. Иначе можно остаться с дилетантами. С одним актером я полгода не здоровался. Но когда он сыграл замечательно, я вошел в гримерку и поздравил. А назавтра опять не здоровался.
О России
Мы как будто прокляты. Но вот за что - не пойму. Чем мы провинились, не знаю. По формуле Василия Шукшина "не жили богато - не хера и начинать", никогда не было рая в России. При всех царях были и репрессии, и казни, и нищие. Какой-то страшный рок над нашей страной висит до сих пор. С одной стороны, борьба с коррупцией. Но никто мне не объяснит, почему люди, похитившие из казны миллиарды, отбывают домашний арест в 13-комнатной квартире с няньками и уборщицами. Ничего не понимаю, ребята. Вот рядом со мной стройка. Там красивые камни. Может, пойти и спереть? Облицую этим камнем свою лестничную клетку. Раз так. И буду сидеть в своей квартире под домашним арестом. Если уж дойти до абсурда.
О пище для мозгов
Что хорошо дает по мозгам - так это арбуз, в который налили водки и дали настояться.
О мобильниках
Сотовый телефон я готов разбить о стену. Ненавижу технику. Мне больше всего нравится, чтоб пальчик в дырочку - и крути.
О героях
Героев рождает время и только время. Сейчас вообще нет героев, потому что в обществе нет идеи, даже ложной, иллюзорной.
О страхах
Я человек безрассудный - сначала скажу, а думаю уже задним числом. Мне как-то один президент сказал: "Мы вас очень любим". А я ему ответил: "А вот мы вас - не очень". Что это был за президент - не скажу.
О воспитании
Когда знаешь, что такое голод, когда оладьи из кратофельных очисток воспринимаешь как деликатес, а подсолнечный и хлопковый жмых как основную еду - это воспитывает.
О спонтанности
В жизни часто многие наши поступки спонтанны. Они совершаются мгновенно, в секунды. Если раздумывать, прикидывать - ничего не сделаешь.
О патриотизме
Я, признаться, не революционер, простой обыватель. И не считаю это слово дурным. Кто такой «обыватель»? Он обывает землю, окучивает ее. Вот я это и делаю - в театре, в кино. Если я делаю это хорошо, пытаюсь до людей донести правду, что-то светлое им дать - значит, я патриот. В говне я никогда не снимался, мерзких спектаклей не ставил.
О "маленьких людях"
Мое амплуа - это протест маленького человека против понятия "маленький человек". Я в каждой роли это выражал.
О российско-грузинском конфликте
Это страшно, когда бомбить, бомбить, бомбить. А кого бомбить? Там мирные жители. Окститесь, опамятуйтесь. Дипломаты, пошлите туда своих детей, ну на два дня. Хочу посмотреть на ваши лица, на ваши слезы.
Об оптимизме
Просветов не может не быть. Без надежды на лучшее жить невозможно. Мне очень нравится карикатура: человек по пустыне тащит веревку с петлей на конце и из-под руки выглядывает - ищет, где же дерево? А дерева нет никакого. До горизонта - пустыня. Ему не на чем повеситься. Так что я оптимист, даже несмотря на возраст...
О ерунде
Не надо упрекать актера - "зачем ты снялся в какой-то ерунде?" И в ерунде приходится сниматься, чтобы о тебе не забыли.
О роли Клауса
В телефильме "Семнадцать мгновений весны" режиссер Лиознова предложила мне роль Клауса. Играть такую гадость-провокатора - поначалу возникло желание сразу, с ходу отказаться. А потом думаю: а что это за явление - провокатор, откуда такие люди берутся? Нас же мамы не рождают ни героями, ни преступниками. Стал разгадывать, раскручивать... Клаус очень словоохотлив, болтлив, и Штирлиц спрашивает его: "Вы никогда писать не пробовали?" У Семенова написано: "Нет". Я подумал: стоп, вот в чем дело. Клаус, наверное, хотел стать писателем, но не хватило таланта. И он решил мстить человечеству за свою несостоятельность. А так очень часто бывает. Разве нет среди вашего окружения людей, которые вымещают на нас с вами свою несостоятельность?
А сколько ущемлённых самолюбий в театре: "Ах, он играет эту роль, а мне не дали". Почему же не сделать блистательно то, что тебе дают? Только блистательно! И тогда будет гордость, и личная, и за профессию. Но, как правило, тот, кто больше всего требует, кто ущемлен, когда ему говорят: "пожалуйста", ничего и не может.